Северина жалела вторых и третьих, тихо ненавидела первых и страстно, отчаянно, до боли в закушенной губе мечтала оказаться на месте любой из них. Да, пусть так, пусть хотя бы через муки, но познать его. Но он предпочитал мучить ее по-другому.
Музыкальный квартет играл что-то легкое, и пары вышли танцевать. Алисия встряхивала длинными волосами, нежно улыбалась Димитрию, положив руку ему на плечо, пока он уверенно вел ее в танце по залу. И он тоже улыбался ей и слегка облизывал губы, бросая взгляды на ее пухлый рот. Северина стиснула пальцы — и раздавила бокал. Шампанское брызнуло ей на руку, на алое платье, девушки-пташки ахнули, кто-то побежал за салфетками, чтобы вытереть бегущую по запястью кровь, а мужчина в белом все кружил красавицу в бирюзовом, не обращая на них никакого внимания.
Она вскочила, с раздражением ругая саму себя за слабость. Ну что, в конце концов, значит эта Алисия? Рано или поздно Димитрий наиграется и с ней, и все пройдет. Только платье зря испортила. Но на душе все равно было гадко. Уйдет Алисия, придет новая любовница, а ее, Северины, очередь не наступит, похоже, никогда. Отпихнув услужливые руки помощниц, она кивнула слуге, подхватила мигом поднесенную ей меховую накидку, набросила на плечи и протиснулась через толпу на балкон.
Воздух оказался по-зимнему морозен и свеж. Луна в небе прибывала, оставляя считанные дни до момента, когда все бурые снова на одну ночь сойдут с ума. Северина мстительно искривила губы, представив Алисию взлохмаченной и голой, прикованной цепями к стене и завывающей, как дикарка, и откинула от лица прядь волос. Она сделала несколько шагов вперед, стараясь дышать глубже и остудить эмоции. За большими колоннами, поддерживающими над балконом крышу, сгустились черные тени, и когда одна из таких теней пошевелилась, Северина едва не схватилась за сердце от испуга.
Впрочем, это был всего лишь Ян. Он пил коньяк в широком невысоком стакане и курил, задумчиво выпуская вверх плотные струи дыма.
— Я ненавижу его, — без предисловий прорычала Северина, подошла и встала рядом, в глубине души испытывая облегчение, что подвернулся кто-то, на ком можно сорвать злость.
— Любить сиятельное Сиятельство непросто, — со смешком согласился Ян.
— Непросто? — едва ли не завопила она от негодования. — Невозможно — вот что будет вернее. Он… он гад, самый настоящий гад, мерзавец и потаскун. Когда-нибудь он доведет меня, и я убью его.
— Я убью тебя раньше, чем ты даже закончишь приготовления к его убийству, — тихим и спокойным голосом произнес Ян, глядя в темную даль, туда, где подмигивали огни неспящей столицы.
Северина резко выдохнула, отобрала у него из пальцев тлеющую сигарету и сунула себе в рот.
— Конечно, я не убью его. Просто хотелось сказать что-то плохое.
— Конечно, — кивнул Ян, и на секунду ей показалось, что на его губах мелькнула слабая, но нежная улыбка.
— Как ты можешь так любить его? — снова взвилась она. — Он выгнал тебя, ты даже не имеешь права показаться в одном зале с ним, стоишь тут и выпиваешь в одиночестве, пока все веселятся. И все равно ты его обожаешь.
— Я нужен ему, — пожал плечами Ян и сунул руки в карманы.
— Ему никто не нужен, — покачала головой Северина и тоже уставилась в темноту.
Они замолчали, стоя плечом к плечу и передавая друг другу догорающую сигарету. Выбросив окурок, Ян полез во внутренний карман пиджака, достал новую и подкурил. Северина хотела попросить и для себя тоже, но он сделал первую затяжку, убрал зажигалку и предложил сигарету ей. Когда она затянулась, то почувствовала, что руки Яна поправляют накидку на ее плечах.
— Иди в тепло, маленькая волчица. Ты тут замерзнешь в своем тонком платьице.
— Не называй меня маленькой волчицей, — Северина выпустила струйку дыма и чуть отвела пальцы, возвращая сигарету.
Одну на двоих. Ян взял ее, перенимая, как ритуал.
— Почему? — поинтересовался, попыхивая дымом сквозь зубы.
— Потому что так меня называет он…
Произносить имя Димитрия не хотелось. Да и нужды не было. На балконе стояли два человека, все мысли которых всегда вились только вокруг него одного.
— Он, — согласился Ян, помолчал и добавил: — И я.
Он сказал это таким тоном, что сердце у Северины оглушительно забилось. Она схватила стакан, глотнула обжигающе ледяного коньяка — почему-то ожидала, что напиток будет теплым, но откуда ж ему стать таким на морозе?
— Тише, тише, горло застудишь, — заботливо пробормотал Ян, отбирая у нее из рук спиртное. Так заботливо он прежде разговаривал разве что со своим господином.
И снова сигарета. Одна на двоих. Вдох. Выдох. Темнота. Тишина. Прибывающая луна. Димитрий… отсутствующий здесь, но незримой тенью стоящий между ними. Северина обхватила себя руками: все тело била дрожь, в глазах навернулись непонятно откуда взявшиеся слезы. Она впервые подумала, что никто и никогда не знал ее так, как Ян. Потому что никто не видел ее настоящей. А он — видел. При нем она не притворялась, потому что не считала нужным. Она никогда не рассматривала говорливого, насмешливого, полноватого Яна, как мужчину. Только как часть Димитрия. Поэтому выливала на него всю черноту, всю ненависть из своей души. А он смотрел и видел… что же он в ней видел?
— Ну вот, говорю же, замерзнешь, — Ян снова обнял ее, но на этот раз не отстранился, а остался стоять так, согревая теплом своего уютного, мягкого тела.
— У меня не было секса уже очень долгое время, — призналась Северина, по привычке не закрываясь от него защитным барьером высокомерия.
— Я знаю, маленькая волчица. Ты же знаешь, что я знаю.
Почему-то в его устах это обидное прозвище звучало иначе, чем у Димитрия. Не обидно. Нежно. Снисходительно. Любовно.
— Меня нельзя так трогать, как трогаешь ты, я мгновенно реагирую на мужские руки, — продолжила она, прикрыв глаза.
— Я сейчас отойду, — он неохотно пошевелился, как-то лениво отлепился от нее. — Вот уже отошел. Мерзни теперь сама.
— Нет, — с опозданием вспыхнула Северина, — я бы хотела… чтобы ты меня поцеловал.
Ян помолчал, отпил коньяк и снова засунул руки в карманы.
— Нет. Если он разрешит — тогда поцелую. А так — нет.
Это слово, сказанное сухим равнодушным тоном, обрушилось на нее, как огромный мельничный жернов. Северина согнулась, положив руки на перила балкона, коснулась мерзлого мрамора лбом и тихонько, жалобно заплакала.
— Я хочу, чтобы меня любили… — всхлипнула она, — чтобы хоть кто-нибудь… хоть когда-нибудь… любил меня так, как ты любишь его…
— О любви не просят, маленькая волчица. Так же, как о верности и преданности. Он не просит. Никогда.
— Я буду спать с другими мужчинами, — она выпрямилась и смахнула с лица злые слезы, надевая… нет, силком натягивая на себя привычную защитную маску. — Я уже все решила.
— Он не позволит тебе этого. Убьет любого, кто посмеет к тебе прикоснуться, — Ян усмехнулся, — если я не убью этого любого раньше Сиятельства.
— Ты жестокий, — она повернула к нему заплаканное лицо с влажными дорожками слез, блестевшими в лунном свете. — Ты такой же жестокий, как и он. Вы оба позволяете себе все, что захотите, а меня держите в заложницах и заставляете на это смотреть.
Ян неторопливо вынул из кармана платок и аккуратно промокнул ее веки, подправил тушь под слипшимися ресницами и подул на покрасневшую кожу.
— Если хочешь, я не буду больше ничего себе позволять, — терпеливо, как капризному ребенку, пообещал ей он. — Я не знал, что это имеет для тебя какое-то значение.
— Имеет, — бросила ему Северина, подхватила на плечах накидку и практически бегом покинула балкон.
В зал она вернулась в еще более расстроенных чувствах, чем уходила. Зачем, ну зачем сказала это Яну? Зачем буквально взяла с него обещание воздержания, зная, что это все равно ни к чему не приведет? Видимо, ее эгоистичную натуру уже ничем не переломить. Теперь он тоже будет мучиться, как и она, но она-то хотя бы свое наказание заслужила. Тем более, ее страшная, болезненная зависимость от Димитрия с годами никуда не делась и не денется уже никогда. Она почти добилась его. Почти. Но, пытаясь завладеть им, не учла, что в ответ он тоже завладеет ею, и это взаимное обладание окажется горьким, слишком горьким на вкус, как и послевкусие каждого их поцелуя. Она может попытаться вырваться, но на алтарь ее безумной, разрушительной любви принесено уже столько жертв, что дорога назад кажется невозможной.
Праздник входил в разгар, танцующие пары кружились по паркету под журчащие переливы голосов виолончели и скрипок. Музыканты знали свое дело, не зря их пригласили играть на такой торжественный прием. После свежего воздуха в помещении показалось жарко и душно, чужой смех звучал все громче, ударяя резкой болью по вискам. Северина поискала глазами бирюзовое платье, но не нашла, как и белый костюм наместника. Она подошла к одной из своих девушек, щебетавших на кушетке, выхватила у той из рук бокал и залпом выпила. Наверно, стоит напиться. Напиться, чтобы не думать ни о чем.
— Где Его Сиятельство? — спросила вялым голосом, не обращаясь ни к кому в отдельности.
— Он вышел около получаса назад, — откликнулась одна из подружек.
— И с ним была Алисия, — подхватила вторая.
— Слуга, разносивший спиртное, видел, что они направились в зимний сад, — продолжила третья.
Северина безрадостно улыбнулась. Конечно, ее пташки всегда знали все и обо всех, они привыкли к своей работе и выполняли ее без дополнительного напоминания.
— Вы — умницы, — похвалила она девушек, и у тех радостно заблестели глаза, — а теперь пройдитесь-ка по залу и соберите мне свежих сплетен к утреннему кофе. И не забывайте: наиболее болтливыми мужчины становятся в постели, а женщины — в уборной.
Живые стрелы, выпущенные ее уверенной рукой, тут же устремились в разные стороны, лавируя в толпе и выбирая свои цели. Северина же направилась к выходу, по пути прихватив с подноса пробегавшего мимо слуги еще бокал. Ян прав, о любви нельзя просить, и Димитрий никогда не просил, чтобы она его любила. Но она все равно шла за ним, как привязанная, и не могла отпустить. И в их брачную ночь он тоже поклялся, что ее не отпустит. Странные, больные отношения связали их задолго до этого прочнее уз брака.