Ему нужен свободный народ.
ЦирховияШестнадцать лет со дня затмения
Младшая дочь канцлера родилась на исходе лета, и в день ее рождения в главном темпле светлого бога горожанам раздавали подарки. Детям дарили медовые пряники и конфеты, женщинам — шелковые платки и заколки для волос из разноцветного стекла, а мужчинам ставили по большой кружке пива. Неудивительно, что к дверям темпла, расписанным золотыми шестиконечными звездами, с раннего утра выстроилась огромная очередь.
Внутри, на ступенях алтаря, верховный служитель в богатом вышитом золотой нитью одеянии, в парадном венце, лично вручал каждому пришедшему подарок, который подавали расторопные служки, а после просил затеплить свечу за здравие юной наследницы трона. Люди охотно соглашались, покупая за мелкую монету тоненькие восковые свечки у служительниц, ждущих вдоль стен. Воздух в темпле дрожал от жара сотен и сотен огней в напольных и подвесных канделябрах, лица святых за ними сияли от счастья. Ни давка, ни духота, казалось, никого не смущали, только личный служка то и дело промокал белым хлопковым полотном пот, бегущий градом по лбу верховного служителя из-под парадного венца, да подавал тому стакан чистой воды.
Такие праздники в народе любили, подаяния в жертвенницу темпла светлого сразу возрастали во много раз, а вечером, в темпле темного, ликование продолжалось — там предлагали всем желающим попытать свои силы в кулачных боях, а победителя вместе с тремя обнаженными ноннами купали в теплом вине на зависть остальной публике. Опиум курился в нишах, и по коридорам летели тосты с пожеланиями имениннице скорее вырасти, найти себе хорошего мужа и не знать с ним скуки в постели.
Про веселье в темпле темного Кристоф знал лишь понаслышке — приятели болтали прошлым вечером, когда все они, собравшись группкой, шли биться с бандой рыночных — а в темпле светлого он уже успел сам побывать с утра. Верховный служитель пытался дать ему медовый пряник, чем нанес ужасное оскорбление. К счастью, Крис видел, как разговаривает его отец с теми, на кого злится. Ледяной взгляд и пара сухих, брошенных сквозь зубы фраз сделали свое дело, служка убрал поднос с пряниками и принес кружку пива.
Вкус этой маленькой победы был сладок несмотря даже на то, что пиво горчило и отдавало спиртом. Крис устроился на скамье под деревом как раз напротив темпла и заставлял себя потягивать его, наблюдая, как длинная, извилистая змея-очередь все ползет и ползет в золотое нутро по солнцепеку. Едва выбравшись из темпла, он почувствовал, как взмок. На улице стояла жара, хотя солнце еще только поднималось на небосклон, а в помещении уже стало невыносимо.
К Крису прибились трое беззубых и оборванных мальчишек лет пяти-шести. За мелкую монету они развлекали его, стоя на одной ноге, борясь друг с другом, делая колесо или отбегая, чтобы по его приказу дернуть за волосы какую-нибудь зазевавшуюся майстру. Мелких монет у Криса был еще полный карман, а в другом кармане лежал бумажник с купюрами, которые при желании превращались в любом ближайшем магазине в еще большую гору монет, поэтому развлекаться он мог хоть до заката.
Мальчишки напоминали ему зверьков. Дикие, с жадно горящими глазенками, они смотрели на деньги в его руках, как на самые драгоценные сокровища мира. Больше денег их интересовала разве что еда. Крис купил у проходившей мимо лоточницы копченую сосиску и ради интереса разломил и бросил кусочки в пыль — тогда они кинулись, схватили грязными ручонками и съели. Их босые ноги тоже покрылись этой пылью, а проходящий мимо постовой хотел их прогнать, но Крис дал монету и ему. Тогда постовой козырнул и пошел дальше, накричав на пьяницу, который хотел рваться в темпл без очереди. Крис надеялся, что ему еще не скоро наскучит сидеть в тени и раздавать монеты. Ему очень не хотелось идти домой.
Дома творилось что-то страшное. Эльзу поймали, когда она убежала со своим парнем на свидание. Неприятно, конечно, что сестра попалась. Они оба долгое время успешно водили родителей за нос, наслаждаясь своей свободой, и услышав о ее провале, Крис испугался, что теперь тиски контроля сожмут и вокруг него. Эльзу, вот, лишили возможности общаться с друзьями по телефону, выходить куда-либо или принимать гостей, и это в разгар лета, когда нет уроков и самое лучшее, что можно придумать — гулять и развлекаться. Но потом он забыл и думать о себе и стал бояться только за сестру.
Отец регулярно кричал на нее каким-то чужим и свирепым голосом, а она кричала на него в ответ, срываясь в визг, и их крики разносились по всему дому. В такие моменты бледная мать стояла у дверей с отрешенным лицом, не двигалась и не говорила, а слуги переглядывались и шептались о чем-то, умолкая, когда Крис случайно показывался рядом. Самым странным было то, что в доме не было Димитрия. Все привыкли, что отец повышает голос только на него, но старший брат давно не появлялся. Почему тогда папа сорвался на Эльзу?
Ночами она плакала, долго и горько, эти рыдания не давали Крису спать. Он хотел пойти и утешить сестру, но ее дверь всегда оставалась заперта. Кроме того, у них появился новый слуга. Большой и молчаливый, с кривым перебитым носом, крохотными поросячьими глазками и горой мышц, он постоянно находился в саду под окнами Эльзы или стоял при ней в те редкие моменты, когда она выходила подышать. Правда, выходила в сад она все реже. Родители боятся, что она сбежит, догадался Крис. Про него самого, казалось, наоборот все забыли.
Он искренне не понимал, из-за чего поднялся такой сыр-бор. Эльза гуляла с парнем… но это же умная, правильная и рациональная Эльза. Крис ни секунды не сомневался, что она бы не стала делать ничего по-настоящему неправильного или плохого. Она всегда знала, как должна вести себя благородная лаэрда, и сама поучала его, когда он ходил отстаивать честь всех лаэрдов у рыночных голодранцев. Она дружила со своим человеческим парнем просто ради развлечения, только и всего.
Но больше всего пугает именно непостижимое уму, и поэтому Крис стал за нее бояться. Особенно, после одной жуткой ночи. Эльза плакала и плакала, когда весь дом уже погрузился в сон, и казалось, что только сам Крис еще никак не может уснуть. Ее боль отдавалась в нем эхом, он знал, что многие люди называют это близнецовой связью, и просто терпел, как терпят ноющую рану — вертясь в постели с боку на бок и стиснув зубы. А потом Эль вдруг затихла. Он подумал, что она уснула, но тишина была слишком свинцовой и давящей. Почему-то Крис не сомневался, что сестра не спит, и с ней в эту самую минуту происходит что-то плохое.
Он вскочил с постели, вынул из тайника нож и бросился к ней. Расковыряв замок, отжал пружину: он учился этому мастерству долго и теперь порадовался, что умение пригодилось. Эльза сидела на постели, в окно на нее падал лунный свет. Ее волосы казались покрытыми серебром, а ночная рубашка слегка просвечивала. На простынях перед ней расползалось черное пятно, а одеяло валялось на полу.
С неестественно вытянутыми перед собой руками сестра напоминала неподвижную восковую статую и покачнулась, как тряпичная кукла, когда Крис схватил ее. Он тряс ее и звал по имени и матерился — судорожно, шепотом — всеми словами, которые успел узнать от рыночных, пока вытаскивал спички из ее тела. Она порезала себя и вставила подпорки, чтобы края ран не сходились, и лицо у нее было страшнее, чем у матери: еще более отрешенное и бледное.
Тогда он практически взвыл от ужаса, умоляя сказать, чем ей помочь, а Эльза перевела на него пустой белый взгляд и ответила:
— Помоги мне сбежать отсюда навсегда.
Сбежать? Но куда она пойдет? Крис пытался образумить ее. Его рациональная сестренка должна понять, что ведет себя неправильно. Ей следовало бы покориться отцу и изобразить раскаяние, тогда бы со временем родители простили ее и вернули свободу. В конце концов, она сама провинилась. Зачем так упрямо идет им наперекор? А в Эльзу вдруг словно темный бог вселился. Она ударила брата и оттолкнула его и начала кричать, что он предатель, что он такой же, как все они, как их родители. Ошеломленный, Крис сидел на полу и только потирал ладонью ушибленную щеку. На крик прибежали слуги, включился свет. Потом был врач, суетливый человечек с саквояжем, полным успокаивающих уколов, и снова яростные крики отца и молчание матери…
Они даже не заметили, что в ту ночь Крис ушел и не возвращался домой до утра. Бродил по улицам, слушая перезвон в темпле темного и наблюдая за ночной жизнью столицы. Все хлопотали вокруг Эль, все пытались ее наказать, подавить, стреножить, как своенравную кобылу, а Крис просто больше не мог этого выносить. Любовь, понял он. У девчонок все сложно с ней. Он и раньше скептически относился к тому, какую невероятную важность женщины придают простому и глупому чувству, а глядя на сестру в ее нынешнем состоянии, и вовсе хотел бежать как можно дальше без оглядки.
И он бежал. Не так, как бегут женщины — в море своих слез и страданий. Он бежал в хорошую драку, в адреналин, кипящий в крови, в опасность, которая делала его жизнь ярче. В наблюдение за бродягами, которые становились шелковыми, как девичьи ленты, и ласковыми, как котята, когда в его руке звенела монета. В монетах Крис не знал нужды, он мог черпать деньги горстями из отцовского сейфа. Он нуждался в чем-то ином, чего и искал, убегая.
Рябой Тим называл таких, как Крис, сахарными мальчиками. Он со своей бандой любил приходить к школе под конец учебного дня и дразнить богатеньких лаэрдов или майстров, топтавшихся у дороги в ожидании родителей. Рыночные специально выбирали младших детей или девчонок и быстро смывались, стоило кому-то из слуг или старших показаться на горизонте. Крис не любил, когда его дразнили, поэтому он сколотил свою банду из друзей и ходил вечерами на площадь трех рынков бить.
Бить рябого Тима было особенно приятно. Крис знал, что как-то раз тот со своей бандой подкараулил одну девчонку из их школы, которая оказалась в неправильное время в неправильном месте, и так напугал, что та описалась прямо на улице. Над этой историей потом все смеялись. Все, кроме Криса. А что, если бы так попалась его сестра? Нет, Эль бы не стала мочить штаны, а дала сдачи, но все же.