Зимний сад располагался на первом этаже в виде пристройки к основному зданию, и от улицы его отделяло лишь двойное стекло крыши и стен. Здесь было достаточно прохладно, и Северина порадовалась, что не стала сбрасывать накидку. Пташки не обманули, наместник находился внутри, о чем свидетельствовала выстроившаяся у входа личная охрана. Приближаясь к ним по коридору, выстланному мягкой, скрадывающей шаги дорожкой, Северина окатила лица шестерых мужчин холодным высокомерным взглядом: ни один мускул не дрогнул ни у кого, и никто не посмел ее останавливать. Конечно, здесь ведь не было Яна, который беспокоился о том, чтобы она снова не обожглась о разъедающую душу любовь Димитрия. Сегодня, как и вчера, как и много-много вечеров до этого она в очередной раз превратилась в бабочку, летящую на огонь, чтобы сжечь свои крылья.
Свет в зимнем саду не горел, единственным источником освещения являлось слабое сияние луны, и экзотические деревья и растения казались в полутьме причудливыми фигурами животных. Северина постояла немного, вдыхая запах земли, удобренной специальными питательными смесями, и слушая журчание декоративного фонтанчика, который — как было ей известно — находился в самом центре павильона. Обстановка выглядела мирной, привычной и безобидной. Но уже через секунду ноздрей Северины коснулся плотный, амбровый шлейф духов Алисии, мускусный аромат возбужденного мужского тела, который она знала с шестнадцати лет и не перепутала бы ни с чем на свете, и едва слышный шорох ткани.
Она пошла вперед по каменистой дорожке и через десяток шагов наступила на скользкое бирюзовое пятно шелка, брошенное на землю. Безжалостно пройдясь по нему каблуками, Северина отвела от лица широкие плотные листья неизвестного ей растения и увидела впереди просвет небольшой аллеи, устроенной для отдыха. На самом краю, у бьющего из земли ввысь снопа тростниковых стеблей, стояла полупустая бутылка шампанского. Северина поставила рядом свой осушенный бокал, взяла ее и поднесла к губам, отчетливо ощутив на горлышке вкус губ Димитрия. Закрыв глаза, она откинула голову и сделала несколько глотков, чувствуя, что падает в бездну, из которой нет возврата. Почему-то в юности, девчонкой, делать это было легче, теперь же осознавать всю катастрофичность своего положения и собственное бессилие становилось невыносимо.
Так, с бутылкой в руке, она и вышла на аллею, остановилась, разглядывая полуобнаженную Алисию, прижатую спиной к постаменту святого Иакова — покровителя ученых мужей и дипломатов, и полностью одетого Димитрия, стоявшего между ее распахнутых ног. Иаков был высечен из мрамора сидящим на скамье с большим открытым фолиантом в руках, его кустистые брови хмуро сдвинулись, словно он выражал недовольство тем, что ему мешали предаваться науке. Откинувшись, Алисия примостила затылок как раз на его облаченную в летнюю сандалию ногу, а ее упругий зад уместился на небольшом выступе постамента, предназначенном для свечей, которые приносили и зажигали здесь только в день этого святого. Стиснув между двумя пальцами ее беззащитный розовый сосок, Димитрий ласкал губами шею девушки, вырывая из ее груди сладкие, протяжные вздохи.
Сегодня он играл в благородного. В глазах у Северины потемнело. Она практически почувствовала на своей коже эти тягучие, дразнящие прикосновения его языка и почти что сама застонала. Какая насмешка судьбы. Она столько раз наблюдала, как другие люди занимаются любовью, что в конце концов перестала вообще что-либо чувствовать от этого зрелища. Это развлечение стало обыденным, как послушать музыку или полюбоваться на спортивную игру. Но только если это был не Димитрий. И каким-то необъяснимым шестым чувством догадавшись об этом, он вынес ей самую тяжелую кару из всех возможных: на него она могла лишь смотреть.
Алисия подняла веки, отяжелевшие от томной неги, и поверх плеча своего любовника заметила Северину. Она не стала паниковать или смущаться, как делали некоторые из девушек, застигнутых на месте преступления, а улыбнулась с блеском превосходства в глазах, закинула стройные ноги на бедра Димитрия, приоткрыла пухлые, уже искусанные им губы и громко, открыто застонала.
Северина спокойно выдержала этот взгляд. Смотреть в глаза тем, кто смеялся над ней, думая, что обыграл ее, было не трудно. Слишком большая череда таких уже прошла перед Севериной за минувшие годы, и только ее место, с таким трудом отвоеванное, оставалось постоянным. Все сбылось, как она и планировала когда-то. Сегодня вечером, после разговора с Яном, она впервые почему-то пожалела, что стоит на этом месте, но тут же одернула себя — столько сил вложено, ее маски прилипли намертво, их уже не сорвать.
Димитрий поднял голову, посмотрел в лицо любовницы, догадался обо всем и медленно обернулся. Вот этот взгляд выдержать оказалось нелегко. Серебристые глаза наместника потемнели от похоти, и от вида его возбуждения собственное тело Северины отозвалось глухой болью, внутренние мышцы сжались в бесплодных попытках ощутить мужчину. Ей захотелось рухнуть на колени и зарыдать от отчаяния, но она поступала так уже много раз и не видела больше смысла. Ни ее слезы, ни ее крики, ни ее мольбы не могли разжалобить его. Он только упивался ее страданиями и становился от них сильнее.
В глазах Димитрия загорелся дикий триумф. Он чуть отодвинулся от Алисии, встал вполоборота, опустил одну руку вниз и демонстративно расстегнул пуговицу на брюках, под тканью которых уже дыбился его твердый, раскаленный член.
— Будешь смотреть до конца, дорогая? — хрипловатым голосом произнес он, костяшками пальцев другой руки легонько проведя между ног подружки.
Теперь, когда Димитрий чуть отошел, Северина видела, что внизу на ней тоже нет белья. Ей хотелось стереть эту язвительную ухмылочку с лица Алисии, размазать, разбить черты ее красивого лица в лепешку, заставить оборотниху рухнуть с небес на землю, и она решила, что сегодня непременно сделает это. Но не так, как сделала бы глупая шестнадцатилетняя девчонка, впервые испытавшая всю беспощадную силу привязки к жестокому и холодному чудовищу под личиной красивого аристократа. Она поступит, как достойный его противник.
Поставив бутылку на землю, Северина аккуратно сложила накидку на спинку ближайшей скамьи и направилась к ним, попутно отмечая, как напряглась Алисия. Та наверняка ожидала, что жена наместника расплачется и убежит, застав его с другой. Глупая оборотниха. Их двоих связывало столько тьмы, столько мрака, столько порока и исковерканных человеческих чувств, что человеку со стороны сложно даже представить. Северина положила руку ей на грудь, прямо на тот сосок, который недавно терзали пальцы Димитрия, заглянула сопернице в глаза, наклонилась и… поцеловала.
Губы у Алисии оказались на ощупь такими же мягкими и пухлыми, как и на вид. Северина лизнула их, углубилась языком в ее рот, чувствуя, что истосковавшееся без ласки тело откликается даже на женщину. Природа требовала своего, и иногда ее накрывали мучительные неконтролируемые волны горячего желания, не направленного на кого-то в отдельности. В такие моменты казалось, что она может заняться любовью с кем угодно, лишь бы только погасить зуд и жар, терзающие тело. Самоудовлетворение не помогало, оно спасало раньше, в короткие промежутки между ласками с майстером Ингером, когда еще имелась возможность перетерпеть, сбросить напряжение и прояснить рассудок. С тех пор у нее не было никого, и ничего уже не спасало.
Она запустила пальцы в волосы девушки, продлевая поцелуй, лаская другой рукой ее грудь так, как это делал бы мужчина. Алисия попробовала отстраниться, но у нее не получилось, и она взволнованно задышала, почти не шевеля губами.
Над ухом раздался тихий, довольный смех Димитрия. Он попался на крючок, Северине удалось его зацепить, заинтересовать, и в ее груди вспыхнула слабая надежда, что, быть может, сегодня… сегодня он все-таки сжалится над ней…
Она почувствовала, как он подался вперед, и одновременно с ним Алисия застонала в ее губы. Северина отстранилась, с чувством глухого удовлетворения заметив, что надменный блеск в красивых глазках оборотнихи ей все же удалось стереть, и теперь там плещется паника, потому что Димитрий не только не собирается прогонять жену, он уже внутри своей любовницы и плавно двигается в ней, упираясь одной рукой в постамент, а другой — придерживая ее за бедра.
— А меня поцелуешь, дорогая? — поддразнил он, вгоняя член в Алисию так, что у той начали против воли закатываться глаза.
С каменным выражением лица Северина повернулась к нему, закинула руки на шею и подставила губы. И тут же сама застонала, когда земля стала уплывать из-под ног от первого же их взаимного соприкосновения. Целовать Димитрия и в то же время ощущать, как его сильное, гибкое, красивое тело двигается, удовлетворяя другую женщину, — это было на грани безумия.
— Твой рот пахнет шампанским, — прошептал он, вылизывая уголки ее губ и хватая ее одной рукой за затылок, чтобы повернуть голову так, как ему нужно.
— Твой рот пахнет шлюхами, — огрызнулась Северина в ответ, позволяя ему делать с ней все, что только душе будет угодно.
Димитрий засмеялся, ее злость и ненависть распаляли его не меньше ее слез и страданий. Они снова поцеловались, дико, яростно, уже почти не обращая внимания на слабые вскрики и стоны Алисии, цеплявшейся скрюченными пальцами за постамент. Северина потянула за полы его парадного костюма, сбросила тяжелый, украшенный по воротнику и рукавам золотыми вензелями пиджак на пол, начала расстегивать пуговицы на его свежей, хрустящей от крахмала рубашке. Ее собственное белье давно промокло, обильная влага желания пропитывала насквозь ткань и стекала по бедрам.
Северина подвинулась, встала за мужем, стягивая рубашку вниз с его мощных плеч по рукам с крупными венами. Димитрий давно бросил свой темпл темного, но продолжал делать необходимые упражнения каждое утро и находился в прекрасной форме. Она прижалась носом к его сильной спине между лопатками, жадно втянула в себя запах мужской кожи. Поймала его ладонь, с лихорадочной горячностью прижала к низу своего живота. О любви не просят, но пусть хотя бы так… хотя бы через унижение и забытье навязанной страсти. Он вырвал руку, наклонился вперед, уперевшись теперь обеими ладонями в постамент и добивая любовницу резкими, рваными толчками. Алисия начала извиваться, ее голые коленки прижались к его бокам и двигались вверх-вниз, казалось, она совершенно забыла, что помимо них двоих тут есть кто-то еще. Их страсть подходила к точке кипения, бурлила в крови, разливалась удушающим ядом в воздухе, и Северина прокусила себе губу, борясь с подступающим к горлу комом.