Все корреспонденты были, разумеется, погружены в ежедневную работу, но при этом понимали, что являются свидетелями больших мировых событий, поэтому они думали и о книгах. Некоторые из этих книг были изданы в момент, когда война еще не закончилась, даже до Сталинградской битвы. Важно то, что в них, таким образом, не отразилось послевоенное осмысление событий – эти книги написаны по горячим следам, спонтанно, искренне, содержат множество деталей того времени.
Как уже сказано выше, книга Гаррисона Солсбери «900 дней. Блокада Ленинграда» стала бестселлером. Алесь Адамович вспоминал, что они с Даниилом Граниным прочли ее до того, как она была переведена в СССР. Они сами многое знали о блокадном Ленинграде, но книга поразила их своей искренней интонацией. Солсбери писал ее на основе вторичных источников – цитировал Всеволода Вишневского, Всеволода Кочетова, Андрея Жданова, то есть вполне официальные документы. Однако, собранные вместе, эти документы показывали как бы иную картину и воспринимались уже без всякого предубеждения. В этом сильный эмоциональный эффект книги: в ней не было сенсаций, их и не могло быть, но интерпретация всего того, что происходило, создавала позитивный эффект.
Иностранные журналисты описывали все, что они видели или слышали. Обычный человек, приглашенный на официальный прием в Кремль, редко когда запишет, какая была обстановка, какое было меню, сколько столов накрыто, кто что говорил и где сидел. Корреспондентов иногда приглашали лично, или же они разговаривали с теми, кто ходил на приемы. Поэтому они записывали, например, анекдоты, которые рассказывал Сталин, отмечали, как он себя держал, какая у него была реакция на тосты, которые произносили англичане и американцы, кто слишком злоупотреблял алкоголем и терял контроль. Надо сказать, что советский вождь во всех их описаниях выглядит позитивно.
Интересен случай, произошедший в августе 1942 года, когда Уинстон Черчилль приехал в Москву подписывать договор о помощи. Он пришел на прием в авиационном комбинезоне. Корреспонденты подчеркивали, что в Кремле очень тщательно соблюдали протокол, все всегда делалось на высоком уровне. Поэтому английский премьер-министр выглядел в этот момент странно. Однако Черчилль хотел подчеркнуть, что он лидер воюющей нации, что он прилетел практически с линии фронта и в таких обстоятельствах не до протокола.
Журналисты часто знали больше, чем послы. Многие корреспонденты говорили по-русски. Тот же Кэссиди во время бомбежек спускался в подвал и описывал разговоры, которые там слышал. При этом из простых людей обычный круг его общения ограничивался водителем, поваром и уборщицей. Кэссиди писал: «Каждый человек, который приезжает в Москву, обращает внимание, что на улицах никто не улыбается – повсюду мрачные люди. Но если вступить с ними в контакт, то общаться можно».
Были ли среди известных иностранных корреспондентов разведчики? Судя по их биографиям и тем книгам, которые были ими написаны, журналисты не имели отношения к разведке. Главная их работа заключалась именно в том, чтобы поставлять в мир информацию о том, что происходит, то есть выполнять свои прямые обязанности.
Репортаж Генри Кэссиди из Сочи о том, как мирная жизнь вдруг стала военной, сразу был размещен на первой полосе The New York Times. Два официальных ответа Сталина также привлекли внимание, так как это было важно политически – советский вождь не отвечал даже на официальные запросы, а тут он выбрал для ответа какого-то корреспондента и прокомментировал и открытие второго фронта, и начало операции в Африке, и то значение, которое оно имело, говорил о том, чем еще можно помочь СССР в сложившейся обстановке, то есть давал конкретную информацию для анализа иностранным дипломатам.
Журналисты стали непосредственными свидетелями трагедии нашего народа: они видели огромные жертвы, ужасы оккупации, уничтожение евреев. Один из них говорил, что вроде бы привык к жестокостям на войне, но, побывав в Харькове, Майданеке, Киеве, понял, что это невозможно ни представить, ни описать: «Ненависть советских людей не выдуманная, мы даже не имеем права ставить себя рядом с ними, потому что мы этого никогда не поймем».
В сентябре 1941 года, во время наступления под Ельней, иностранные корреспонденты, которых везли на фронт, услышали грохот. Генри Кэссиди тогда написал: «Безусловно, это был радостный звук, этот грохот больших орудий. Но не из-за садистской мысли, что это оружие убивает людей, а из-за утешающего чувства, что эти пушки убивают немцев, которые иначе бы могли убить меня в Москве, мою жену и дочь Констанс в Дедхэме в штате Массачусетс, мою мать, отца и брата в Вествуде, Массачусетс, и мою сестру в Чикаго. И было радостно сознавать, что эти орудия были русскими и что они не только сдерживали врага, что в тот момент было уже достижением, но и заставляли его поворачивать назад и быть в растерянности от того, что происходило на фронте».
15. Государственный комитет обороны (ГКО)
Андрей Сорокин, кандидат исторических наук, директор Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ)
Задача выстоять и победить в войне с фашистской Германией стояла не только перед солдатами, офицерами и тружениками тыла, но и перед людьми, принимающими активное участие в организации и управлении жизнью страны и ее граждан. К достижению Победы приложили усилия все.
Высшим органом управления страной был Президиум Верховного Совета СССР, который возглавлял в тот период Михаил Иванович Калинин. С точки зрения советской Конституции, Советы – высшая форма народовластия, которой номинально принадлежала вся власть в стране. При этом с момента формального возникновения Политбюро в 1919 году подавляющее большинство постановлений этой инстанции заканчивалось пунктом, который гласил буквально следующее: «утвердить в советском порядке». То есть центр принятия решений находился в Политбюро, после которого все оформлялось в Верховном Совете.
В мае 1941 года Совет народных комиссаров, как назывался тогда кабинет министров, возглавил Иосиф Сталин, который к тому времени много лет являлся секретарем Центрального комитета ВКП (б). Таким образом, Совет народных комиссаров выполнял распорядительные функции, которые в основном вменялись ему по воле Политбюро – которое обсуждало, вотировало, принимало решения по широчайшему спектру вопросов, которые к политическим отнести невозможно. Такова была структура власти, абсолютно централизованная, однако, как выяснилось, это еще не предел.
В первый период войны началась формальная концентрация властных полномочий в одних руках. Закончился этот процесс сосредоточением всех высших постов в распоряжении Сталина: он стал наркомом обороны, возглавил Государственный комитет обороны (высший чрезвычайный орган управления страной), а потом стал и руководителем Ставки Верховного главнокомандования – то есть главнокомандующим. Единственный высший пост, который он не занимал, – пост председателя Президиума Верховного Совета, который остался за Калининым. Но он, как мы помним, не мог принимать серьезные решения без согласования с диктатором.
Процесс формирования властной пирамиды занял определенное время, происходил достаточно хаотично и сказался на готовности Советского Союза к войне и результатах начального ее периода.
В документах высших органов управления – организационно-инструкторского отдела ЦК, который собирал отчеты от секретарей обкомов, городских и районных комитетов о проделанной работе за первый период войны, – проявляется очевидная растерянность и непонимание со стороны низового руководства, что именно они должны делать в этой ситуации. Первое, что они предприняли, – организовали совещания в прифронтовой зоне. В целом ряде случаев собрания проходили в тот момент, когда враг уже вступил на окраину города. Вероятно, такая неуверенность в действиях подчиненных Сталина, их нежелание брать ситуацию в свои руки объяснялись жесткими санкциями за любой проступок, но в первую очередь отсутствием конкретных инструкций на случай возникновения подобной ситуации. Это значительно замедляло реагирование на возникшие проблемы.
Растерянность прослеживалась и в решениях высших органов государственного управления. 22 июня 1941 года была создана Ставка Верховного главнокомандования. Одним из советников Ставки был назначен генерал Мерецков, которого арестовали на следующий же день. А после выхода из заключения он стал одним из героев Великой Отечественной войны, командующим одним из фронтов.
Первоначально Ставку возглавил Тимошенко, но через 10 дней выяснилось, что эта структура неэффективна. Тогда создается новая – во главе со Сталиным. Свое окончательное название Ставка получит еще позднее. Тогда же Сталин получил должность Верховного главнокомандующего.
Эти решения не были подготовлены. Так, централизация полномочий в руках ГКО произошла спонтанно. Падение Минска 28 июня открыло путь противнику на Москву. Было неясно, какие решения следует предпринимать. Генеральный штаб не владел ситуацией. После совещания с военными Сталин произнес известную фразу: «Ленин оставил нам великое государство, а мы его про. рали», – а затем уехал на ближнюю дачу и заперся там на двое суток. 30 июня к нему приехали члены Политбюро – тогда и родилось это постановление, написанное Маленковым на двух листках бумаги.
Члены Государственного комитета обороны
Так как Сталин возглавил многие высшие органы власти, он, по воспоминаниям Жукова, часто не понимал, на заседание какого органа вызван. При этом вождь не делил ни с кем власть и предпочитал решения принимать самостоятельно. Это создавало заметную путаницу.
В первый период войны по протоколам ГКО видно, что там действительно решались самые разные проблемы, начиная от военных, политических и заканчивая узкопрактическими хозяйственными. Только после преодоления кризиса управления и ухода с края пропасти, на котором страна оказалась в конце 1941 года, началась более или менее организованная работа. Ставка занималась военными вопросами, а ГКО в основном хозяйственными, управленческими, Политбюро – политическими.