Гремела музыка, звучали возбужденные голоса, хлопали двери и пробки. Приходили и уходили друзья. Обнимались, произносили заздравные тосты, оставляли свои адреса. Вернулся с прогулки и Сергей Орехов. Этот не был еще ни врачом, ни выпускником — лишь студентом последнего курса. Однако с жильцами из 205-й держался на равных. Как и другой шестикурсник, Алексей Зиняк, тоже общий приятель. Пришел — и сразу потянулся к бутылке. Бесцеремонность эта задела хозяев: явился с пустыми руками да еще зарится на чужое!..
Возник содержательный спор: кому и в каких случаях положено угощать. Дормачев напомнил, что за гостем должок: восемь рублей. Зиняк возразил: долг давно возвращен. Не деньгами — натурой: разве не съел Дормачев в деревне полкабана?
Кабана?! Дормачев возмутился: верно, было такое, приезжал он в деревню к родителям Зиняка, чем-то вроде кормили, но с каких это пор кабанчик стал кабаном? Дискуссия обострилась: считать кабана по рыночным ценам или по твердым? Возникли еще разногласия касательно веса: сколько все-таки килограммов было в съеденной половине?
Сколько бы ни было, надрывался Зиняк, уж на восемь-то рэ Дормачев безусловно поужинал! На восемь?! Дормачев напрягся от ярости: «Там и было-то всего ничего, кожа да кости!»
Арбитром выступил обладатель диплома: пусть незваный гость закроет дверь с другой стороны. Строптивец не подчинился.
Подогретые жидкостью страсти бурно рвались наружу.
Дорвались…
Кто кого первым ударил, с точностью не скажу: никто не хочет эту честь брать на себя. Через минуту Зиняк лежал вниз лицом на кровати с заломленными за спину руками. Скорее всего, он вырывался. Кто на его месте поступил бы иначе? Однако теперь «оппоненты» ставят ему это в вину: лежал бы спокойно — все бы, глядишь, обошлось. Но спокойно он не лежал, говорил слова, не очень ласкавшие слух, обещал «не забыть». Кричал: «Бейте, такие-сякие, если не жалко!»
Им не было жалко. Но и бить его они тоже не стали: не хулиганы же все-таки, а культурные люди! С наукой в ладах…
— Устрой-ка ему кислородное голодание, — посоветовал Дормачеву обладатель диплома. Осваивал профессиональный язык…
Два медика — один уже состоявшийся и другой «без пяти минут» — дело знали неплохо (поздравим с этим от чистого сердца их недавних учителей): обмотав шею жертвы тугим полотенцем, они стянули его настолько, чтобы Зиняк ощутил «кислородное голодание», но все-таки не настолько, чтобы ушел к праотцам. Зиняк упорствовал, вырывался.
Юрковский тихо стоял в стороне, не желая примкнуть к истязателям, но и не смея им помешать. Дело зашло далеко, — не дожидаясь финала, тихий юноша счел за благо исчезнуть.
Зато Орехов проявил солидарность. Не с жертвой, конечно. В углу лежали две двухметровые («кандальные») цепи. С их помощью каждое утро Орехов укреплял свои мышцы. Оказалось, им суждено сыграть роль поважнее. Три молодца — Березов (который с дипломом), Дормачев (выпускник без диплома) и Орехов (с дипломом на будущий год) обвязали ими накрепко своего «пациента», приковали к кровати.
Теперь, скованный (не в переносном смысле!) по рукам и ногам, Зиняк уже не мог шевельнуться. Зато «врачам» удалось отдохнуть. Они решили допить вино и немного отвлечься, внимая звукам заигранных шлягеров. Время от времени то Орехов, то Дормачев прикручивали цепи потуже, а полотенце, наоборот, ослабляли: кислородное голодание нуждается в дозировке.
Зиняк слегка оживал, лицо его розовело, тогда снова вставал кто-то из будущих «дипломантов» и по приказу уже состоявшегося наводил нужный порядок.
Прошел час. Полтора…
Конечности стали неметь. Как сказано в одном из следственных документов, Зиняк «обратил на это внимание своих товарищей».
Товарищи отозвались во всеоружии полученных знаний. Слыхали на лекциях, как проверяется чувствительность тканей: укол иглой — способ столь же простейший, сколь и надежный.
Игла в хозяйстве нашлась. Зиняк почувствовал боль, но ведь и он слушал те же самые лекции, знал те же симптомы. Решил обмануть. Пересиливая себя, не реагировал.
«Медики» посовещались, сочли: хватит, конец. Отвязали. Ноги одеревенели — Зиняк рухнул бы на пол, не поддержи его Дормачев. Ну, а наш обладатель диплома? Он ощупал мышцы «больного», посчитал слабеющий пульс. Назначил полезные процедуры: пробежка, гимнастика, немного дыхательных упражнений. Полный покой. И вытолкнул «пациента» за дверь.
Вахтерша, до которой доплелся Зиняк, вмешаться не захотела: кто вас там разберет?! Милиция тоже: личный конфликт.
Личный? Зиняк воспринял это буквально. И решил «разобраться» сам.
Он дождался, когда мучители вышли из комнаты. Висячим замком ударил Березова по голове: тот издевался над ним особенно утонченно.
…Уподобимся златоусту: «Обливаясь кровью, Березов упал».
…Процитируем следственный документ: «…и тут подоспела «скорая помощь».
Подоспела не только «скорая помощь», но еще и милицейский патруль. Дежурная машина объезжала район и наткнулась на «группу возбужденных молодых людей. Из головы одного, оказавшегося гражданином Березовым, сочилась кровь. На другом (гражданин Зиняк) имелись следы ударов и уколов».
Привлекать виновных к ответственности или не стоит? Под горячую руку Зиняк требовал: наказать. Потом поостыл, просил притормозить. Да и в институте не очень-то стремились к огласке. Институт действительно превосходный, знаменит (по заслугам!) не только в родной республике. А тут — пьяные хулиганы, да еще в такой торжественный день…
Процесс состоялся лишь через восемь месяцев. Судили всех четверых: Березова, Дормачева и Орехова — за истязание, Зиняка — за причинение легких телесных повреждений, не повлекших расстройства здоровья. Первых двоих приговорили к двум годам исправительных работ с удержанием 20 процентов зарплаты. Третий эти 20 процентов будет выплачивать не двадцать четыре месяца, а двенадцать, ну а Зиняк — тот только шесть.
Об этой истории я узнал от минчанки М. А. Носовой. К ее письму была приложена вырезка из городской вечерней газеты. Статья называлась «В день получения диплома…» — там коротко рассказывалось о том, что вы сейчас прочитали.
Конечно, эта история вполне заслуживала внимания и за пределами города. Не так уж часто встретишь в столь уродливом, почти фарсовом проявлении абсолютную несовместимость понятий «врач» и «мучитель».
Но извечное и неискоренимое уважение к поистине святой профессии медика удерживало перо. Ну зачем, думалось, пятнать белый халат? Отмыть бы его втихомолку, а не трезвонить на весь мир, что вот, мол, нашлись дикари: еще не успев принять одного хотя бы больного, уже сумели искалечить здорового.
И все же мысль о том, что стыдливое сокрытие неприглядных явлений если чему-то и служит, так разве что их поощрению, — эта мысль победила. В Минск «на разведку» поехал спецкор.
Информация, которую он привез, утешала: участники «инцидента» наказаны не только судом. Орехов отчислен из института — с последнего курса. Зиняк — тоже: за самосуд. Дормачеву запрещено сдавать проваленный им экзамен: он останется без диплома. О поведении Юрковского доведено до сведения коллектива, где он приступил к работе.
Смущала, не скрою, суровость, которую проявили к пострадавшему Зиняку. И, однако же, суд ни в чем не нарушил закона: бить Березова в конкретной той ситуации было, конечно, не нужно. Нельзя.
За преступление полагается наказание. И Зиняк его получил. И администрация поступила разумно: ведь дичайшая эта история получила большой резонанс. На всех кафедрах, во всех студенческих группах прошли собрания. Ораторы вслух рассуждали об этических основах профессии. Мне особенно понравилось выступление одной первокурсницы (цитирую по протоколу): «Здесь говорили, что несколько подвыпивших хулиганов запятнали профессию врача. Я с этим не согласна. Запятнать профессию эти преступники не могут. Потому что никакие они не врачи. Я не желаю в будущем, получив диплом, считать их своими коллегами. И, мне кажется, никто не желает…»
Словом, все, ради чего имело смысл печатать очерк, уже состоялось. Никаких иных дополнительных мер требовать было не с кого. Обсудив ситуацию с разных сторон, решили от выступления отказаться.
Прошло какое-то время — опять получаю письмо. На этот раз от минчанина А. Л. Иванова. Читатель рассказывает о той же самой истории. С красочными подробностями. Все они мне известны. Приговор тоже известен… Решение ректората — и это не новость… В конце неожиданная приписка: «…что дальше случилось, писать не буду. Приезжайте — узнаете сами, сюжет имеет оригинальное продолжение… Неплохо бы Вам встретиться со всеми участниками. Интересно, какой урок они извлекли».
А ведь действительно интересно!
…Березова пришлось вызывать с приема: он работает в поликлинике терапевтом. Был хмур и застенчив: к чему снова за старое?! Сказал, что ни в чем не виновен, а если о чем-то и сожалеет — лишь об одном: мало тогда Зиняка проучили, слишком просто отделался. Похвалился: работает хорошо, больные его уважают, коллеги — те уж подавно.
Скомканный разговор оставил зияющие пустоты — пришлось их заполнить протоколами конференции, где обсуждался «приговор в отношении доктора Березова». Самой впечатляющей была в нем такая строка: «Вопреки обещаниям, на данную врачебную конференцию Березов В. В. явиться не пожелал».
Впечатляли и высказывания врачей. Характеристику молодому коллеге давали, увы, однозначную: «Пьяница, грубиян», «Наказан по заслугам, но слишком мягко», «Приговор для Березова не случайность, а неизбежность»… И наконец — подводящие закономерную черту обсуждению слова из выступления доктора Н. Я. Баркиной: «Больные смотрят с удивлением: как попал в нашу среду такой врач и почему еще работает в нашем коллективе?.. Не место ему в здравоохранении».
Оставалось еще повидаться с жертвой — выслушать исповедь Зиняка. Но вот этого-то сделать как раз и не удалось. Зиняк исчез. Следы его затерялись. Затерялись, но быстро нашлись.
Зиняк осужден. На его счету не одно — три преступления. Три — за неполный год.