В любом хозяйстве всегда найдется что строить. Нашлось и тут: новый директор решил возвести на пастбищах капитальные летние лагеря для скота. Кто спорит — дело полезное…
Но первый же счет строителей насторожил главбуха. Испугал — будет точнее. Таких денег он пока что еще никому не платил. Поражал объем указанных в счете работ. Поражала скорость, с которой объем этот был освоен. О готовности строительных объектов, о качестве и объеме работ судили почему-то заведующий фермой и зоотехник — именно этим сотрудникам поручил директор подписывать протоколы. У главбуха не было оснований сомневаться в их бескорыстии, но были — в их компетентности. Он пошел к Соловьеву. Стремясь не обидеть, тщательно подбирал слова. «Чепуха! — отмахнулся директор. — Этих строителей я знаю. Не мешай им работать».
Какое-то время главбух не мешал. Приходили счета за счетами. Цифры росли. Деньги получал лично Агабекян. Никто не знал, как он платит «артельщикам». Числился Агабекян бригадиром и деньги делил сам. В узком кругу. За закрытыми плотно дверьми. «Это нас не касается», — опять отмахнулся директор, когда главбух осмелился возразить.
Но Салихов так не считал. Ему доверили деньги — огромные, в общем-то, деньги. И он не мог смотреть на подпись свою как на пустую формальность. Не хотелось расплачиваться за чужие грехи. Быть причастным к нечистому делу тоже никак не хотелось.
Он пошел уже не к директору — выше. Есть в райисполкоме управление сельского хозяйства, его возглавлял М. И. Каримов — прямой начальник Соловьева. Ему-то Салихов и поведал, как летят совхозные деньги. Получил не поддержку, а окрик…
Как быть? Стопка счетов все растет. Вот, например, приказывает директор выплатить деньги за реконструкцию свинофермы. А главбух доподлинно знает, что директор в приказе обозвал свинофермой свой личный гараж. Именно этот «объект» любовно возводили «артельщики» у всех на виду. Документы в порядке: ведомость, акт, протокол, разнарядка… Подписи собраны… Резолюции есть: свиноферма! А главбух (да что там главбух — весь их маленький город!) в точности знает: гараж личный и персональный.
Ну так как же ему поступить, бухгалтеру Салихову? Взбунтоваться? Пойти на конфликт? Обречь себя на трудную жизнь, заведомо зная, что директор покорностью не отличится и заступников сильных найдет?
Заплатить? То есть — в тюрьму? Не сегодня, так завтра…
Или, может быть, обойдется? Пронесет?..
Даже если и пронесет!.. Ведь есть еще совесть. Честь профессии. Достоинство личности. Это же стыдно и мерзко — рабски ползать на брюхе. Гнусно и омерзительно — холуйски робеть от страха, ублажая директора, покрывая его аферы. Именно так: не только антизаконно, но и мерзко прежде всего.
Главбух взбунтовался. Не сразу, но взбунтовался. Трудно сказать, какая именно капля переполнила чашу. Может быть, эта?
Очередной счет выглядел необычно. То был не счет «артельщиков», а счет официантов из ресторана «Огонек». Счет, разумеется, был отнюдь не совхозу, а неведомым посетителям, закусившим «Столичную» кефиром и голубцами. Гуляли, как видно, неплохо: сумма едва-едва недобрала до ста. На счете приписка: «Остались должны за пиво 12 рублей». И «высокое» указание — примелькавшимся почерком: «Бухгалтерия — оплатите».
«Сознавая всю ответственность, которую беру на себя, считаю своим долгом сообщить, что на посту директора совхоза «Заветы Ильича» находится уголовный преступник, виновный в разбазаривании государственных денег и государственного имущества… Не желая ни прямо, ни косвенно, ни юридически, ни морально быть соучастником его преступлений, довожу до вашего сведения, что отказываюсь выполнять его незаконные распоряжения…»
Так писал Анас Салихович Салихов в одном из своих многочисленных писем, обращенных в вышестоящие организации: в исполком, в Министерство сельского хозяйства автономной республики.
Все письма вернулись в Заинск и сошлись вместе на служебном столе начальника управления сельского хозяйства райисполкома Каримова. «Дайте возможность Соловьеву спокойно работать, — сказал Салихову Каримов. — А иначе пеняйте на себя. Соловьев — крепкий хозяйственник, полезный человек для района. А вы мутите воду…»
Визит главбуха к начальству и «достойная отповедь», которую он получил, тайной ни для кого не остались. На это событие Соловьев откликнулся приказом: «…Главный бухгалтер Салихов вмешивается в дела администрации и руководства совхоза, не выполняет моих указаний… За последнее время за всякие рамки вышло его поведение…»
Как раз в эти дни «артельщики» (то есть их бригадир) предъявили к оплате очередной счет — на 27 тысяч рублей. Салихов решил снова выйти «за всякие рамки» — лично проверить «объект», хотя строителем не был и вымерять стены был не обязан. Догадка его подтвердилась: даже по самым завышенным ставкам набиралось на 10 тысяч. Семнадцать из двадцати семи были заведомой липой!..
Директор требовал, угрожал — плати, а не то… «Не буду! — отрезал Салихов. — Убейте, не буду».
Убивать Соловьев не стал — отправил в командировку. И тут же велел заместителю Салихова — Н. М. Канафиной — выдать деньги Агабекяну. Но Салихов, как мы знаем, работал не «в рамках». Уезжая, предупредил: «Пусть хоть вешают — не плати!» Канафина так и сказала директору: «Хоть вешайте — не заплачу».
Можете ли вы представить себе ситуацию: люди, честно заработавшие не рубль, не сто и не тысячу, а целых семнадцать тысяч, мирятся с тем, что им их не платят? А «артельщики» наши смирились. Пошумели — и умолкли. В суд не пошли. К прокурору не обратились. Письмо в газету не написали.
Написали не они — а кто же? Директор! Тот самый, в чьи обязанности входит не пускать деньги на ветер — их экономить. Правда, написал не в газету — подчиненному своему прорабу Романову: выписать «артельщикам» дополнительные наряды! Не на семнадцать тысяч — на двадцать! Чтобы возместить им потери… И опять сорвалось: бухгалтерия подняла бунт…
Неутомимый главбух решил начать частный сыск. Если точнее — проверку, которую по службе должен был вести вовсе не он. И опять спрошу: а что делать, если должностные лица, в чью обязанность это входит, уклоняются от исполнения долга? Умыть руки, утешаясь тем, что, дескать, сигнализировал? Что остальное касается не его, а других?
Частный сыск дал результаты, превзошедшие все, что Салихов ожидал. Соловьев был представлен коллективу как человек, который покинул кресло директора совхоза «Шемшинский» исключительно «по состоянию здоровья». В каком-то смысле это было действительно так, если здоровьем считать не то лишь, чем занимаются врачи, но еще и то, что входит в компетенцию юристов.
Оказалось, только амнистия избавила там Соловьева от скамьи подсудимых за спекуляцию четырьмя автомашинами, хищение стройматериалов и злоупотребление служебным положением. Точнее, избавила медаль «За трудовое отличие», полученная им на том самом посту, которым он злоупотреблял: наличие этой медали позволило применить к нему амнистию и вывести из-под удара.
Тюрьмы тем самым он избежал, но кресла лишился. На целых полтора месяца: 28 июня был «освобожден по болезни», а 8 августа, как видно, оправился — получил новый совхоз, намного лучше первого, четырехкомнатную городскую квартиру. Стал депутатом Заинского райсовета. Первой же акцией его на новом посту как раз и было приглашение артели Агабекяна: с ней он успел хорошо сработаться в соседнем районе.
Итоги сыска огорчили главбуха. Огорчили, но не удивили. Он давно уже был убежден: руководителем крупного и недавно еще процветавшего хозяйства является опасный преступник — опасный и закоренелый. Уместно ли здесь слово «опасный»? Думаю, да: люди, использующие доверенные им ответственные должности в корыстных целях и в ущерб тому коллективу, которым руководят, представляют для общества особую опасность. Тем большую, если творят беззаконие у всех на виду, упиваясь неуязвимостью и торжествующе демонстрируя свою защищенность спинами благодетелей. Иногда — неведомых. Чаще всего — отлично известных городу или району…
К тогдашнему председателю Заинского горисполкома Салихов обращался множество раз: рассказывал обо всем, что написано выше. Конечно, гораздо подробнее. С множеством важных деталей. С цифрами и фактами в руках.
Что-нибудь изменилось после его рассказов? Ничего не изменилось. А могло измениться? Вряд ли. Что могло измениться, если Соловьев бесплатно снабжал председателя горисполкома совхозным медом? Не блюдечком — к чаю, а десятками (именно так!) килограммов…
Может что-либо измениться, когда представитель власти оказывается напрочь повязанным таким рыцарским даром? Пусть даже полученным один-единственный раз. Может ли молвить он слово против дарителя? Может ли быть к нему беспристрастным? Взыскательным? Принципиальным? Не получит ли в ответ — с полным к тому основанием: «Врачу, исцелися сам!»?
Как ни отбивался директор и его покровители от строптивого бухгалтера, пришло время плановой ревизии. Тянули, тянули, но надо же когда-нибудь проводить: на то она и плановая, чтобы состояться, раз подошел срок.
Ревизия обнаружила то, о чем множество раз говорил и писал главбух: фиктивные объемы якобы выполненных работ и завышенные ставки, по которым велся расчет. Не буду утомлять читателя обилием цифр. Достаточно, полагаю, вот этих: за восемь месяцев девяти «артельщикам» было начислено 95 тысяч рублей, а по сверхоптимальным ставкам полагалось начислить на 50 тысяч меньше.
Вы не забыли, надеюсь, что наш Соловьев — депутат райсовета. В решении райисполкома сказано коротко, без всяких мотивировок: «Согласия на привлечение к уголовной ответственности Соловьева Н. П. не давать…»
Соловьеву кажется, что теперь-то уж он в безопасности. Полной и окончательной. Но кажется так ему совершенно напрасно: заместитель прокурора республики Р. А. Аскаров увидел скрытые рычаги, мешающие свершиться правосудию, и исполнил свой долг. Постановление о прекращении дела отменено, но запрет исполкома остался…
Прокурор республики официально просит Заи