— Давай я лучше не буду отвечать тебе на этот вопрос, — ухмыльнулся Алекс. — И отсюда вытекает второе: не вздумай сам лезть на рожон. Наблюдай, запоминай, приглядывай за Димитрием, но помни — если ты поддался незаметному внушению, ты против них как малое дитя.
— А ты? — парировал Ян.
Пришлось вкратце рассказать ему об истинных, минуя, естественно, историю с Эльзой. Версия Алекса строилась лишь на сундучке деда, якобы случайно найденном в старых вещах. Этого оказалось достаточно, и Ян купился. Они договорились проследить за Маргеритой и разузнать о ней побольше — благо опыт слежки и сбора информации имелся и у одного, и у другого — после чего взять ее в оборот, заставить признаться в ведьминской силе и пытать, пока не расскажет о загадочном Хозяине. Алексу даже на секунду подумалось, что если бы не Димитрий, они с Яном могли бы стать настоящими друзьями.
Но прошлое оставалось прошлым, и, пожимая Яну руку на прощание, он снова испытал глухую тяжесть, которую поторопился подавить в себе. Они расплатились за заказ, вместе вышли на улицу, слегка пошатываясь и наперебой рассказывая что-то друг другу, как и полагается хорошо отдохнувшим людям. В спину им летел визг скрипки и громкий смех. Вышколенный водитель завел мотор и вышел, чтобы придержать дверцу для начальника личной охраны наместника.
На прощание Ян странно блеснул глазами и наклонился ниже к уху Алекса, будто бы опираясь на его плечо.
— У меня к тебе просьба, мой друг. Если доведется разговаривать с Сиятельством, не говори, что и мои мозги запудрили эти тлятские ведьмы. Я сам в любом случае поговорить с ним не смогу: эту тему не передашь через третьих лиц, а с глазу на глаз мы давно уже не встречались, — в его голосе прозвучали грустные нотки.
— Почему не говорить? — удивился Алекс.
Ян невесело усмехнулся.
— Счастливый ты человек, раз не понимаешь. Узнать, что твой единственный верный друг верен тебе только потому, что его заставили… я не хочу ему такого.
— Я не думаю, что ты верен ему только из-за внушения, — зачем-то попытался утешить его Алекс и даже похлопал по плечу. — За столько лет можно и по-настоящему подружиться.
Ян покусал губы и пнул до блеска начищенным ботинком мелкий камушек на асфальте. Его водитель продолжал стоять по струнке у распахнутой двери, у кара работал мотор, а с неба начал накрапывать мелкий зимний дождик.
— Ты ведь так и не знаешь, почему Сиятельство прогнал меня?
— Не знаю, — согласился Алекс.
Ян задумчиво покивал.
— Тогда мне казалось, что я поступаю, как настоящий друг. Но теперь, после разговора с тобой, друг мой Алекс, мне начинает казаться, что настоящие друзья так не поступают. Может быть, это не я, а ты — его единственный друг? Ты хотя бы спасаешь его не по внушению…
"Я спасаю, прежде всего, Эльзу", — подумал Алекс, но промолчал.
— Я убил его. Я убил его вот этими самыми руками, — Ян потряс растопыренными пальцами, его губы дернулись. Он пошел к кару и бросил, не оборачиваясь. — Лучше бы он и правда тогда умер.
— Так почему он прогнал тебя? — спросил вдогонку Алекс.
Ян постоял к нему спиной, затем молча сел в салон, и водитель захлопнул за ним дверь. Кар тронулся и вскоре растворился в серой дымке вечерних улиц. Алекс постоял немного, потом закурил, сунул озябшие руки в карманы куртки и пошел на угол ловить таксокар.
Он вернулся домой слегка уставший и разморенный хмелем и поездкой в теплом салоне, но стоило переступить порог, как эта усталость исчезла сама собой. Здесь его ждала Эльза, и, разуваясь, Алекс прислушивался, не прозвучат ли в одной из комнат ее легкие шаги.
Шаги не звучали, это заставило его беспокоиться. Как оказалось — зря. Она спала в гостиной на диване, поджав ноги и по-детски сунув под щеку ладонь. Сегодня на ней было белое платье, простое, длиной до колен — он сам купил его ей. Алекс присел на корточки перед спящей волчицей и покачал головой, вспоминая тот порыв.
Он возвращался вот так же вечером, уставший, домой, когда на глаза случайно попался магазин женской одежды и белья. Алекс едва не хлопнул себя по лбу, устыдившись, что Эльза вынуждена носить платья с чужого плеча. К счастью, продавщица попалась смышленая и похожая фигурой, ему не пришлось долго мучиться, пытаясь разобраться в размерах. Она с улыбкой взяла его ладони, положила себе на талию и спросила, такой ли обхват, затем спустила ниже, на бедра, и подняла к груди. Алекс послушно сравнивал теплое женское тело под шерстяной тканью униформы с тем, что помнили его руки, и ловил себя на мысли, что эта нахальная смешливая девчонка, вмиг рассмотревшая в нем покупателя, желающего потратить много денег, не будит в нем ровным счетом ничего. Ничего, по сравнению с тем, что вызывала внутри одна мысль об Эльзе.
А затем продавщица начала выносить одежду, и у Алекса запестрело в глазах. Все-таки он купил все, что нужно, и вручил Эльзе, когда вернулся. Зачем он только это сделал? Она крутилась перед зеркалом, и примеряла наряды, и заставляла его помогать ей застегивать белье, а он вставлял крючки в петли, боролся с пуговицами и облизывался, ощущая себя очень больным и злым.
Он был болен ею и злился на себя за это. С самого начала все между ними пошло неправильно, с самого утра, наступившего после полнолуния, когда Алекс обнаружил себя голым, лежащим на полу в подвале и прижимающим к груди обнаженную Эльзу. Она улыбалась ему, ласковая как котенок, и он сразу понял, что память так и не вернулась к ней. Один раз он дал слабину, сказал себе Алекс, потому что в полнолуние невозможно контролировать своего зверя, но больше такого повторять нельзя. Надо заставить ее вспомнить. И если она простит — тогда он будет с ней.
Он снял с себя ее руки и ушел в душ, чтобы смыть кровь и пот после обращения. Захлопнул дверь, включил воду на полную мощность, заставил себя не думать о том, как потухли ее глаза и обиженно поползли вниз уголки губ, когда он не ответил на утренний поцелуй и отвернулся. Так лучше, так правильнее. Она не помнит его, а он не должен пользоваться своим преимуществом.
Но он не учел одного. Вместе с памятью Эльза потеряла всякое ощущение правильности. Она поступала так, как велело ее сердце. Поэтому, стоя под хлещущими струями и упершись руками в стену, Алекс с опозданием заметил, что она пришла к нему.
— Уходи, — процедил он сквозь зубы.
Эльза молча посмотрела на него и упрямо покачала головой, а затем взяла губку, намылила ее и провела по его спине сверху вниз долгим движением. Он едва сдержал глухой стон. Надо прогнать ее, надо взять эту неприятную обязанность на себя, и потом она еще скажет ему спасибо. Но он стоял и стоял в той же позе, чуть согнувшись и подставив ей спину, а ее маленькие руки были нежными и умелыми. Она гладила его плечи и бока, соскальзывала ладошками на живот и ниже. Ее пальцы начали разминать и массировать его мышцы. Это было приятно, невыносимо, до боли, Алекс скрипел зубами и хотел еще и еще. В какой-то момент он просто развернулся к ней, прижал ее к стене, потерявший всякий рассудок, порабощенный своим влечением, четко осознающий, как неправильно поступает, а Эльза прерывисто выдохнула, улыбнулась и обвила руками его шею. Горячая вода текла по ним и между ними, пока он двигался всем телом и шептал ей в губы, что любит.
Безумие.
Потом он за это поплатился. Они отправились завтракать и, прижимаясь к плечу Алекса, Эльза спросила, куда делись их слуги.
— Здесь никогда не было слуг, Эль, — сдержанно ответил он, кидая в ее кофе сахар. — Они были в твоем прежнем доме, где ты жила раньше.
— Мать держала целый штат слуг, — без тени сомнения кивнула она, — но мы с тобой решили ограничиться всего двумя, я помню. Ты сам их нанимал. Где они?
Она считает его своим мужем, понял Алекс. Тем, с которым жила все прошедшие годы. Ее привязка наложилась на воспоминания о браке, создав непредсказуемую смесь. Кто знает, кому на самом деле улыбается теперь Эльза: ему или образу бывшего супруга? Кто знает, чье имя бессвязно шептали ее губы, пока он, как дурак, твердил ей под горячими душевыми струями "люблю"?
В то утро они сильно поссорились. Алекс попытался объяснить Эльзе, что с ней случилось, напомнить о дочери, но это довело ее до истерики. Она схватилась за виски, закричала, заплакала, обернулась волчицей и убежала. Он нашел ее в подвале, забившейся в угол, с медведем между лап, она рычала и скалила зубы на него. Это было самое страшное — откат назад после всего того долгого пути, проделанного Алексом к личности настоящей Эльзы.
Он ушел, оставив ее в покое, а когда вернулся вечером, Эльза снова стала человеком, но смотрела настороженно и молчала. В ту ночь Алекс лег спать на диване, уступив спальню ей и ее медведю.
На следующий день он накупил ей одежды и осыпал подарками.
После этого, если Алекс не давил на нее и не заставлял вспоминать, Эльза казалась прежней, ласковой и влюбленной. Она очень скучала и страдала, оставаясь днем в одиночестве, встречала его по вечерам, как примерная жена, вкусным ужином. Вопрос о слугах они по взаимному согласию замяли. Эльза взяла привычку сидеть с Алексом на кухне, с мечтательным видом подпирать кулачком подбородок и смотреть, как он ест. Ей нравилось ухаживать за ним и подкладывать ему лучшие кусочки. И наносить ему удар за ударом.
— Почему ты больше не работаешь в своем кабинете? — спросила она, когда очередным утром он собрался уходить.
— Здесь нет кабинета, Эль, — осторожно заметил Алекс.
— Как же нет? — вспыхнула Эльза. — Он есть, ты же всегда сидишь там со своими бумагами. Просто он на другой стороне дома, как ты любишь, его окна выходят на…
Она осеклась и задумчиво уставилась в окно, где чернели зимние голые ветви сиреневого сада.
— …океан.
Когда Эльза перевела на Алекса взгляд, в ее глазах стояли слезы и плескалась такая обида, будто он только что хлестнул ее по лицу. Он молчал, опасаясь навредить любым неосторожным словом. Она всхлипнула, оттолкнула его руки и ушла, заперевшись в спальне.