Приехали в прошлом году археологи. Искали землекопа. Отец работу в топливной конторе бросил и пошел к ним. Рыл курган в девяти километрах от города. Каждый день ездил на велосипеде. Мать бранилась, соседи головами качали, а он только посмеивался. Да погодите, говорил, вот докопаюсь до девятого века. Погляжу, что там и как. Докопался, поглядел. А на работу обратно не принимают. Ты теперь ученый, говорят, куда уж тебе к нам.
Только устроился в бытовой комбинат слесарем — столичные художники сманили его в экспедицию по области. Старинные иконы с серебряными окладами на себе таскал.
А весной, когда шофером работал, познакомился на дороге с туристами. По карте им что-то показывал, показывал. Те не понимают. Сел в машину. Поехали, говорит. Там на месте разберемся. Мне лишние десять километров проблемы не составляют. Вернулся только через два дня и права отдал.
Мать на него чуть не с кулаками. Иди, говорит, в ногах валяйся у начальства! Ушел. Вернулся за полночь, но трезвый.
«Ну, взяли?» — спрашивает мать. — «Нет, не взяли». — «А где ж ты болтался столько времени?» — «Да я, мать, ты уж не бранись, покуда в библиотеке сидел».
— Вы уж не сердитесь, Ксеня, — говорит Сережа. — Мне самому стыдно.
— Я не сержусь.
— А о чем же задумались?
— А я о другом.
Прохожие их взглядами провожают. Со многими Ксеня знакома, здоровается. Остальных просто знает в лицо.
На перекрестке, у гостиницы, вдруг столкнулась с ребятами из класса. Вот встреча! Возвращаются с практики.
— У-у, Ксеня! А мы уже слышали, слышали! Картина-то как будет называться?
Толика нет меж ними, нет.
— А сарафан-то какой длинный!
— Ксенька, а теперь что, в Москву?
— Кто это ждет тебя? Артист? Какой симпатичный!
— Девчонки, а мы, кроме капусты, ничего с вами не можем!
— Да ладно тебе, Клава.
— Ну, девочки, не обижайтесь, — просит Ксеня. — Я завтра отработаю…
Ей поскорей бы уйти от их дружелюбия, от молчаливых упреков.
На прощанье кричат:
— Толику что-нибудь передать?
Ах, зачем они так!
И она, спасаясь от них, подходит к Сереже. Сережа берет ее под руку и на виду у всех ведет в ресторан.
В ресторане они идут по ковру. Все на них смотрят. Знакомых здесь не меньше, чем на улице. Вон библиотекарша. Вот учитель пения. А Сережа, вот стыд, словно к венцу ведет.
— Нет мест, — говорит официантка. Посмотрела на Ксеню, узнала.
— Ничего, — отвечает Сережа, — мы найдем.
Вдруг из дальнего угла машет им Софья Марковна:
— Сережа, сюда!
Софья Марковна, полная дама — все приглашают:
— Устраивайтесь за нашим столиком.
С Толиком?.. Да нет, за столиком! Ах, господи, что же это она…
Подвигают стулья, усаживаются. За столиком — это другое дело.
Софья Марковна что-то шепчет режиссеру. Он взглядывает на Ксеню, кивает:
— Да… да…
— Ты купалась? — спрашивает Сережа Таню.
— Конечно.
— Где?
— Я? В речке, за мостом, где и все. А вы, милостивый государь, конечно, нашли себе родничок?
Какая она красивая! На Ксеню, как и прежде, совсем не смотрит, как будто ее нет.
— А мы выше, — говорит Сережа, будто оправдываясь. — Мы выше. Ксеня меня спасла.
— Да ну! — удивляется полная дама и пучит глаза. — От чего?
— Идиотов на байдарках видели?
— Видели! — говорит дама. — Один даже перевернулся!
— Ну вот. Это бог покарал. Чуть не зашибли веслом. Ксеня, скажи!
А Ксеня молчит. У Ксени голова пошла кругом. Все что-то спрашивают, предлагают, подсовывают.
— Сережа! — командует Софья Марковна. — Налей Ксене вина.
— Ксеня, положить вам редиски? — спрашивает Сережа.
— А Ксене разрешает мама пить вино? — спрашивает Таня.
А полная дама подбадривает:
— Вы кушайте, кушайте, Ксеня. Накладывайте себе салату.
Ксеня держится прямо, как струночка.
— Нет, вы посмотрите, — говорит Софья Марковна режиссеру, но так, что всем слышно, — вы посмотрите, как она ест!
Ксеня заливается краской.
Как она ест? Очень просто. Ест, как всегда.
А вот гудит за спиной знакомый голос. Ксеня оглядывается — через несколько столиков от нее стоит черный монах. И с ним еще какие-то люди. А среди них — вот неожиданность! — Ксенин отец. Все держат в руках стаканы. Отец разливает пиво.
Ксеня прячет лицо, наклоняется над столом.
— Я бы на месте Ветрова в такую жару не поехал, — говорит Сережа.
— К счастью, — замечает Таня, — в нашей группе все на своих местах.
Сережа улыбается:
— Хотите уколоть, сударыня? Глупо.
— Не ссорьтесь, дети! — говорит Софья Марковна. — Ветров, конечно, приедет. Надо-знать Ветрова!
Только бы он не подошел сейчас, Ксенин отец!
Через минуту она, как бы невзначай, оглядывается. Ни монаха, ни отца возле столика уже нет.
После обеда ее приглашают в гости. Сережа приглашает. Софья Марковна приглашает. А Таня молчит.
Нет, Ксеня не пойдет. Через полчаса она явится на площадь. А сейчас у нее важное дело. Если бы не дело, тогда, пожалуй. Но и то, как знать…
Нужно ей повидать отца. Обсудить положение. Пусть он за нее дома поагитирует. Правда, из отца агитатор плохой. Плохой, прямо-таки никудышный. Ну, а так-то Ксеня в своем красном сарафане и вовсе одна.
По пути ей встречается почтальон. Несет обеденную почту, сумка полная. Улыбается Ксене, как своей.
— Здравствуйте, — говорит, — видел, видел. С успехом. Очень рад за вас. А про Калаушина сказали?
— Про какого? — вспоминает Ксеня. — Ах, нет!..
— Вы скажите им, — говорит почтальон строго, — они не знают. Могут выйти недоразумения.
— Хорошо, хорошо, — торопится от него Ксеня.
Почтальон загибает пальцы:
— Значит, был Сизов, был Касперов и был… значит, Розенкамп…
А вот и отец. Сидит на траве в парке. Перед ним на коленях черный монах. Тут же и сивый, — подложив под голову руки, спит под кустом.
Отец улыбается, слушает монаха. Тот трясет бородой, разводит руками.
Ксеня подходит ближе. Что за разговоры у отца с монахами, что за дела?
— Ты подожди, — говорит монах отцу, — я ведь не шучу, Данилыч. Ты что, сомневаешься, что ли?
— Да вот как-то мне сомнительно… — улыбается отец и чешет затылок.
— Да полно тебе, никто и не заметит подмены, вот тебе крест!
На что ж это они его подбивают? На подмену какую-то. Ксеня говорит:
— Отец, я к тебе.
— А-а, так это дочь твоя!.. — басит монах, поднимаясь с колен. — Ах, хороша, Данилыч, как хороша!
— Ишь, нарядили, — говорит отец. — Дома-то я был, Ксеня. Мать содомится. Деньги она потеряла, — объясняет он монаху, — нехорошо.
— Так вышло, отец… — шепчет Ксеня.
— Слышали мы, слышали, — говорит монах. — Хозяйка ваша шум на всю площадь утром подняла.
Ксеня отворачивается. Жалко ей мать, как вспомнит она про утреннее ее унижение.
Монах говорит:
— А хозяйка-то у вас скупа-а…
— Да ты не думай об них, не думай! — начинает суетиться отец. — Эка невидаль, деньги!.. Раздобудем! Слышь, Ксеня, очнись!
— Тем паче, Данилыч, тем паче, — гудит монах. — Ведь заработаешь. Теперь-то согласен?
— Ты иди, Ксеня, иди, — смущенно говорит отец.
«Иди», — говорит он Ксене. А она не только что идет, а бежит.
Бежит по чистой, красивой улице, торопится. Подгоняют ее волнение и страх.
Ну что это они там задумали? Ну, как же им, монахам, не совестно. Отыскали-таки в городе самого слабого человека. Ведь его уговорить ничего не стоит. Он им что хочешь отдаст.
Только куда ж это она бежит? Не искать ли Сережу?
А вот навстречу идет Толик!
— Ксеня!..
— А, Толик!..
Ксеня покраснела. Рада или не рада — не разберешь.
— Ну, как там у тебя?.. — спрашивает Толик.
— Ничего, — отвечает Ксеня.
— Долго еще?
— Не знаю.
— А потом… в Москву?
— Кто тебе сказал?
— Ребята говорят.
— Да что это они, в самом деле! — удивляется Ксеня.
— Значит, неправда?
— Извини, Толик, после расскажу, сейчас тороплюсь.
Торопится она, честное слово торопится. Помощь ей нужна. А Толик — это не помощь. В крайнем случае — утешение. Помощь сейчас — Сережа.
— Жаль, — говорит Толик. И хмурится.
И уходит.
Ему этого сейчас никак не понять.
Перед гостиницей толпа актеров. Курят, разговаривают, смеются.
А Сережи меж ними, кажется, нет.
— Где Сережа? — спрашивает Ксеня у городового.
— Сережа? Ребята, где Сережа?
Вдруг откуда-то появляется Таня. Она проходит мимо Ксени и говорит:
— Пойдем.
Ксеня входит в полумрак гостиницы. Посреди коридора гудит пылесос. Таня поигрывает ключиком, и Ксеня послушно идет за ней.
— Входи, — говорит Таня и распахивает перед нею дверь.
Что же, Ксеня, входи, не бойся. Осмотрись. Видишь комната. Две кровати. Стол. Зеркало. А Сережи здесь нет.
— Мне Сережа нужен, — говорит вполголоса Ксеня.
Ведомо, что Сережа.
Таня закуривает, на мгновение задерживается у зеркала и говорит:
— А ты садись.
Ты садись, садись Ксеня, послушай.
— Видишь ли, — мягко говорит Таня. — Я тебя понимаю. Ты замечена, тебе делают комплименты, и у тебя от этого слегка закружилась головка. Не так ли?
Видишь, что говорит!
— Да нет!.. — вспыхивает Ксеня. — Я случайно к вам попала… Я должна была идти на практику…
— Ну, девочка, не надо! И я ведь через это прошла. Ты, конечно, понимаешь, что у тебя неплохие внешние данные. Но вряд ли ты знала, что именно это им сейчас нужно. Неискушенная провинциалочка. Ветров затевает картину.
Ксеня беспокойно теребит косу. Ты сиди, Ксеня, слушай. Что это она тут тебе говорит?
— Но, думаешь, эти люди что-нибудь могут? — продолжает Таня. — Тополев, Софья Марковна… Это — пешки. Ветров — вот фигура! Я знаю, что они завтра хотят показать тебя Ветрову. И тут начинается самое сложное…