И вот теперь она спала на диване в гостиной, где, видимо, прилегла на минутку, тоскуя и дожидаясь его с работы, и на тонком лице виднелись высохшие дорожки слез. Алекс поправил прядь ее волос, едва касаясь, боясь разбудить неосторожным движением. Эльза лежала, обхватив себя свободной рукой. Он подумал, что она озябла, включил отопление посильней и принес ей толстый плед.
Когда Алекс укрыл ее ноги, Эльза проснулась. Она сонно улыбнулась ему, такая знакомая, любимая, теплая, вкусно пахнущая, что он не удержался и наклонился, оставив легкий поцелуй на ее губах.
— М-м-м, — промычала она и вдруг сморщила нос: — Фу. Что это ты пил?
— Немного пива, — пожал Алекс плечами.
— Ты же не любишь пиво, — Эльза привстала на локте и поморгала, разгоняя во взгляде сонливость. — Ты сам говорил, что это не благородный напиток. Не то, что коньяк.
— Я люблю пиво, — мягко возразил он и погладил ее по щеке с вмятинами в том месте, где давила рука, — я всегда его любил.
Она нахмурилась и села, прижав плед к животу.
— Ты опять разговариваешь со мной так, будто я дурочка. Это неприятно.
— Нет, Эль, — Алекс попытался взять ее за руку, но она не позволила, — ты просто болела. Болела очень сильно, но теперь уже выздоравливаешь. И понемногу все вспомнишь.
— Я все помню, — тряхнула головой Эльза, и ее серебристые глаза превратились в две колючие льдинки. — Помню, как меня зовут, и как зовут тебя, помню, сколько мне лет, в какой стране я живу и какой сейчас год. Помню, что у нас с тобой есть дочь.
Она говорила так уверенно, что Алекс насторожился: может, наступил долгожданный момент? Но потом Эльза продолжила:
— И Ива сейчас спит в своей кроватке, я тоже это помню.
Она вскочила, схватила его за руку и повела за собой в другую комнату, а Алексу не оставалось ничего, кроме как повиноваться. Медведь лежал в отдельной постельке, созданной ее заботливыми руками, укрытый до шеи.
— Вот, — уверенно заявила Эльза, — видишь?
Он видел. И не мог выдержать этого зрелища. Развернулся и ушел, распахнул на кухне окно, закурил, присев на подоконник. Проскрипел:
— Уходи, Эль.
Она перестала прятаться за порогом и подошла к нему. Упрямая, как всегда.
— У тебя появилась любовница? Ответь мне, Алекс. Мы разводимся?
— Любовница? Разводимся? — он хрипло рассмеялся, отвернулся и глотнул горького дыма.
— Конечно, — настаивала она, — что мне еще думать? Ты перестал работать в кабинете и постоянно куда-то уходишь. Пропадаешь целыми днями. Молчишь и странно смотришь на меня, когда я что-то говорю. И еще… — она шмыгнула носом, — …ты больше меня не хочешь.
— Да, ухожу. Потому что я полицейский, — рявкнул Алекс, поворачиваясь. — Полицейский, а не напыщенный благородный лаэрд. Посмотри на меня. Посмотри мне в глаза. Я не такой, как ты. Разве ты не видишь?
— Ты волк… — неуверенно протянула Эльза.
— Волк. Но не такой. Я — полукровка. Ты помнишь, что существуют такие? И я всю жизнь любил только тебя. С удовольствием бы завел себе любовницу. Тысячу любовниц. Но мне… нужна… только… ты.
Последние слова он выдавил с трудом и умолк, уже ругая себя за несдержанность. И удивился, когда Эльза не стала на этот раз убегать и плакать. Она внимательно посмотрела на него и вздохнула.
— В моей голове океан, — пожаловалась она. — Ты когда-нибудь испытывал такое ощущение, что ныряешь и теряешь понимание, где дно, а где поверхность?
— Я никогда океан и в глаза не видывал, — бросил Алекс, все еще резче, чем следовало бы. — Только реку. Там все просто, плыви себе и течение вынесет.
Эльза взяла у него сигарету и нервно затянулась.
— А я вот вроде вижу дно, но никак не могу его нащупать, — она в недоумении посмотрела на тлеющий огонек, — оказывается, я умею курить… — и сразу же без перехода добавила: — Ты, правда, любишь меня?
— Проклятье, Эль, — Алекс усмехнулся, покачал головой и отобрал сигарету. — Мне что, перед тобой в клятвах рассыпаться? Мы уже не дети.
— Почему тогда ты меня избегаешь в постели? Ты избегаешь меня с той самой ночи, когда…
— Я даю тебе время выздороветь. И определиться.
— Я определилась.
— Точно ли? — он не сдержал сарказма в голосе. — Ты меня не помнишь, Эль. Ты не помнишь, что у нас пропал ребенок. Заменяешь ее медведем.
Она побледнела.
— Почему мы не ищем ее?
— Потому что только ты можешь сказать, кто ее украл.
Эльза помолчала, затем кивнула. Наклонила голову, сжала кулачки и вышла с неестественно прямой спиной. Алекс тихо выругался и подкурил новую сигарету. Какой же он идиот. Снова сделал ей больно. Кто бы мог подумать, что вид дурацкого медведя так заденет его? Но каково тогда самой Эльзе? Она в бегах, предана всеми и может надеяться только на него, а он орет на нее и срывает собственную усталость и ревность. Никто не знает, какая путаница творится в ее голове, а он только и может, что ревновать к призраку ее мужа. Призраку, который когда-то смог то, что не сумел сам Алекс. Уберег Эльзу от Димитрия. Не поэтому ли светлая память о нем так и бесит?
Алекс вздохнул, выбросил окурок, захлопнул створку. Направляясь в спальню, он ожидал увидеть Эльзу плачущей, но она тоже стояла у окна, ее спина по-прежнему оставалась прямой и напряженной. Алекс приблизился и положил руки на плечи Эльзы.
— Я помню этот сад, — произнесла она вполголоса, — я помню его цветущим. Я помню аромат лепестков, которые падали на ветру. Я помню тебя, Алекс. Помню музыку, которая звучала между нами.
— Ты не помнишь самого главного. Того, что было потом.
— Почему ты мне не рассказываешь?
— Не уверен, что могу подобрать правильные слова, чтобы описать.
— Я любила тебя?
— Сначала — да. Потом — нет. Осталась только волчья привязка. От нее нельзя избавиться.
Эльза помолчала, все так же стоя к нему спиной и глядя в окно. Ее волосы пахли цветами, в этом аромате Алексу тоже почудился забытый запах сиреневых лепестков.
— Что, если я не хочу вспоминать? То, что было потом.
— Что, если нашу дочь ты не вспомнишь тоже? Если откажешься вспоминать все. Я люблю тебя, Эль, — он невольно стиснул ее плечи через светлую ткань, — но не хочу отрекаться от нашего ребенка.
Она отстранилась, завела руки за спину и расстегнула длинную молнию вдоль позвоночника. В проеме стала видна гладкая кожа, выступающие позвонки. Алекс закрыл глаза.
— Поцелуй меня, — попросила она, — мне так страшно. Я так запуталась. Совершенно не понимаю, в кого я превратилась.
— Это все усложнит, Эль, — ее кожа манила, и запах волос, и теплая шея, которая открылась, когда Эльза отклонила голову. — Я очень, очень обидел тебя в прошлом. Когда ты вспомнишь…
— Но сейчас же я не помню.
И это тоже было неправильно. То, каким тоном она это сказала. Спокойным, нежным тоном. То, как он содрал с ее плеч платье. Жадными, подрагивающими пальцами, убеждая себя, что еще может остановиться. То, как прижал ее бедрами к холодному подоконнику, расстегивая свою рубашку, целуя ее шею сзади, накрывая ладонями мягкую грудь. То, что они не могли даже дойти до кровати, которая находилась в нескольких шагах от них. То, как было хорошо, и жарко, и сладко вдвоем.
А поздно ночью, когда Эльза уже крепко спала в постели, залюбленная и заласканная Алексом, в дверь постучали. Он пошел открывать, на всякий случай прихватив оружие — жизнь научила ждать сюрпризов.
На крыльце стоял какой-то оборванец. Лохмотья свисали с тела, образуя бесформенный балахон, голову тоже прикрывало тряпье, из-под которого клоками торчала грязная борода. Существо пошатывалось и разило спиртным за километр. Алекс решил, что перед ним нищий пьянчуга, который побирается по приличным домам в надежде поживиться монетой, и хотел уже с раздражением захлопнуть дверь, но оборванец заговорил неожиданно сильным и уверенным голосом:
— Мне говорили, что ты искал меня, Алекс.
Видя, что хозяин дома застыл в нерешительности, оборванец двинулся вперед и сам ввалился через порог. Алекс успел сделать несколько шагов назад и удерживал его на прицеле, сняв пистолет с предохранителя. Незваный гость прикрыл за собой дверь, защелкнул замок, а затем рассмеялся.
— Спокойно, начальник. Сейчас ты меня узнаешь.
Не делая резких движений, он принялся разоблачаться. Рваный балахон полетел на пол, следом за ним — покрытые отвратительными пятнами штаны и растоптанная обувь. Клочковатая борода, клееная на липучку, была содрана с лица. Под всей этой бутафорией оказалась другая, приличная одежда: тонкая куртка, джинсы, гладко выбритый подбородок, прямой нос. Глаза… глаза принадлежали незнакомцу, но Алекс все-таки выдохнул:
— Кристоф?
Он помнил худощавого мальчика, а перед ним теперь стоял крепкий, раздавшийся в плечах мужчина. Неудивительно, что тот остался неузнанным. И, кроме того, глаза…
— Линзы, — с усмешкой ответил Крис на незаданный вслух вопрос, — один эскулап сделал мне их, чтобы скрывать настоящий цвет.
Его радужка и впрямь казалась блекло-серой, а не серебристой, как положено. Обычные водянистые глаза обычного пропоицы. Без бороды стала видна и разница в цвете кожи. Открытые участки покрывала грязь — или, возможно, краска, — и благородная бледность под ней исчезла без следа. Чистый же подбородок выдавал принадлежность к аристократии. И запах… Алекс убрал пистолет, приблизился и понял, что ядреный, с ног сбивающий перегар исходит от лохмотьев, брошенных на полу. Дыхание Кристофа оставалось свежим.
— Умно, — хмыкнул Алекс, — и кто научил тебя этим фокусам?
— Жизнь, — Кристоф плавно разжал кулак и продемонстрировал ему перочинный нож, — кстати, зачем это тебе?
Алекс схватился за пояс штанов. Собираясь открыть двери, он ожидал удара ведьмы и припрятал на себе заготовленное, заговоренное и защищенное символами лезвие. Знаки, нанесенные черной краской, покрывали нож, и теперь Крис смотрел на них с недоумением. Но как он успел выдернуть оружие у Алекса из-за пояса, не привлекая внимания? Разве что в момент, когда прорвался в двери.