В общем, пойми, что наша прежняя жизнь закончена и будущее начинается сейчас.
Тильда.
Думая о ее письме, я бродила по квартире в поисках чего-нибудь, что можно было бы съесть. Она права на этот счет. Я поискала в ванной, надеясь, что она что-нибудь оставила, старую зубную щетку или помаду, с которой можно было бы соскрести верхний слой. Но ничего нет. Она вывезла все, кроме некоторой ненужной одежды, здесь больше не было ничего от нее, все Феликс, Феликс, один сплошной Феликс.
Я лежала на кровати, перечитывая письмо и удивляясь тому, как изменился ее тон. Не было больше Тильды, обезумевшей от горя, теперь она зарывалась в глубь себя в поисках оптимизма, представляла светлое будущее, и я должна бы порадоваться за нее. Но я не могу радоваться. Все произошло слишком быстро. Я знала, что на самом деле она сейчас только на первых стадиях горя, а ее настоящие чувства – это водоворот из боли и гнева. Жизнерадостность в последних строчках ее письма можно объяснить исключительно тем, что это все душераздирающая фальшь, и я подумала: если она способна на такие восхитительные и невероятные усилия, чтобы выжить, то и я должна быть сильной. Я не должна сдаваться, останавливаться, какой бы уставшей или павшей духом я себя ни чувствовала, и я снова открыла «Досье», прокручивала его вниз, останавливаясь в случайных местах, и читала то, что писала в начале лета, уделяя особое внимание своим наблюдениям за внешностью Тильды: о ее похудевшем лице, нервном взгляде, неопрятном виде. Затем я попала на заметку, о которой совсем позабыла: «Подозревает ли Фелисити Шор, что что-то не так? Есть ли у нее еще какая-то информация?» – Казалось, это было так давно. Тогда я обыскивала Керзон-стрит на предмет хоть каких-нибудь ключей к разгадке и услышала сообщение на автоответчике, в котором агент Тильды умоляла ее: «Давай пообедаем или как-то еще встретимся и посмотрим, какие у тебя есть варианты». И я решилась: в качестве последнего усилия и ради Тильды – я увижусь с Фелисити Шор.
Она сказала, что сможет уделить мне пару минут в дневное время. Я дошла пешком до ее офиса в Сохо.
– Здравствуй, Калли. – Она приветливо протянула мне руку, ее пухлая ладонь была слегка влажной. Крупная женщина в одежде большого размера: пурпурный свитер кроя летучая мышь поверх длинной зеленой юбки из джерси. А еще на ней куча украшений: броское серебряное колье со свисающими пластинками, наверное, африканское, толстые серебряные браслеты, гигантские голубые очки.
В ее кабинете беспорядок, везде развешаны фотографии клиентов, глянцевые фотопортреты и фотографии актеров во время работы, на сцене театра или на съемках. Я уселась в предложенное мне мягкое кресло, слегка растерявшись от фотографий и запаха сигарет, и думала о том, как мне объясниться, с чего начать беседу. В голове было совсем пусто, и вот она заговорила:
– Я пыталась связаться с Тильдой, но она не перезванивает. Поэтому, думаю, она избегает прямого контакта со мной. Она отправила тебя в качестве посредника?
– Да, это так, – солгала я. – Вы знаете, что она уехала в Лос-Анджелес?
– Что? Нет, не знаю. Первый раз слышу… – Она опустила кулак на стол, без усилия, но все ее браслеты посыпались вниз, вызывая ассоциацию с игрушкой-пружинкой.
– О! – Мое замешательство было очевидно. – Она уехала только что… Всего пару дней назад.
Она наклонилась вперед, уложив массивный бюст на стол, заваленный вещами.
– Понятно. Ну, она ведь всегда этого хотела, верно? Поработать в Америке? Но она знает, что я об этом думаю: сперва ей нужно укрепить позиции здесь… Ты знаешь, она ведь держалась очень высокомерно во время съемок «Ребекки». Вести себя как суперзвезда, когда ты только начинаешь – не самый разумный шаг. Из-за этого ей трудно искать новые предложения.
– Но у нее же будет роль в «Зависти»?
Фелисити рассмеялась с большой иронией в голосе.
– Да уж, это все, конечно, хорошо, но фильм малобюджетный, а Роберт Гэллоуэй – не слишком опытный режиссер. Такое сочетание не сулит ничего хорошего… Но она теперь никого не слушает… – Даже несмотря на то, что все это время она сидела на месте, ей как будто не хватает дыхания.
– Но она слушала Феликса…
– В каком смысле?
– В смысле, он был строг к ней. Говорил, чтобы она не бралась за второсортные роли…
Браслеты на руках снова пустились в пляс, производя шум. Она поставила локоть на стол и потерла подбородок пальцами.
– Правда? – спросила она. – Мне так не показалось, когда она приходила. Второсортные, как ты их называешь, роли – это единственное, что ей перепадало, да и то нечасто. И, кажется, она только рада была за них взяться.
У меня сложилось впечатление – хотя я была здесь всего пять минут – что она недолюбливает Тильду. А еще она уже выдала мне всю необходимую информацию, и я могу уходить. Деловым тоном я сказала:
– Что ж, спасибо вам, Фелисити. Тильда просила передать, что ее не будет некоторое время, а потом, через восемь недель, она вернется на съемки «Зависти» и тогда свяжется с вами.
Уходя, я окинула взором хаос в комнате: стопки книг на стульях, постеры с актерами неопрятно прикреплены к стенам кнопками или скотчем, плетеное покрывало накинуто на шкафчик. И вот я заметила фотографию, прислоненную к книгам на полке, на ней Тильда и несколько ее друзей-актеров со студенческих времен. Я рассмотрела ее: Тильда обнимает своих лучших друзей из Королевской школы драмы и ораторского искусства, вид у нее расслабленный, радостный. Все трое такие позитивные, молодые люди с горящими глазами, готовые вырваться на свободу и оставить след в этом мире.
Я поспешила на Керзон-стрит и написала в «Досье»:
Тильда утаивала правду о своей карьере. Не все шло гладко, она некрасиво вела себя во время съемок «Ребекки», а единственная роль, которую ей удалось заполучить с тех пор – роль Элен в «Зависти», малобюджетном фильме от неизвестного режиссера. Она поехала в Лос-Анджелес вопреки советам своего агента, Фелисити Шор. Похоже, это шаг, сделанный в отчаянии, и я боюсь, что она впала в депрессию и плавно приближается к нервному срыву.
44
Суббота, десять утра, Керзон-стрит. Я лежала в постели с Уилфом, наши ноги переплетались, и мы оба уставились в потолок. В этот момент я не думала о Тильде, я была в мире, где есть только Уилф, и мне было спокойно и безопасно.
– Я люблю работать в саду, – сказала я. – Думаю, потому, что это дает мне возможность не думать. В книжном магазине я размышляю целый день напролет и, таким образом, дошла до крайней степени одержимости и паранойи… В саду же мой мозг словно замолкает, и это великолепно – я могу наслаждаться простыми ощущениями от всего окружающего, без моих дурацких мыслей, которые лезут отовсюду и все портят. Просто чувствовать. Свежий воздух, мягкую землю, жизнь животных, от червяков до птиц. А еще я заметила, когда начинаешь копать, прилетает малиновка.
– Я рад, что ты поняла это, – сказал Уилф. Он проводит пальцем по контуру моей талии, по животу и костям таза.
– О да. Теперь точно. – Я перевернулась, оказавшись над ним, и он обнимает меня, скользя пальцами по изгибам моих лопаток и спине.
– Знаешь, – продолжила я, – когда я была маленькой (это был мой седьмой день рождения), мы были в окрестностях Кента, я бежала вниз с большого холма и упала прямо в кусты. Застряла там, моя рука погрузилась глубоко в землю, и я нашла череп животного. Мама предположила, что он, наверное, принадлежал ягненку, это меня так тронуло, что я заплакала.
– Это одновременно и рождение, и смерть, и ты чувствовала ответственность за жизнь, которая продлилась так недолго… И за мать, потерявшую дитя.
За эти слова я поцеловала его в щеку, покрытую щетиной, а потом на другом конце комнаты зазвенел телефон. Я завернулась в одеяло и, спотыкаясь, пошла отвечать. Это оказалась Мелоди Сайкс, она работала, несмотря на выходной.
– Калли, надеюсь, вам удобно говорить… Я хотела сообщить вам о нашем расследовании. Мы поговорили с Шарлотт Уотс, с друзьями и родственниками Люка Стоуна и пришли к выводу, что нет смысла продолжать расследование. Вскрытие подтверждает передозировку, и, учитывая его историю с наркотиками, они, скорее всего, были введены им самим.
Я повернулась спиной к стене в поисках опоры.
– Но вы ведь видели нашу переписку с Шарлотт? Как же вы не понимаете, что все это значит?
– Я понимаю, вы считали, что втянуты в какой-то заговор с убийствами, Калли. Но мы обязаны судить по четким доказательствам, а не по фантазиям, будь они ваши или Шарлотт.
Она повесила трубку, и я пересказала ее слова Уилфу, который сел в кровати и издал долгий гортанный вздох.
– Ну, это отличные новости! Что может быть лучше? Теперь ты можешь забыть о чертовой Скарлет, которая тебе уже все мозги запарила, и я смогу заполучить тебя обратно, тебя настоящую.
– Серьезно? Ты правда думаешь, что все позади? – Мои слова прозвучали как сарказм, но потом я тоже вздохнула. Как бы мне хотелось согласиться с ним.
– Теперь я знаю ее настоящее имя, – сказала я. – Шарлотт Уотс.
Уилф выбрался из постели и пошел в ванную бриться. Он стоял перед раковиной, из открытого крана текла вода, а я устроилась позади него, обняв за пояс и подглядывая в зеркало на наше отражение, чтобы увидеть, как мы смотримся вместе, хорошо ли сочетаемся. Кажется, хорошо. Его рыжие волосы растрепаны, глаза красные и слегка запавшие после секса. Я тоже выглядела, как после урагана – спутанные волосы, румянец на щеках, старый халат Тильды небрежно накинут сверху. Я обратила внимание на смесь запахов, коктейль из моего аромата и его, из запахов тел, и почувствовала себя счастливой. Осмотрелась: по ванной были разбросаны использованные полотенца, открытый тюбик пасты, что-то из косметики (тушь, помады), грязная одежда Уилфа на полу. Период минимализма для этой квартиры остался позади.
– Пойдем отсюда, давай выпьем хорошего кофе в «Копернике», – сказал Уилф.