Дмитрий Якушкин, профессор НИУ «Высшая школа экономики»
В годы войны в мире было два крупных информационных агентства – United Press International и Associated Press. Если сейчас вся информация в основном поступает по телевидению и через Сеть, то тогда она распространялась по каналам двух телеграфных агентств, которые соревновались между собой.
AP существует до сих пор, UPI практически свернуло свою деятельность в конце 90-х. В военной Москве, кроме того, были представлены журналы Life, Time, радиостанция ВВС, газеты Sunday Times и The New York Times.
Журналисты, которые их представляли, оказались в советской столице разными путями: кто-то приехал задолго до войны, еще в 30-е, кто-то непосредственно перед ее началом, как, например, корреспондент агентства Associated Press Генри Кэссиди. Он прославился тем, что дважды обращался к Сталину с просьбой ответить на свои вопросы. В книге, которую Кэссиди написал о своих впечатлениях о работе в Москве, он отметил, что Сталин никогда не отвечал на письменные записки дипломатов, и именно на долю Кэссиди выпала роль исполнять такую посредническую миссию. Когда он посылал в Кремль свои вопросы, то не верил в успех, и полученные ответы стали для него большой и неожиданной журналистской удачей.
Кэссиди прибыл в Советский Союз из Парижа – он стал свидетелем того, как столица Франции была сдана немцам, превратившись фактически в открытый город. В своей книге он описал начало войны и то, как он лично это пережил, сравнивал атмосферу в Париже накануне входа немцев в город с обстановкой в Москве в самые тяжелые осенние дни 1941 года.
Среди иностранных корреспондентов в Москве было несколько писателей – в частности, такой известный, как Эрскин Колдуэлл, он написал много книг про жизнь на американском юге. Колдуэлл представлял в Москве газету PM. Издание спонсировалось известным мультимиллионером из Чикаго – в нем не было рекламы, оно было довольно либерального направления, газету даже обвиняли в прокоммунистических взглядах.
В столице также работал ставший потом известным писатель Джон Херши. Одна из его самых знаменитых книг – «Хиросима», о последствиях атомной бомбардировки (Херши отправился в Японию после завершения работы в Москве).
Были и люди с русскими корнями. Наиболее известный из них – Александр Верт: его отец англичанин, мать – русская. Верт родился в Москве в 1901 году и провел детство до революции в Петербурге. Он написал знаменитую книгу «Россия в войне. 1941–1945», которая была переведена на русский язык и вышла в СССР в 1967 году.
Надо обязательно назвать Гаррисона Солсбери, корреспондента The New York Times: он остался работать в Москве и после того, как закончилась война, возглавлял бюро газеты. Известен, в частности, тем, что в 1969 году выпустил книгу «900 дней. Блокада Ленинграда», которая стала мировым бестселлером. Несмотря на некоторые критические замечания, книгу перевели и издали в России в 1993 году с предисловием Алеся Адамовича, одного из авторов «Блокадной книги».
До войны в Москву приехали работать и американский писатель Морис Хиндус, и Уолтер Дюранти, еще один корреспондент The New York Times. Дюранти известен тем, что в 30-е годы ездил на Украину и сделал серию репортажей из украинских сел, за что даже получил Пулитцеровскую премию. Позднее его обвиняли в том, что он замолчал голодомор, и уже в наше время ставился вопрос об изъятии у него самой престижной премии в американской журналистике.
Жители блокадного Ленинграда набирают воду в «колонке», оборудованной на Невском проспекте, 1942 год
Как иностранные корреспонденты встретили войну? Например, корреспондент Associated Press Генри Кэссиди за несколько дней до начала военных действий уехал отдыхать в Сочи. Он подробно, с деталями быта того времени, описал свое путешествие: как тогда интуристам покупали билет, кто летел с ним в самолете, с какого аэродрома самолет вылетал из Москвы, как долго они летели, кто их встречал, сам санаторий, а затем уже события 22 июня. Сначала все было довольно спокойно, но потом, после объявления войны, Кэссиди пытался выехать из Сочи и не смог. Когда же он объяснил военному коменданту, что он иностранный журналист и ему надо быть в Москве в такое горячее время, ему дали возможность уехать.
После возвращения из Сочи он написал большой репортаж о том, как страна встретила войну, какова была первая реакция людей, как все происходило: отдыхающие сразу ринулись на вокзал покупать билеты, было скопление военных, которые должны были вернуться на службу в свои части. Как отметил Генри Кэссиди, неожиданно этот репортаж высветил то, насколько важна и ценна информация из военной Москвы.
Неожиданным образом рассказ про обстановку в курортном городе получился довольно оптимистичным. Известно, что этот материал прочел Сталин. Для всего тогдашнего идеологического аппарата, в том числе для вождя, было важно, какая картина транслируется из Москвы для остального мира.
Иностранные журналисты сдавали всю корреспонденцию в отдел печати советского МИДа. У них не было возможности самим передавать информацию, все приходилось диктовать советским сотрудникам. Так как сводок было много и цензоры, которые вычеркивали некоторые пассажи в текстах, не успевали все быстро прочесть, оперативность терялась, и журналистов это сильно раздражало. Тем не менее все работали сообща – тогда было ощущение определенного союза между иностранцами и советскими сотрудниками.
В 1944 году иностранных корреспондентов вывезли под Смоленск в Катынь, где началось вскрытие могил убитых поляков. Судя по тому, как они описывали эту поездку, все было организовано очень четко. Среди иностранцев шли споры, кто на самом деле был организатором казни – немцы или сотрудники НКВД. Журналист The New York Times Дюранти упомянул в своем материале о том, что трупы поляков были в зимней форме, хотя если по официальной версии катынский расстрел приписывался немцам, то он должен был произойти летом, в августе. Это было вычеркнуто цензурой. Дюранти обратил внимание и на другую деталь, говорившую скорее в пользу советской версии: на всех трупах были сапоги. Если бы поляки были убиты советскими солдатами, скорее всего, сапог на них не оказалось бы, потому что в то время обувь была в дефиците. Однако и это вычеркнули. Дюранти спорил с цензором, пытаясь убедить его, что полностью принял предложенную версию, просто искал аргументы в ее подтверждение. В своей корреспонденции о посещении Катыни Уолтер Дюранти написал, что у коллег сложилось единое мнение о том, кто виновен, но те доказательства, которые были им представлены советской стороной, не прошли бы ни через американский, ни через английский суды присяжных, и из-за этого сотрудники отдела печати, которые вывозили в Катынь иностранцев, очень нервничали. Общение было тогда тесным, довольно открытым, и когда группа возвращалась назад в Москву, то все обсуждали обстоятельства трагедии.
Вообще стоит отметить, что и американцы, и англичане, и другие иностранцы, работавшие тогда в Москве, целиком морально были на стороне СССР.
Что касается поездок на фронт, то уже в сентябре 1941 года, когда на фронте сложилась катастрофическая ситуация, иностранных корреспондентов вывезли в Вязьму, где началось хорошо известное по истории Великой Отечественной войны контрнаступление Советской армии.
Также была поездка в Харьков в 1943 году, когда город был только-только освобожден. Журналистов везде принимали хорошо, угощали – они пишут, что столы не уступали ресторанам мирного времени. Журналисты старались не пересказывать официозные сообщения, а находили и описывали много деталей советской военной жизни. Все они также читали и пытались «расшифровать» публикации в советских газетах, служившие некоторым знаком того, что реально происходило на фронте.
При этом конечно же они пересказывали то, о чем сообщала советская печать: и историю панфиловцев, и подвиг Зои Космодемьянской – о ней, например, большой очерк написал Морис Хиндус. Источником информации были официальные советские сводки, журналисты общались с руководителями отдела печати МИДа, с советскими писателями, с военными, а иногда, как мы видим, могли получить доступ и к Сталину. Интересно, как Генри Кэссиди описывал первый год войны и наступление под Москвой: целая глава в его книге посвящена тому, почему оказался недооценен потенциал Советского Союза. Он связывал это с тем, что в мире, по существу, никто ничего не знал про Советский Союз. Были люди, которые считали, что знают абсолютно все, а были те, которые, наоборот, ничего не понимали. Не было «золотой середины».
Кэссиди отмечал также такую деталь: на статьи позитивного характера в мире не обращали внимания, зато критика вызывала интерес. Из-за этого, по всей видимости, в головах у людей складывалась негативная картина в отношении СССР – они думали, что страна экономически слаба и ничего собой не представляет.
Отмечалась также атмосфера тотальной закрытости. Один из американских журналистов приводит такой пример: в 1942 году министр иностранных дел Молотов полетел в Вашингтон и отсутствовал в Москве две недели. Журналист вычисляет: сколько примерно людей могли быть в курсе того, что Молотов улетел. Это и сотрудники Министерства иностранных дел, и летчики, и те, кто работал тогда на Центральном аэродроме, откуда улетал самолет, и дипломаты, которые видели Молотова в Америке. Но ничего нигде не просочилось.
Как мы уже говорили, временами у иностранных корреспондентов неожиданно появлялся, выражаясь современным языком, доступ к первым лицам. Кэссиди описал, как весной 1941 года, на Пасху, министр иностранных дел Японии Ёсукэ Мацуока приехал подписывать Пакт о ненападении, а Кэссиди отправился на вокзал его провожать. Вдруг произошла какая-то заминка. Кэссиди понимал, что поезд уже уходит, и побежал на вокзал, чтобы передать информацию о том, что министр иностранных дел Японии отбывает из Москвы, и практически чуть не сбил с ног Молотова и Сталина, которые шли как раз его провожать. Они подошли к группе провожающих, и Сталин несколько раз специально обнял японского министра, затем нашел в группе провожавших немецкого военного атташе и демонстративно, громко, чтобы все услышали, сказал: «Мы будем друзьями».