[625]. Первый камень в основании нового собора был заложен в октябре 1951 года, причем на церемонии его закладки, что было довольно неожиданно, присутствовал министр иностранных дел доктор Эватт[626].
Другие группы русской общины – будь то скаутские отряды, антикоммунистические клубы или казачьи организации – старались действовать с благословения Православной церкви и в тесном сотрудничестве с ней. В начале 1950-х годов, когда освящали русскую церковь в Кабраматте, западном пригороде Сиднея с большой долей русских, украинцев и белорусов в составе населения, среди явившихся на церемонию присутствовала большая группа казаков вместе со своим атаманом, генерал-лейтенантом П. Бурлиным, недавно прибывшим из Китая. В Брисбене 6 мая 1951 года оренбургские казаки отмечали свой праздник – день Святого Георгия, праздничными церемониями руководил епископ Афанасий. Сибирские казаки, возводившие свою родословную к войску Ермака, казачьего атамана XVI века, покорившего Сибирь для русского государства, в декабре отметили в Брисбене собственный праздник после литургии, которую отслужил епископ Афанасий[627].
Православная церковь брала на себя и главную роль в приеме русских иммигрантов в Австралии. В 1945 году для помощи русским в Китае и в Европе было создано Русское благотворительное общество имени преподобного Сергия Радонежского, а с середины 1950-х годов, когда главная ответственность за переселение русских из Китая перешла от IRO к Всемирному совету церквей, Православная церковь взаимодействовала с австралийским Советом церквей, принимая новоприбывших и помогая им обустраиваться[628]. В 1956 году министерство иммиграции признало официальным спонсором таких мигрантов епископальный комитет во главе с архиепископом Саввой. Среди тех, кто активно участвовал в деятельности этого комитета, были священник Ростислав Ган из Маньчжурии и Юрий Давиденков из довоенной русской общины, а также несколько русско-австралийских предпринимателей, помогавших финансовыми пожертвованиями[629].
До середины 1950-х годов большие силы русской общины уходили на строительство церквей в недавно учрежденных приходах. Во второй половине 1950-х годов возведение новой церкви в районе Блэктаун западного Сиднея сделалось главным занятием Наталии Баич и ее мужа Федора, серба-инженера. С 1954 года богослужения в Блэктауне проводились в случайных помещениях, служил там священник Алексей Филатов, родом из СССР, в прошлом ди-пи, тайно рукоположенный в Соловецком лагере, а позже угнанный в Германию на работы. Но прихожанам хотелось иметь собственную полноценную церковь, они сами спроектировали ее и начали строительство, руководил работами Федор Баич[630].
Православные церкви служили опорой для целого ряда предприятий и начинаний, среди которых были мужской и женский хоры, субботние русские школы для детей и благотворительные организации, в которых главную роль зачастую играли женщины. По словам Галины Кучиной, «русская жизнь сосредоточивалась вокруг церкви». Для Анны Ивлевой, казачки из Харбина, Австралия стала местом, «где можно было свободно молиться Богу, петь и читать в церкви». Ядвига Николаюк, воспитанная как полька в католичестве, а потом вышедшая замуж за православного русского, по прибытии в Мельбурн с головой окунулась в жизнь православной церкви, хотя, по словам ее сына, до этого не отличалась глубокой религиозностью[631]. Среди других заведений, учрежденных при участии церкви в первые послевоенные годы, были женский монастырь в Кентлине (куда со временем уйдут Анна Ивлева и Ядвига Николаюк) и дом престарелых в Кабраматте[632].
Безусловно, история удивительной привязанности русских к Православной церкви нуждается в небольшом уточнении. Значительную долю европейского контингента ди-пи составляли люди, получившие воспитание и образование в СССР и, следовательно, значительно менее знакомые с православными обрядами и порядками. При всем показном единодушии общины в июле 1952 года епископ Брисбенский Афанасий жаловался, что «печально лишь то, что среди новой эмиграции, особенно из Германии, есть много безбожников». Вполне возможно, он намекал на воспитанных в безбожии перемещенных лиц, выросших в СССР, так как употребил слово из советского обихода. Однако Афанасий явно говорил о более широком явлении, так как добавлял, что «почти вся солидаристическая группа (члены Народно-трудового союза российских солидаристов) не ходит в церковь»[633]. Под солидаристами он имел в виду сторонников НТС и, пожалуй, еще бывших русских фашистов из Китая. НТС, оказывавший сильное влияние на австралийскую русскую общину в послевоенные годы, не имел ничего против православия, и все же энтээсовцы относились к нему куда прохладнее, чем монархисты-традиционалисты из старшего поколения. Анатолий Коновец, активист НТС, выступавший уже как ученый в работе по социологии, написанной в конце 1960-х годов, отмечал, что хотя «большинство русских эмигрантов, особенно активно участвовавших в церковных делах… находятся под впечатлением, что официальная религия имеет первостепенное значение в жизни русских эмигрантов», проведенное им исследование не позволяет целиком подтвердить это представление. Когда в некоторых кругах предложенный им опросник был встречен враждебно, он объяснил это опасениями, что так «может вскрыться нежелательная правда» о русской общине в Австралии, в частности, об «ослаблении приверженности русской православной церкви». Деятель НТС Глеб Бердников в конфиденциальной переписке с американским коллегой отмечал необходимость энергичных действий «перед лицом Великого Неизменного нашего русского общества – нашей церкви»[634]. Но несмотря на это, в 1950-е годы выпускавшаяся энтээсовцами газета «Единение» исправно освещала различные церковные события, и трудно представить, как бы она могла манкировать этим и сохранять свои большие тиражи.
Внутри РПЦ всегда происходила фракционная борьба, часто сопровождавшаяся обвинениями противников в просоветских симпатиях, в шпионаже на Советы или наоборот – в излишне воинственном антикоммунизме. Эти взаимные обвинения проистекали из воспоминаний о поведении сторон в прошлые годы в Европе и Китае, а также из новых ссор, начавшихся уже в Австралии. Конфликты осложнялись еще и тем, что прихожане и духовные лица имели возможность переходить под крыло других православных властей. РПЦЗ в Австралии враждовала с Константинопольской православной церковью (Вселенским патриархатом) с 1945 года, когда последняя официально признала Московский патриархат, а в середине 1950-х эту вражду только обострила история вокруг священника Игоря Сусемиля (Зуземиля)[635].
Священник Игорь Сусемиль приехал из Германии в 1949 году и создал свой приход в Мельбурне. Родился он в 1919 году и воспитывался в Берлине среде высшего общества Германии (но ходил в русскую гимназию), учился на медицинском факультете в Берлине, был призван на службу в вермахт. Был рукоположен Русской православной церковью заграницей, служил священником в лагере ди-пи в Констанце, хотя получение им статуса перемещенного лица вызывает сомнения, так как он давно жил в Германии и вовсе не был беженцем. В энтээсовских кругах его подозревали (по не вполне понятным причинам) в излишней близости к представителям СССР. Во время плавания на борту парохода «Скаугум» некоторые православные пассажиры были потрясены, когда «на виду у 1 700 пассажиров он ходил по пароходу в одних купальных трусах». В Австралии произошел скандал из-за его вероятной любовной связи с женой одного из прихожан. Кончилось дело тем, что РПЦЗ лишила Сусемиля духовного сана, после чего он перешел в греческую юрисдикцию Вселенского патриарха и увел за собой часть своей паствы (после неудачной попытки примкнуть к Антиохийской церкви). Впоследствии он вернулся в Германию, где получил приход уже от Московского патриархата. В 1955 году вслед за ним в лоно греческой епархии Константинопольского патриархата переметнулся отец Иоанн Березовский, едва не вызвав раскол в Свято-Николаевском приходе в Аделаиде[636].
Другим осложняющим фактором стал приток русских из Китая с их особенными общинными традициями. Архиепископ Феодор (Рафальский) отличался миролюбием по отношению к священникам из Китая, но его преемник, архиепископ Савва (Раевский) – русский, до войны живший в Сербии, – вознамерился непременно вернуть их в «общий строй». Поставив перед собой такую цель, он явно надеялся привести епархию к новой устойчивости, и шаги в эту сторону стали характерными чертами его пребывания в должности в конце 1950-х[637]. Тем не менее иммигранты из Европы – и священники, и миряне – упорно подозревали русских священников из Китая в связях с Московским патриархатом и даже в недостаточно жестком отношении к коммунизму, невзирая на то, что в прошлом те сами часто подвергались преследованию со стороны китайского коммунистического правительства. Хуже того, священники, служившие на тех территориях Китая, которые в 1945 году оказались оккупированы советскими войсками, были вынуждены выйти из РПЦЗ и официально перейти в Московский патриархат, в юрисдикции которого и были рукоположены новые священники.
Первый casus belli произошел в Австралии в 1953 году, когда из Китая приехал назначенный настоятелем церкви Святого Владимира в Сиднее отец Николай Голубев – один из тех священников, которые уступили давлению СССР и признали над собой власть Московского патриархата. Его встретили обвинениями в том, что он предал Русскую православную церковь заграницей. После жарких споров был достигнут компромисс. Священникам, изначально рукоположенным РПЦЗ, но продолжавшим служить после перехода под власть Московского патриархата, предлагали принести покаяние. В эту категорию попадали священники вроде Николая Голубева и Ростислава Гана (приехавшего в 1953 году и очень любимого китайскими русскими за его работу в Тяньцзине, Хайларе и Харбине). А вот священники, изначально рукоположенные в Московском патриархате, могли снять с себя скверну лишь публичным отречением и периодом покаяния. Однако даже после достижения этого компромисса под внешне спокойной поверхностью продолжало бурлить взаимное недовольство. На архиепископа Феодора, принявшего покаяние Голубева, воинственные антикоммунисты смотрели косо просто за попытки его защитить