Не могу поверить, что в письме нет на это и намека, что она пишет так обидно и высокомерно. Перечитываю, надеясь, что что-то упустила, думая, что найду среди слов добрый посыл. Но чувствую себя даже хуже: убитой, жалкой, я не знаю, можно ли доверять собственным глазам. Наливаю еще вина, выпиваю залпом, как воду, и открываю «Досье» на ноутбуке, чтобы записать все свежие переживания. «Тильда пребывает в иллюзиях, – печатаю я. – Она вбила себе в голову глупую и опасную мысль о том, что держит отношения с Феликсом под контролем». Отмечаю, что доверие к нему необоснованно, фиксируя историю с фиолетовой вазой. Что за человек может так поступить? Этот поступок пропитан злостью и ненавистью. А потом намеренно причинить ей боль во время секса, оставить синяки. Чудовищное эмоциональное и физическое насилие. Пишу про то, как он все больше изолирует ее от меня, от мамы, от работы, от актерской игры. Мне хочется сказать ему: «Так нельзя!». Актерская игра – часть ее души, ты не можешь забрать это. Также отмечаю, что письмо Тильды определенно – и намеренно – не закончено. Она не упомянула ничего, что могло бы объяснить ее психическое состояние, почему она такая нервная, дерганая, все время на грани. Возможно, она на грани нового нервного срыва, вызванного Феликсом и используемого им же. Решаю выйти онлайн, чтобы обсудить ситуацию с Белль и Скарлет. На этот раз Скарлет на месте.
– Привет, Калли. Слышала новости о Хлое Персиваль?
– Нет. Что там?
– Ее состояние ухудшилось. Говорят, это критический момент. Каждый день новая смерть: Хлои, возможно, или Пинк, или моя. Я выгораю, я уже устала бояться. И, Калли, мне надоела вся эта возня с конспирацией. С этого момента я буду называть своего парня по имени – во всяком случае с тобой и Белль – так что знакомься, Люк. Я говорила тебе про ролевые игры, которые нравились нам, но они становятся слишком жестокими. В прошлый раз он обернул вокруг моей шеи галстук и завязал его, словно собираясь вздернуть меня. Иногда он запирает меня дома, связанной, зная, что я не смогу добраться до ванной, если мне понадобится. Ему нравится видеть бардак, когда он возвращается домой.
Я не помню, чтобы Скарлет когда-либо говорила столь откровенно, меня это смущает. Я прерываю ее и перевожу тему на Тильду.
Скарлет, мне нужен совет. Есть нечто похожее в твоих отношениях и в отношениях Пинк. Не про ролевые игры, правда. Просто ее ситуация с Феликсом (следую твоему примеру) становится все хуже и опаснее. Я украла флешку из ее квартиры и обнаружила там письмо, адресованное мне, в котором сказано, что я права насчет Феликса. Он отстраняет ее от людей, не дает ей работать и иногда проявляет жестокость. Он кидал вазу, целясь ей в голову, а ее руки – все в синяках. Но она меня не слушает. Тяжело видеть все это и бездействовать.
Я жду, но Скарлет довольно долго печатает. Затем приходит вот это:
Калли, знаешь, я тут размышляю над одним планом, это может помочь мне сбежать от Люка и спасти твою сестру от Феликса. Мы обе в смертельной опасности, и нам нужно действовать, пока не будет слишком поздно. Я уже ввела Белль в курс дела, и она помогает мне. Я думаю, теперь пора и тебе подключиться, но пока не могу раскрыть все детали, я не хочу делать этого онлайн. Думаю, нам нужно будет встретиться. Кст, я знаю, что вы с Белль встречались в Йорке. Она мне сказала.
Так и знала, что Белль не умеет хранить секретов. Пишу:
– Я была рада встретиться с Белль и хотела бы встретиться с тобой тоже. Но когда? Мне нужно приехать в Манчестер.
– Нет, я приеду в Лондон, может быть, в следующем месяце. Пойдем куда-нибудь инкогнито, в парк или Старбакс. Люк вот-вот придет домой, мне нужно бежать…
Я ухожу с сайта и отправляюсь на Керзон-стрит, чтобы вернуть флешку. Хочу украсть ее снова через неделю или две, чтобы проверить, не добавит ли Тильда что-нибудь еще к этому письму. Заодно я убираю за собой, вытираю грязь с кофейного столика, кладу вещи обратно в шкафы и снова оборачиваю все пленкой. Как только мне кажется, что этого достаточно, я ухожу, решив не ехать на автобусе к Еве и не возвращать ключ.
17
Я дома, делаю уборку. Звонит телефон. Это Феликс, говорит он негромко, а это значит, что мне придется выключить радио и напрячь слух.
– Мы вернулись с Мартиники, – говорит он. – Давай встретимся, выпьем чего-нибудь. Шампанского, если ты не против, или сидра. Или, может быть, ужин?
– Ты, я и Тильда?
– Ты и я?
– Зачем?
Тихий смешок.
– Чтобы наладить отношения. Помнишь, как хорошо мы общались раньше? Давай вернем былую атмосферу? Я бы хотел этого, и Тильде будет приятно. Отведу тебя в какое-нибудь особенное место. Как насчет ужина в «Уолсли»?
– Да ты шутишь…
– Отнюдь. Приходи.
Внезапно начинает кружиться голова, меня переполняет страх, а еще – странное оживление. Я чувствую, что ему есть что мне сказать, это не просто внезапное стремление подружиться. Но я не уверена, что у меня получится вести себя перед ним естественно после того, как я прочла письмо Тильды, и я не могу даже представить, что вечер пройдет без накладок, я не потеряю самообладание и не устрою ужасную ссору.
В то же время чем больше информации я смогу вытащить из него, тем легче мне будет защитить Тильду. Выдерживаю бесконечную паузу, а потом соглашаюсь. Отложив телефон, я возвращаюсь обратно к «Досье», чтобы набросать список вопросов, которые хочу ему задать.
На следующий день я разбираю возвраты в книжном магазине и звоню клиентам, чтобы сказать, что приехали их заказы, но все, о чем я думаю – это Феликс. Обнаруживаю, что я страшно зациклилась на том, что не впишусь в атмосферу «Уолсли». Это явно не то место, где подойдут джинсы и футболка, и я неосознанно обращаюсь за советом.
– Дафна, я иду в «Уолсли», можешь посоветовать, что мне надеть?
Она фыркает так, что мама сочла бы это «неподобающим», и отставляет в сторону чашку с Вирджинией Вульф.
– Вот это новость, дорогая! – восклицает она на весь магазин. – И в честь чего же?
– Меня ведет туда парень моей сестры. Мне он не нравится… Кажется, он хочет умаслить меня.
– Что ж, возьми от этой ситуации все. Не уверена, что вправе раздавать советы по стилю, но, может, я куплю тебе платье? Закрою магазин днем, и мы вместе поедем в центр и подберем что-нибудь.
Так мы и поступаем. Она приводит меня в универмаг Фенник на Бонд-стрит, я примеряю несколько платьев, каждое стоимостью в несколько сотен фунтов, все они подобраны Дафной, чтобы «выжать из твоей фигуры максимум». Она быстро сканирует ряды с одеждой, перебирая вешалки, как бы прохаживаясь по ним пальцами, словно офисный клерк по папкам с документами, со словами: «Нет. Нет. О боже, нет, это отвратительно. Да, возьми это…».
Она провожает меня до примерочной, подглядывая за занавеску и комментируя: «Нет, оно расплющило твой зад», «Слишком висит, тебе нужно что-то более по фигуре». Я сдаюсь под ее разумным напором, замечая, что она выбирает для меня классические варианты, и они смотрятся на мне хорошо, хотя ее собственный стиль – кожаные мини-юбки и ботинки с кубинскими каблуками – совершенно иной.
Мы останавливаем выбор на платье цвета королевский синий. Сперва я не могу даже представить себя в нем на людях, чувствую себя почти голой. Не то чтобы там было особое декольте или слишком короткий низ, но то, как оно обтягивает бедра, ужасно смущает. Когда я начинаю протестовать, Дафна говорит:
– Я не собираюсь принуждать тебя, Калли, но ты действительно выглядишь замечательно. У тебя великолепная фигура… И ты даже не понимаешь этого великолепия, что делает тебя еще более соблазнительной.
Чувствую, как краснею, и отвечаю:
– Хорошо, тогда я буду смелее.
– А теперь время для туфель.
– Нет, это уже лишнее! Ты не должна так тратиться.
– А ты не должна идти в этом платье и в кроссовках.
– Думаю, с кроссовками вышло бы забавно.
– Только не в «Уолсли». Пошли.
Так что она покупает мне и туфли, ботильоны из замши темно-серого цвета на небольшом тонком каблуке.
– Мне они безумно нравятся, – говорю я. – Но я чувствую себя неловко.
– Считай, это твоя летняя премия, награда за то, что ты уговорила мистера Ахмеда купить все книги Вудхауза и продала так много открыток «Скорейшего выздоровления».
Смеюсь, потому что мы обе знаем, что за последние три месяца я продала всего одну такую открытку.
На следующий день я надела замшевые ботильоны с джинсами, и Дафна сказала:
– Очень мило. Можно их по-разному носить.
Приходит Уилф, и я совершаю променад через весь зал до полки, чтобы поставить книгу по кулинарии на место. Он не замечает обуви, но смотрит на меня озадаченно, пытаясь понять, что изменилось.
– Могу я чем-то помочь?
– Думаю, да.
– И чем же?
– Ты свободна на выходных? Подумал, может, захочешь поехать со мной, поработать в саду?
– Что? С тобой?
– Конечно, со мной… У тебя есть резиновые сапоги?
– Да.
Он уходит, а я до ужаса озадачена таким развитием событий, с удивлением принимая тот факт, что Уилф не поставил на мне крест. Я смотрю на Дафну, она смотрит на меня.
– Только не слишком воодушевляйся, – говорю я. А она начинает насвистывать «Love Is In The Air»[13].
– Не знаю я, что ты там насвистываешь.
– А я не знала, что ты любишь садоводство.
В субботу Уилф приезжает к моей квартире. Машина у него – побитый фольксваген, весь перепачканный землей. Он убирает с пассажирского сиденья старые газеты, бумажные стаканчики из-под кофе, другой мусор, бросая его куда-то назад, к нагромождению из садового инвентаря (лопаты, грабли, совки, мешки с почвенными смесями и гравием), и я сажусь в машину. День жаркий, и я надела старую хлопковую рубашку в синий цветочек и шорты, которые когда-то были ярко-розовыми, но выцвели до поросячьего цвета. На ногах, как и было велено, резиновые сапоги.