Замечаю ее, только когда подхожу совсем близко. На последней скамейке, перед кафе, она низко склонилась над книгой, не пытаясь высматривать меня. Она напряжена, застыла, сосредоточенная на книге, я не вижу ее лица. И все же я нутром чую, что это она, думаю, я бы догадалась, даже если бы она была не в шарфе. Я всегда представляла ее напряженной, словно заряженной электричеством, и такой она сейчас и выглядит. Приближаюсь – и она поднимает взгляд и строго называет меня по имени. Никакой вопросительной интонации, просто констатация факта. В ее голосе нет и намека на то, что наша встреча в некотором роде абсурдна.
– Ты приехала из Манчестера сегодня? – пытаюсь начать нормальный разговор. – Было трудно улизнуть от Люка?
– Да, сегодня утром. Люк думает, что я поехала на обучающие курсы. – Я смотрю на ее руки, она положила их на колени, опустив на книгу. У нее немного обкусаны ногти, кожа грубоватая, неожиданно для работницы салона красоты.
– Так странно наконец встретиться с тобой лично, – говорю я. – Но ты такая же, какой я тебя представляла.
Я ожидала, что мое замечание вызовет какую-то реакцию, возможно, что-то вроде «Правда? Что ты хочешь этим сказать?» или встречный комментарий обо мне, о том, какой она меня представляла. Но она, похоже, совсем не любопытна, смотрит вперед на озеро и парк, на город вдалеке, пока я рассматриваю ее белое лицо в веснушках, пятна на красных губах.
– Я думала, ты не придешь… Ты в последнее время совсем отдалилась.
Она права. Перед смертью Белль я начала сомневаться насчет нашего сайта, а после мне было слишком тяжело, чтобы вообще идти с кем-либо на контакт, я не говорила даже о важных вещах, вроде расставания с Уилфом и свадьбы Тильды.
– Смотри. – Она закатывает рукав и демонстрирует мне три ожога на худеньком предплечье, выпуклые круги неровного красного цвета.
– И еще на спине?
– Верно. Каждую неделю становится все хуже – ожоги, пинки, побои. А сбегу я – что тогда? Буду жить и бояться, что он будет преследовать меня, что сойдет с ума, как Джо Мэйхью. И глупо думать, что полиция сможет защитить меня – не могут они ничего.
– Знаю… Моя сестра выходит замуж за Феликса… – Ожоги Скарлет разбудили мою паранойю.
– Черт.
– Что же нам делать? – Я смотрю на мужчину, который гуляет с маленьким сыном и кидает палочку золотому ретриверу. – Серьезно, Скарлет. Ты говорила о том, чтобы взять ситуацию в свои руки… Но я не понимаю, что ты имеешь в виду. Это кажется невозможным.
Пес подбегает к нашей скамейке, нюхает какие-то крошки у нас под ногами. Я глажу его, но Скарлет вздрагивает и отодвигается, а собака возвращается обратно на лужайку к своим палочкам.
– У меня есть мысль, – говорит она осторожно, как будто еще не решила, рассказывать или нет. – Это тебя шокирует, Калли. Но выслушай меня с холодной головой… Подумай о других вариантах развития событий.
– Расскажи мне…
Она немного наклоняется, и темная прядь волос выпадает из-под шарфа. Сняв солнечные очки, она поворачивается ко мне, и теперь я вижу, что у нее очень яркие голубые глаза. Глубоко посаженные, с темными ресницами.
– Я избавлюсь от Феликса, – говорит она. – Если ты избавишься от Люка. Мы заключим сделку.
– Не понимаю…
– Думаю, ты все понимаешь. Я хочу сказать, что я готова разобраться с Феликсом, чтобы спасти твою сестру, но ты должна сделать то же самое и для меня. Никто не найдет следов, потому что я никак не связана с Феликсом, у меня нет мотива, ничего, и то же самое между тобой и Люком.
Ее голос изменился, он звучит решительно, как будто она не спрашивает меня, а уже приказывает, что делать. И я боюсь услышать ответ на свой вопрос.
– Что ты имеешь в виду, в смысле «разобраться»?
– Я имею в виду убийство, которое предотвратит другое убийство. Убить, чтобы спасти жизнь…
Я отпрянула, мне хочется от нее отвернуться.
– Это сумасшествие. Так бывает в фильмах, но не в жизни.
– Подумай хорошенько… Женщины погибают каждую неделю, потому что ничего не делают, потому что позволяют этим ублюдкам делать то, что им вздумается. Так не должно быть, тем более люди вроде нас с тобой не бессильны. – Она кладет грубую ладонь на мою руку и понижает голос: – Знай, Белль была согласна со мной, смотри, что она сделала для нас.
Она нагнулась, чтобы достать кожаную сумку из-под скамьи, и положила ее себе на колени.
– Вот… – Я заглядываю туда и вижу несколько шприцов и коробочек с чем-то медицинским.
– Я принесла их, чтобы показать, чтобы ты знала, что Белль тоже участвовала в этом. Она украла все это из Йоркской больницы.
– Я не могу поверить… Я не верю, что Белль поступила бы так.
– Тебе придется поверить, эти медикаменты и шприцы – прямое доказательство. Это диаморфин, если ввести его в вену, он убьет человека за несколько минут.
Я чувствую, что вот-вот упаду в обморок от ее слов. Она на пределе, совсем сошла с ума, и, глядя на нее, ссутулившуюся, с ледяным взглядом, я вполне верю, что она говорит серьезно.
– Это еще не все, Калли… Я знаю, кто такой Феликс. Ты оставила достаточно подсказок, и имя у него необычное, а я читаю газеты. – Она кладет книгу в сумку, собираясь уходить, и говорит, что позаботится о Феликсе, а потом найдет способ сообщить мне о Люке, чтобы я смогла выполнить свою часть сделки.
Она поворачивается, чтобы уходить, и я говорю:
– Подожди, давай пойдем вместе…
– Нет. Я сказала все, что хотела, нам больше нельзя разговаривать, не сейчас. Но вот, возьми, присмотри за этим. – Она достает пакет из кожаной сумки, передает его мне, а затем уходит, мимо лавочек и направо, по дороге, которая ведет к стоянке.
Я заглядываю в сумку и вижу, что она дала мне диаморфин и три шприца. Снимаю оранжевый шарф, заталкиваю его в сумку-пчелу и понимаю, что все это время недооценивала Скарлет. Она окончательно свихнулась, и я думаю, не стоит ли пойти в полицию. Как бы мне хотелось, чтобы Белль была со мной и я могла спросить ее совета. Возможно, она посоветовала бы мне расслабиться, сказала бы, что не крала шприцы из Йоркской больницы, что Скарлет фантазерка и самое лучшее – просто перестать с ней контактировать. Иду вниз по холму, через лес, и вдруг чувствую себя такой одинокой: Белль умерла, Скарлет сошла с ума, Уилф больше не со мной, и даже Дафна уезжает в Данию.
Когда я дохожу до автобусной остановки, то выбрасываю пакет с шприцами в мусорку.
22
Звоню Тильде. Отгоняю от себя мысли об иглах, диаморфине и убийствах, игнорирую и истерическое письмо Скарлет (теперь я думаю, что оно именно такое).
Наконец, она отвечает, но как-то рассеянно, как будто слушает меня только вполуха. Искренне, насколько это вообще возможно, спрашиваю ее о приготовлениях к свадьбе, говорю, что жду не дождусь, когда же Феликс станет моим родственником. Спрашиваю, стала ли мама спокойнее на этот счет (она общается с Тильдой холодно и спрашивала, уверена ли она насчет Феликса и женитьбы). Тильда подтверждает это, сообщая, что «мама начинает свыкаться с этим».
– Она примет его, – говорю я. – Я же приняла.
– Погоди минутку.
Судя по глухой тишине, она прикрыла трубку рукой, и когда она возвращается к телефону, голос у нее становится почти дружелюбным.
– Тут у нас Лукас… Брат Феликса. Приехал из Франции. Хочешь прийти к нам на ужин?
– Разумеется! – Меня переполняет облегчение, Тильда как будто решила подыграть мне, моему новому подходу. Жизнь становится похожа на обычную.
Надеваю новые черные джинсы, яблочно-зеленый шелковый топ (ухватила его в модном магазине в Хокстоне) и замшевые ботильоны, снова делаю смоки айз с бледной помадой и выдвигаюсь. На Керзон-стрит дверь открывает Лукас, встречая меня легким рукопожатием и поцелуем в щеку.
– Привет, – говорит он. – Ну, как тебе, становиться частью клана Норбергов?
Он говорит более широко и свободно, чем Феликс – настоящий американский акцент, он не проглатывает «р» в фамилии Норберг – тогда как Феликс больше похож на скандинава, его английский сложно охарактеризовать.
– Ты первый член клана, кого мне довелось встретить, не считая, конечно, Феликса. – Протягиваю ему бутылку «Стронгбоу» (кажется, что он здесь за хозяина), на что он отвечает:
– Смелый выбор. – И наполняет стакан.
Я оценивающе смотрю на него. Волосы светлые, как у Феликса, но гуще и вьются, а глаза того же металлического серого оттенка. В целом он не похож на брата: у него творческий стиль в одежде, нагловатые манеры и коричневая борода, как у хипстера.
Феликс и Тильда не дома, они вышли за вином и возвращаются, когда я говорю Лукасу:
– Значит, ты архитектор и работаешь во Франции?
Феликс целует меня и говорит:
– Ты такая стильная в последнее время. – От этого я чувствую себя особенной, точно так же, как это было в «Уолсли». Тильда делает то же, что и всегда – плюхается на диван и обнимает розовую подушку (одна из немногих вещей, выживших после перестановки, которую устроил Феликс).
– Ну? – говорит она.
– Что «ну»?
Она картинно проводит рукой по воздуху:
– Я о квартире, конечно, что ты думаешь?
Сажусь рядом с ней, она кладет свои босые ноги мне на колени.
– Не знаю… Немного… Как в психбольнице. Или в холодильнике.
– Так и знала! – Она бросает взгляд на Феликса, он же поднимает брови и добродушно улыбается нам.
– Я думаю, это великолепно, – говорит она. – Так шикарно и продуманно. Внимание к деталям – потрясающее.
– Не сомневаюсь… Где же весь твой хлам? Старые шариковые ручки, всякие веревочки, журналы, ненужные провода, вот это все?
Она машет рукой, словно отгоняя муху.
– Нет его больше, Калли… Сгинул.
На долю секунды я ассоциирую себя со всеми этими веревочками и чувствую их боль.
На кухне братья Норберги делают блюдо из кальмаров, которых купили на рынке. Лукас берет нож и раскладывает кальмаров на доске.
– Могу я дать совет? – Феликс говорит, перекладывая и выравнивая кальмаров. – Если ты положишь их вот таким образом, будет легче убрать щупальца.