Представьте себе жизнь рядового итальянца того времени. Он встает утром, выпивает чашку кофе, включает радио и слышит, что все самые разнообразные успехи страны – это результат деятельности дуче. Открывая газету, он видит слово «дуче», которое написано прописными буквами (специальным распоряжением Акилле Стараче было вынесено предписание: «ДУЧЕ Муссолини» писать только большими буквами).
Вождь был во главе всех битв, которые вела Италия: битва за хлеб, битва за интегральную мелиорацию, битва за высокую рождаемость, битва за лиру, за стабилизацию курса.
Кроме того, Муссолини являлся чемпионом по количеству занимаемых им постов. Он имел все рычаги для того, чтобы быть всегда правым: был главой правительства, главой Большого фашистского совета – органа, созданного сразу после прихода фашизма к власти в декабре 1922 года. Участниками совета были 26 фашистских иерархов, он принимал все принципиально важные решения, не имея никакой законодательной власти. Итальянский вождь был также главой фашистской милиции и главой системы молодежных организаций. В 1928 году он одновременно занимал еще четыре министерских поста: внутренних дел, иностранных дел, авиации, флота. Дуче был почетным членом Болонской филармонии, играл на скрипке, любил Вагнера.
Все общество было объектом мощного воздействия со стороны огромной пропагандистской машины, и оно впитывало эти мифы: миф о величии Италии, Древнего Рима, корпоративный миф, миф о величии и непогрешимости вождя. На этом была построена вся система управления обществом, система воспитания молодежи. Однако люди, которые росли в этот период, позже, уже в годы Сопротивления, подвергли фашизм самой настоящей критике.
Процесс прозрения реально начался только в конце 30-х годов, после того как оказалось, что на деле все совсем не так, как подавалось в школе, университете или в СМИ, несмотря на то что они были полностью фашизированы: в 1931 году присягу дуче должны были приносить учителя, в 1932-м – преподаватели высшей школы. В Италии было 1250 преподавателей высшей школы, из них присягу отвергли только 13. Однако не все оставшиеся были верными сторонниками и союзниками режима. Со временем в Италии в отношениях между режимом и обществом сложилась необычная ситуация: больше половины итальянцев относились к фашизму лояльно, не будучи при этом его фанатичными приверженцами. Режим держался больше на конформизме, чем на энтузиазме.
Наблюдением за инакомыслящими и подавлением антифашизма занималась полиция OVRA. Это была небольшая, но очень эффективная организация: она насчитывала всего 80 функционеров и 600 уполномоченных представителей, управлявших тысячами агентов, которые были разбросаны по стране. Эти люди из самых разных слоев, начиная от аристократов и заканчивая дворниками, писали доносы. Вся информация по регионам аккумулировалась, обобщалась и поступала наверх, вплоть до начальника полиции Боккини, который раз в неделю докладывал Муссолини о том, что происходит в стране.
В середине 30-х годов дуче обеспечил Италии «величие», так как к этому времени произошел пик и расцвет фашизма в стране. Однако в реальной жизни итальянцев не все было просто. Хватало острых проблем. Дальше наступил период постепенного прозрения: к молодежи пришло понимание того, что есть официальная картинка, а есть реальность жизни, и, таким образом, они начинали все более сомневаться в том, что им навязывали. Чем дольше молодое поколение над этим размышляло, тем больше приходило к выводу, что это ложь. Как только они поняли, что это ложь, обратный процесс стал уже практически невозможен: каждое новое мероприятие режима люди воспринимали с совершенно других, по сути, антифашистских позиций.
Именно поэтому, когда Италия вступила во Вторую мировую войну, оказалось, что в стране есть массовый слой, который готов подвергнуть фашизм реальной, в том числе и вооруженной критике.
Что можно считать переломной точкой для сближения Муссолини с Гитлером, учитывая, что он начинал с большого скепсиса по отношению к фюреру? По всей видимости, это 1937 год, когда Муссолини совершил первый вояж в нацистскую Германию и увидел все то, что Гитлер хотел ему показать, а именно: великолепные цейхгаузы, новейшие военные заводы, новые типы вооружений, нескончаемые ряды вермахта, бравых эсэсовцев, стоявших с каменными лицами.
В итальянском фашизме не было такой дикости, какая наблюдалась в Германии. Когда фашистские лидеры ехали на двух поездах, шедших параллельно, через каждый метр стояли немецкие солдаты с соответствующим выражением на лице, готовые сражаться за фюрера. Муссолини увидел, что Германия – это развивающаяся страшная машина, которая сметет все в Европе, и окончательно сделал свой выбор. До этого времени дуче колебался между Великобританией, с которой можно было договариваться, чтобы установить свое господство в Средиземном море, и Германией.
Несомненно, политическое родство режимов тоже должно было его подталкивать к союзу с Гитлером, но на самом деле особой близости не было. Однако именно Гитлер гораздо больше, чем Муссолини, стремился подчеркнуть это сходство. В письме, в котором фюрер извещал Муссолини о начале агрессии против Советского Союза, он писал, что без черной рубашки (форма итальянских фашистов) не было бы коричневой (формы нацистских штурмовиков). Тем самым фюрер признавал влияние на него Муссолини, он всегда отдавал ему должное как прародителю фашизма.
Муссолини же завидовал немецкому вождю, так как ему, пророку фашистской религии, достался, как он сам говорил, народ овец: «Итальянцы – это раса овец, которую невозможно перевоспитать, они не хотят воевать. Надо 180 лет, а может быть, 180 веков, для того чтобы научить их сражаться, как это делали древние римляне». Гитлер, наоборот, имел «машину»: людей, которые готовы идти в огонь и в воду за своим вождем, природные ресурсы, сильную экономику, – у несостоявшегося живописца было все.
Вспомним, что в 1934 году, когда Гитлер впервые попытался захватить Австрию, Муссолини послал четыре дивизии в Бреннер, и фюрер отступил. В это время итальянская пресса, в том числе Il Popolo d’Italia, официальная фашистская газета, принадлежавшая Муссолини, писала: «Кто такие нацисты? Убийцы». При этом существовали проблемы с автономной областью на севере Италии Альто-Адидже, на которую Гитлер претендовал время от времени. Однако он быстро снял эту тему с повестки дня – еще в 20-е годы, когда начал посылать своих гонцов к дуче с просьбой о приеме.
Фюрер признавал первенство Муссолини, его приоритет в развитии фашистской идеологии. Дуче был для него мэтром – Гитлер даже просил его фотографию. Однако итальянский лидер послал фото только в 1930 году, когда нацисты победили на сентябрьских выборах и итальянский лидер понял, что с ними все-таки нужно считаться. Разумеется, встреча произошла, только когда Гитлер уже пришел к власти.
Трудно сказать, шла ли во время их первой встречи в Венеции в 1934 году речь о совместных военных планах, например о будущем разделе Европы или всего мира. Вряд ли. Скорее это было похоже на смотрины, причем весьма забавные. На военный аэродром прибыл самолет из Германии, из него вышел фюрер, в то время уже ставший канцлером. Он был в гражданской одежде: полосатые штаны, серый пиджак, через руку переброшен желтый плащ. По виду Гитлер напоминал совершенно непонятного второразрядного торгового клерка.
Дуче встречал его в парадной одежде: в генеральском мундире, на голове шляпа с перьями, на ремне золотой кортик, сапоги по колено – налицо был фантастический протокольный контраст. Затем они удалились на переговоры. К слову, Муссолини претендовал на то, что он хорошо знает немецкий, французский и английский. Он действительно владел этими языками, но в разной степени. Французский знал значительно лучше, чем немецкий, тем не менее для придания себе важности он отказался от услуг переводчика.
Спустя 20 минут итальянский генерал открыл окно из зала, высунулся и сказал присутствующим: «Это сумасшедший! Это сумасшедший!» Потом оказалось, что Гитлер в течение часа рассказывал Муссолини содержание своей книги Mein Kampf. Вне всякого сомнения, ни о каких завоеваниях или потенциальном разделе речи тогда не было. Реально подобные планы начали созревать только во второй половине 30-х годов, когда Италия уже захватила Эфиопию.
Свои первые захваты Муссолини не координировал с Гитлером. Ведь это была его собственная политика воссоздания империи, превращения Средиземного моря в «итальянское озеро». Оба политика начали координировать свои действия уже в 1936 году в Испании, где вместе боролись с коммунистами и антифашистами. Гитлер послал туда пятитысячный легион «Кондор», у Муссолини же там была группировка примерно в 45 тысяч профессиональных военнослужащих. С другой же стороны сражались три тысячи итальянцев-антифашистов. Именно здесь фашистские лидеры уже обсуждали общие темы и советовались, но было ясно, что Муссолини главный, потому что это потенциально его территория.
В 1937 году разговор о будущих захватах и разделе Европы уже шел полным ходом. Говорилось о том, что у каждой из двух наций есть свои жизненные интересы и их нужно продвигать. Юг Европы – это Италия, все остальное – Германия, однако в ту пору это не облачалось ни в какие планы генштабов, каждый из них работал сам по себе, координации пока не было. В итоге Гитлер действовал самостоятельно, не предупреждая Муссолини, даже после того как в мае 1939 года был подписан «Стальной пакт», в котором было сказано, что любая из сторон должна выступить всеми своими силами, если другая сторона, причем неважно, по какой причине, окажется втянутой в военные действия.
Фюрер не ставил дуче в известность ни о чем, и Муссолини потом в ярости писал: «Каждый раз, когда Гитлер что-то делает, когда захватывает страну, он присылает мне гонца! Ну ничего, я ему отомщу».
Дуче стал сомневаться в союзе с немцами уже в первые годы войны, когда англичане не позволили Муссолини взять Африку и Эрвину Роммелю пришлось спасать там итальянские войска, а также когда Муссолини своими силами не смог захватить Грецию, за что был подвергнут резкой критике со стороны Гитлера. Именно тогда дуче понял, что итальянская военная машина работает из рук вон плохо, но у него уже не было пути обратно.