Находит! Находит Степанов покупателя. Его фамилия — Паклин. Он возглавляет совхоз «Спутник», где есть крахмальный завод, который — по идее — должен запустить покупку в свое производство. Правда, крахмал может получиться только из картофеля, а никак не из цифры. Но это уж второй вопрос. А пока что решается первый.
Решается он так. Паклин покупает у Степанова цифру: 400 с лишним тонн несуществующего картофеля. Выдает квитанцию. Как только квитанция оказывается в руках Степанова, совхоз «Лонва» в полном порядке: он отчитался. Зачем это нужно Паклину? Странный вопрос: у него ведь тоже есть план. План закупки. С него тоже спросят, если этот план будет не выполнен. Вот он и выполнен. Перевыполнен даже. Деньги «Лонве» переведены? Значит, «Спутник» тоже в порядке: ведь и он отчитывается отнюдь не картофелем, а квитанцией о переводе денег.
Выходит, деньги пропали? Уплыли в «Лонву»? Ничуть не бывало. Деньги вернутся. Даже с лихвой. Надо только подождать, чтобы кончился год. 31 декабря лучше помалкивать, а вот 1 января — поднять шум: «Лонва», где картофель?» Теперь этот шум никого не пугает: поезд ушел. Цифра гуляет сама по себе, растворившись в других, более мощных: в показателях по районам, по области. Баланс подведен, отчеты отправлены, кому теперь дело, сдан реальный картофель или мыльный пузырь?
«Где же картофель?» — с невинным видом напоминает Паклин Степанову. Спектакль продуман до мелочей и разыгрывается в точном соответствии с замыслом режиссуры. Степанов безропотно признает печальную истину и возвращает Паклину деньги. Но — и в этом весь фокус! — с добавкой. Договор-то нарушен. Картофель не сдан. Аванс не «отработан». Значит?.. Значит, плати штраф: «санкции», как говорят на своем жаргоне юристы.
«Спутник», выходит, выступил просто в роли ростовщика: дал деньги взаймы под большие проценты. Гнусный обман нежданно превращается в акт братской взаимовыручки. Мало того, что нас объегорили, всучив цифру вместо картофеля, нас еще и обобрали: ведь проценты Степанов уплатил не из своего кармана — из государственного. То есть — из нашего с вами…
Ну, так что, наконец-то спектакль окончен? Если так, то в убытке все же «Лонва». Да, она продала цифру, но за это расплатилась солидным штрафом. Пострадала, выходит… Верно, финансовый счет «Лонвы» оскудел. Из одной колонки цифра перепрыгнула в другую: на финансовый счет «Спутника». Но реальные деньги все равно у Степанова. На бумаге-то план перевыполнен. Значит, «героям» полагается премия. Банк сполна переводит вралям награду. Сообщники делят пирог и садятся за общий стол, чтобы смочить его той самой влагой, которая, как мы помним, превращает в «можно» любое «нельзя».
Мне почему-то захотелось представить, как они «обмывали» обман. Как хмелели, прокучивая шальные деньги, преступно отнятые у государства, как пудрили себе же мозги, сочиняя застольные тосты. Как они поздравляли друг друга, упоенно треща об успехах, как желали новых, еще больших, всяческих и дальнейших… Все это было нетрудно себе представить и в то же время мучительно трудно, потому что, сколько бы человек ни сталкивался с цинизмом, привыкнуть к нему он все равно не может. Если только, конечно, в нем осталась хоть какая-то совесть…
На допросе Степанов сказал, что приписки — безусловное зло, но большой беды он в них не видит: ведь не сам же он на это пошел, а — по указанию… Была, дескать, такая устная директива со стороны райсельхозуправления. Следователь засомневался — очень уж дикой казалась эта странная «директива». Но работа у юристов особая: сомневайся, а — проверяй! Ревизоры проверили, следствию доложили: в тот же год, когда Степанов приписал 422 тонны картофеля, другие совхозы и колхозы того же района приписали: «Искра» — 237 тонн, «Плещеницкий» — 476, имени 8 Марта — 140, имени Фрунзе — 110… Итого за год по одному лишь району — 1386 тонн (или почти полтора миллиона килограммов) туфты. Только — картофельной! Была ли еще и иная — за отсутствием данных утверждать не берусь. Впрочем, нет, кое-какие данные есть.
Прогорев на картошке, «Лонва» вырвалась вперед на молоке. Надоила с избытком. А у соседей — в колхозе имени Фрунзе — напротив, молочный прорыв. Беда, но не драма: повинись, скажи правду, как положено честному человеку, и скорей наверстай. Так?
Зачем, если рядом — друзья. Степанов сдаст молоко от имени дорогого соседа. Сосед отправит победный рапорт. В ответ поступят деньги: премия победителям. Снова пойдет гульба. Рекой польется — не молоко. И все будут довольны.
— Разве нельзя выручить соседа? — удивленно спрашивает Степанов, когда беседа касается этого щекотливого факта. Опять он медленно цедит слова, опять кашляет, щурится. — А закон нашей жизни: помогай отстающему?!
Я не отвечаю, и он, уверовав в то, что победа за ним, обобщает:
— Главное в жизни — не бояться риска. Смелей! Кто не рискует, тот ничего не добьется.
Он все еще на коне. Чувствует, что неуязвим. И поэтому может позволить себе демагогию: с нею — так ему кажется — не пропадешь.
Следствие длилось больше года. Протоколы, ведомости и акты заняли пятнадцать томов. Пора бы уже подводить черту. Но черты все не было: решался вопрос, что же делать с главным героем.
Ответ напрашивался простейший: судить по закону. Но простейший ответ почему-то превратился в сложнейший. Итогом раздумий (о них мы можем только гадать) явился документ, над которым хочется уже не гадать, а в отчаянии развести руками. Называется он «Постановление о прекращении уголовного дела».
Сначала в постановлении перечислено все то, о чем вы прочитали. Перечислено обстоятельно и подробно. Установлено (цитирую документ), что Степанов проявил «халатное отношение к своим служебным обязанностям и приписки в государственной отчетности о выполнении плана сдачи картофеля… Кроме этого, Степанов принимал участие в искажении государственной отчетности о выполнении плана сдачи молока… В действиях Степанова имеется состав преступления, предусмотренного статьям 149–1 и 168 УК БССР (участие в хищении незаметно исчезло, словно Степанов не получал премий за дутые цифры, не угощал на ворованные деньги «нужных людей», не пил вместе с ними. — А. В.), однако (подчеркнуто мною. — А. В.), принимая во внимание, что он в прошлом не судим, положительно характеризуется по работе, награжден орденами Трудового Красного Знамени и «Знак Почета», является депутатом Засовьевского сельского и Логойского районного Советов народных депутатов, впервые совершил малозначительное преступление, — … уголовное преследование в отношении Степанова Владимира Владимировича прекратить».
Зато верный исполнитель приказов начальства Петр Дубровский сел на скамью подсудимых. Вместе с ним села кассир Ольга Проталина — за то, что исправно давала Дубровскому деньги из кассы по ордерам, подписанным распорядителем кредитов Степановым. Логика здесь железная, и спорить с ней трудно.
Ну а если все-таки попытаться? Если спросить, что это за штука такая: преступление «малозначительное» — из года в год обманывать государство? Что это за странное понятие: впервые совершенное преступление, которое длится годами? Что это за доблесть такая — «не судим»? Вот ведь он и сейчас «не судим», а преступление налицо, об этом в том же постановлении сказано четко и ясно. Правда, есть еще ордена…
Листаю дело. Хочу понять, когда и за что Степанов был награжден. В деле должны быть следы. И они действительно есть: орден Трудового Красного Знамени — декабрь 1976 года, за большие производственные успехи, достигнутые в этом году. В том самом году, когда совхоз «перевыполнил» план, приписав к отчету 184 тонны картофеля, — плод буйной фантазии человека, который за цифрой в карман не полезет. Орден «Знак Почета» — тремя годами раньше за те же «доблести». Следствие так далеко не забиралось — оно установило, что обман был и в 75-м и в 74-м… А вот был ли и в 73-м, бесспорных данных на этот счет в деле нет. И однако… И, однако, стоило только прекратить приписки после возбуждения уголовного дела, как совхоз из доходных сразу превратился в убыточный. И пребывает в таком состоянии без перерыва уже несколько лет. Вывод напрашивается сам собой.
Что же выходит? Сначала Степанов при помощи обмана получает орден. Потом этот орден спасает его от наказания за обман. Сначала передового Степанова избирают народным депутатом, потом обманом полученный им мандат (да, обманом: ведь избиратели не знают, что биография кандидата не соответствует истине) ограждает его от заслуженной кары.
Если это называется логикой, то что же тогда называется беззаконием?
Состоялся суд. Дубровский приговорен к 10 годам лишения свободы. Жизнь его, можно сказать, перечеркнута. Перспективный молодой специалист, успешно окончивший за короткий срок, без отрыва от производства, сельскохозяйственную академию, отлично зарекомендовавший себя в аспирантуре, подававший серьезные большие надежды, он не выдержал преступного «пресса» со стороны «крепкого директора», не нашел в себе нравственного стержня противостоять мухлежу и обману. И вот — результат.
Проталина осуждена на 4 года. Поскольку у нее двое детей (один только-только родился), суд дал ей отсрочку — до тех пор, пока младшего можно будет устроить в детсад. Время летит быстро, так что Проталина (она работает теперь в совхозе телятницей) скоро сядет в тюрьму.
А Степанов… С ним все в порядке. Как и раньше — директор. Депутат. Орденоносец. «Пользуется авторитетом (цитирую характеристику. — А. В.)… Умело руководит… Добивается показателей… Направляет… Мобилизует…» Словом, герой. На что же тогда он обижен? Почему так хмур, так сумрачен его потускневший взгляд? Он отвечает: выговор! Жестокая несправедливость! Разве он не хотел, как лучше? Разве он не горел на работе? Правда, выговор вскорости сняли. И однако ж он был! Бросил тень. Даже пятно. Досадный штрих в безупречной анкете.
— Неужели меня снова будут трясти? — Сузив брови, он тревожно заглядывает в глаза, ища неуклончивого ответа. — Неужели опять все повернется?