До 1953 года НТС официально оставался законспирированной организацией, его агенты в Австралии нигде публично не фигурировали, а входили в контакт исключительно с русскоязычными[698]. Но в 1953 году союз начал открыто проводить собрания, и на первом из них, состоявшемся в Мельбурне, Сергей Зезин выступил с докладом о «фронтовом бое» НТС с Советским Союзом, а Перекрестов зачитал приветственное обращение редакции «Единения». За этим последовали собрания НТС в Мельбурне в кинотеатре «Савой»[699].
Одной стороной деятельности НТС, которая делала ее заметной для публики, была привычка пикетировать просоветские мероприятия и раздавать прохожим листовки, что порой сопровождалось стычками и драками с австралийскими коммунистами – так произошла например потасовка с участием Коновца в Фэрфилде в 1952 году. В том же году, позже, сиднейская ячейка НТС похожим образом пикетировала Русский общественный клуб, где в тот день отмечалась годовщина революции. «Когда появились первые группы членов НТС, несущих плакаты с английскими и русскими надписями, вскрывающими истинную природу большевизма, многие прохожие останавливались и брали листовки на английском языке, которые раздавались пикетирующими», – рассказывал Домогацкий в «Единении». Он не сомневался в успехе этой акции, «столь нужной в такой день», хотя «стоящая у двери этого осиного гнезда группа австралийских коммунистов посмела остановить пикетирование, осуществленное мужественными людьми»[700].
Задача законспирированной, или «закрытой», части НТС состояла в том, чтобы «облегчить контакты и установить отношения с советскими гражданами для засылки антисоветской литературы в Советский Союз». Под упомянутыми советскими гражданами подразумевались выезжавшие за границу советские артисты, музыканты, спортсмены, туристы и моряки дальнего плавания. Когда в 1956 году в Мельбурн на Олимпиаду прибыла команда советских спортсменов, члены НТС, подрядившиеся работать переводчиками, всеми доступными способами налаживали с ними связи. В 1960-е годы, с появлением культурных обменов, за границу стало выезжать больше советских граждан, и НТС, конечно, не терял времени даром: «Поразительно, сколько экземпляров Солженицына и Пастернака нам удавалось запихнуть в футляры от контрабасов». (Возможно, это и был один из тех новых каналов для передачи антисоветских материалов, разработкой которых Диффердинг хвастался ASIO.) Специалистами в этой области были Николай Коваленко и Георгий Петропуло, причем последний даже додумался свести знакомство с портовыми рабочими, чтобы через них добраться до моряков с советских судов. Желая завоевать доверие и получить возможность легко заводить новые связи, члены НТС внедрялись в просоветские объединения вроде Русского общественного клуба и предлагали свои услуги переводчиков Обществу австралийско-советской дружбы[701]. Одним из таких энтээсовцев-внедренцев был Глеб Бердников, хотя его коллеги по НТС и не всегда одобряли его близкое общение с идейными противниками. Впрочем, трудно поверить в то, что Бердникову удавалось по-настоящему обмануть левых, ведь его антикоммунистические убеждения были известны любому читателю «Единения»: среди прочего, как рассказывали, он председательствовал на первом открытом заседании НТС в Сиднее в 1953 году[702].
Глава 8 Красные русские
В сознании австралийцев понятия «русский» и «красный» были связаны между собой давно – еще с 1919 года, когда в Брисбене произошли «беспорядки под красным флагом». Но многие из живших в Австралии по-настоящему красных русских вернулись в Россию после Октябрьской революции 1917 года, а среди русских иммигрантов, приезжавших на континент в 1920-е и 1930-е годы, преобладали белые – противники революции. После войны, когда хлынула новая волна иммигрантов, к берегам Австралии прибыло еще больше белых русских из Европы и Китая – твердых и даже яростных в своих антикоммунистических убеждениях. Но все равно и в народе, и среди официальных лиц многие продолжали подозревать, что внутри каждого русского скрыта хоть крупица красного[703]. В самом деле, в какой-то степени эти подозрения были оправданны, но не в том смысле, что все русские могли оказаться тайными социалистами, а в том смысле, что при определенных обстоятельствах их русский национализм мог преобразиться в советский патриотизм. Так уже происходило в русской эмиграции в Китае в годы Второй мировой войны, когда многие белые русские осознали, что они рады победам СССР над немецкими захватчиками. Легко было представить, что такое повторится, если начнется третья мировая война, в которой Советский Союз (Россия) вновь окажется в противостоянии с другими странами, и уж в ASIO прекрасно это понимали. Понимала это и русская диаспора в Австралии – во всяком случае, в лице Анатолия Коновца, который замечал в общине озабоченность тем, что его социологический опросник о политических убеждениях, возможно, выявил «более сильные просоветские настроения, чем можно было бы ожидать»[704].
Ключевое слово здесь, по-видимому, – «просоветские», а не «просоциалистические». СССР был по определению социалистическим государством, но объединить эмигрантов могла бы не тяга к социализму как таковому, а любовь русских к покинутой далекой родине. Впрочем, нельзя было закрывать глаза и на тот факт, что многие ди-пи и русская молодежь из Харбина воспитывались и получали образование или в Советском Союзе, или в советских школах и молодежных организациях в Китае. Генри Г. Эртс, раньше работавший в Китае, считал, что бывшие ди-пи в Австралии «находятся под сильным влиянием своего воспитания, полученного при коммунистическом режиме»[705]. При интервьюировании бывших ди-пи в Европе в рамках послевоенного Гарвардского проекта по изучению советского общественного строя обнаружилось, что, хотя чаще всего люди высказывались о советском политическом строе неприязненно, многие тем не менее одобряли «социальную ориентированность» СССР (бесплатное образование, льготы для трудящихся, государственную систему здравоохранения)[706]. Перебравшись в США и Австралию, они вряд ли придерживались прежних ценностей (иначе родители Алекса Селенича были бы не единственными в Джилонге бывшими ди-пи, поддерживавшими лейбористов)[707], но их прошлый опыт, несомненно, был одной из причин, в силу которых белые русские не могли вполне поверить в глубину и искренность антикоммунистических взглядов ди-пи.
В обоих потоках мигрантов, среди ди-пи из Европы и русских из Китая, были люди, которых ASIO подозревала в симпатиях к СССР и держала под наблюдением. Хотя случаи вступления китайских русских в Коммунистическую партию Австралии были неизвестны, все равно ко многим из них, в том числе к некоторым русским евреям, в ASIO относились с недоверием. Мы уже встречали Натана Фицера, русского еврея и предпринимателя, который прибыл в Австралию из Китая в 1939 году. После войны Фицер стал вице-председателем Русского общественного клуба и другом Клодницких, заведовавших этим клубом; и в 1948 году служба безопасности стран Содружества проявила к нему такой интерес, что записала у него дома разговор с участием его жены и зятя (как именно была сделана эта запись, неясно), а также отслеживала его телефонные звонки. В записанной беседе затрагивались политические темы, но замечания самого Фицера носили сугубо практический характер: у него был «близкий друг» в советском посольстве, и он был уверен, что добьется выгодных цен в одной торговой сделке, «потому что он русский»[708]. С самого начала объектом интереса спецслужб стал и брат Натана – Исаак: он приехал из Шанхая 3 октября 1946 года на пароходе «Неллор». Судовой казначей заявил, что Исаак пытался распространять среди пассажиров коммунистическую пропаганду, а еще общался с другим пассажиром с немецкой фамилией, якобы «рьяным нацистом» (на самом деле это был еврей, бывший узник нацистского концлагеря). Исаака немедленно опознали как брата Натана, уже известного сотрудникам службы безопасности[709].
Исаак Фицер попал в составленный в 1957 году в Новом Южном Уэльсе список подозрительных иностранцев (в «категорию С»), наряду с другими китайскими русскими – Борисом Бинецким, сменившим Августу Клодницкую на посту председателя Русского общественного клуба, и Всеволодом Черепановым, который прибыл в 1949 году с Тубабао на борту «Мэрайн Джампер». (Возможно, это был тот самый Черепанов, которого в 1951 году осведомитель ASIO охарактеризовал как «политически неустойчивого, сочувствующего советскому режиму» и высмеивавшего «образ жизни австралийцев»[710].) Бинецкий, родившийся в Харбине в 1902 году, до переселения в Австралию (в 1950 году) жил в Тяньцзине, работал в торговле и проявлял живейший интерес к искусству, особенно к театру. Как и многие другие русские, жившие в Китае, он получил в 1946 году советское гражданство, но, что менее типично, он сохранил его и в дальнейшем и не подавал заявления на натурализацию в Австралии, даже прожив там много лет. Он явно ощущал себя «советским гражданином… настоящим русским», хотя за всю жизнь провел в СССР всего сутки (в 1919 году во Владивостоке, где он, по-видимому, пытался поступить во флот)[711].
Как это было и с китайскими русскими, никто из иммигрантов из Европы, приехавших в страну после войны, не вступал в Компартию Австралии. Но ASIO все равно бдительно следила за ними, высматривая малейшие признаки симпатии к Советам, и особенно пристально наблюдала за теми, кто посещал Русский общественный клуб в Сиднее или имел связи с посольством СССР в Канберре или с другими советскими официальными лицами. В категорию С списка, составленного в 1957 году в Новом Южном Уэльсе, попали также Елена Деркач, Александр Дукин, Лидия Мокрас, Ольга Нойман и Анатолий Арсененков. Первые трое были завсегдатаями Русского общественного клуба. Деркач была украинкой из ди-пи, вдовой около сорока лет с медицинским образованием, которое не было признано в Австралии; на переквалификацию у нее ушло несколько лет. Александр Дукин рассказывал о своем прошлом п