Ну и что, что лаэрд не стал бы пачкать руки о чернь. Кристофа подобные условности не волновали. Про его брата среди рыночных ходили легенды, кто-то говорил, что Димитрий каждую ночь приносит кровавые жертвы темному богу и потому его невозможно победить в окулусе, кто-то считал, что он сам — темный бог, сошедший на землю, чтобы пожить среди людей. Так или иначе, если брат считался лучшим бойцом в столице, то чем Крис хуже? Он мечтал, что однажды тоже войдет на арену окулуса и будет стоять там, весь покрытый кровью врагов, и наслаждаться тем, как орут обезумевшие зрители с балконов. А потом выберет самую красивую девушку и разделит с ней остаток ночи. А может, возьмет даже двух или трех — там уж как получится.
Проблема заключалась в том, что Криса в темпл темного пока не пускали. Нонны хихикали и строили ему глазки, но затем всегда появлялась какая-нибудь строгая окта и выпроваживала его вон. Как будто их всех подговорил кто-то. Крис знал, что в его возрасте и с его деньгами никто уже не может запретить ему вход к темному. Некоторые из приятелей хвастались, что уже бывали там, развлекались с ноннами и курили опиум. Враки или нет, но в рассказах упоминалось много подробностей, которые сложно выдумать: про розовую воду, которой нонна протирает себя на глазах каждого нового клиента, как бы обновляя чистоту тела для него, и про безликих, которые приносят в нишу кальян. А вот Крису оставалось только ломать голову, что же с ним не так. И бить рыночных, чтобы меньше чувствовать себя изгоем и сахарным мальчиком.
Так он размышлял в это утро. Солнце поднималось все выше над площадью перед темплом светлого, а тень от дерева убегала, заставляя Кристофа ерзать на скамье и все больше поджимать ноги, чтобы удержаться в прохладном пятне. Мальчишки устали, они прыгали и играли перед ним уже не так резво, и ему стало жаль тратить на них монеты, тогда он пригрозил, что вернет постового и плеснул в них остатками пива, а они прыснули от него маленькой дикой стайкой, звеня заработанными деньгами в рваных карманах. Пенная влага в мгновение ока испарилась с раскаленной мостовой, Крис задумчиво посмотрел босоногим детям вслед. Странно, почему попрошаек ему можно купить, а нонну — нет?
Его взгляд, рассеянно скользнувший вдоль все такой же бесконечно длинной очереди, как несколько часов назад, вдруг наткнулся на яркое рыжее пятно в ленте однообразных серых, бежевых и белых оттенков. Сочные локоны блестели на солнце, падали на плечи и обрамляли высокую грудь. Криса на его скамье будто землетрясение тряхнуло. Грудь была очень ему знакома.
Именно эта сисястая украла на выставке в музее его любимые часы.
Он мстительно прищурился. Девчонка прогуливалась вдоль очереди и делала вид, что кого-то ищет, и, пожалуй, только сам Крис знал, чего от нее можно ожидать. Ее наивный наряд — светло-зеленое платьице, строгое, но в то же время кокетливое, с какими-то ленточками и оборочками — уже не мог его обмануть. Он видел сумку на сгибе локтя воровки и замечал, как ловкая ручонка то и дело шныряла туда в боковую складку, незаметную со стороны очереди.
Вот рыжая тронула за плечо какую-то майстру в годах и склонилась к уху, спрашивая что-то. Та покачала головой, мол, не знает ответ, но ее кошелек в это время перекочевал из кармана в сумку воровки. Рыжая прошла дальше, остановилась возле почтенного горожанина с большим пузом. Тот смотрел на нее сальным взглядом и почти не скрывал вожделения. Солнце палило, и сочные локоны продолжали блестеть. Наконец, из сумочки выпал белый платок. Девчонка стала за ним наклоняться, но толстопузый бросился вперед, явно стараясь успеть первым, они стукнулись лбами и схватились друг за друга, рассыпаясь во взаимных извинениях. У него тоже были часы, хоть и не такие дорогие, как в свое время у Криса, а еще бумажник и, кажется, мелочь в карманах, которую не удалось подробно разглядеть.
Горожанин, не замечая, что его обокрали, продолжал глазеть на девчонку и трогать ее за голый локоток, пока она, напустив оскорбленный вид, не отошла дальше к дверям в темпл. Таким же образом ей удалось продвинуться до самого входа, обирая тех, кто отвлекался на ее уловки, или просто шаря по карманам тех, кто стоял к ней спиной. В двери ее пропустил долговязый и прыщавый парень, явно покоренный локонами и грудью и раскрасневшийся, а пока он отвернулся и ругался из-за своего великодушного поступка с возмущенными людьми в очереди, она пошарила у него в кармане брюк и нырнула в здание.
Крис мог бы кликнуть постового или поднять переполох в очереди — уж тогда бы воровку растерзали в клочья. Но он решил поступить по-другому. Пришлось подождать, пока рыжая выйдет на улицу. Показавшись в дверях, та двигалась неторопливо, и Крис сидел смирно в своей тени, но стоило ей отойти подальше и свернуть за угол золоченого темпла, как он двинулся следом. На соседней улице он обнаружил, что девчонка больше не разыгрывает из себя праздную особу, а спешит уйти со всех ног, лавируя между горожанами, которые, наоборот, все еще стекались к темплу.
Он очень боялся потерять ее из виду, но и сокращать расстояние опасался, поэтому какое время они шли переулками, все больше удаляясь от центра. Внезапно Крис чуть не проскочил мимо: рыжая нырнула в простенок между домами и остановилась, чтобы перевести дыхание. Он заметил ее боковым зрением в последний момент и тут же прыгнул обратно, загородив собой обратный выход на улицу.
— Я помню тебя, — прошипел, тесня грудью к стене, — а ну, верни мои часы.
Она уставилась на него огромными голубыми глазами и по-детски растерянно приоткрыла рот, и за эту секунду Крис успел разглядеть, что лицо у нее самое обыкновенное, с блеклыми невыразительными чертами, веснушчатым и сильно курносым носом, а между двух передних зубов видна щель. Все, что в ней было красивого, это волосы и грудь, вот почему только их он в ней и запомнил. А в следующую секунду она так дала ему между ног, что Крис упал на одно колено, а в его глазах в самый разгар жаркого полудня заплясал кровавый снег.
Боль утроила его ярость, а ярость придала ему нечеловеческих сил. Он бросился за ней, все еще прихрамывая, а девчонка не долго думая скинула туфли и полезла через решетку, перегородившую другой выход из проулка. Бедра у нее были гладкие и белые — Крис увидел их, когда она для удобства подоткнула юбку за пояс — а пятки быстро стали такими же черными, как у мальчишек-голодранцев. С грацией дикой кошки рыжая перемахнула остроконечные пики, венчавшие решетку, и спрыгнула по ту сторону. Крис взял барьер с разбега. Внутри него проснулся зверь: он мечтал разодрать ее сразу, как настигнет.
Они выскочили на параллельную улицу, где какой-то добросердечный парень попытался остановить Криса, решив, что тот обижает юную и беззащитную девушку, но быстро отступил, получив в нос. Крепкие пятки рыжей уже мелькали на следующем перекрестке. Крис бросился через дорогу, рискуя налететь на кар, прыгнул в очередную подворотню: рыжая сидела верхом на заборе, ее юбка зацепилась за гвоздь. Воровка окинула преследователя полным ненависти взглядом, рванулась всем телом, оставив после себя светло-зеленый клок. Когда он перемахнул и это препятствие, она поджидала его в засаде. С неожиданной силой толкнув к стене, приставила что-то тонкое и острое чуть пониже пуговицы брюк. Крис предположил, что это могло быть шило.
— Не ходысь за мной, — как дикая лесная кошка прошипела она, — а то без хозыйства оставлю.
Тяжело дыша, они смотрели в глаза друг другу: его серебристый лед против ее небесной синевы. А она ничего, когда злая, совсем некстати подумалось Крису. В порыве эмоций ее черты приобретали выразительность, а веснушки на носу бледнели, зрачки же расширялись, пульсируя на радужке, и все вместе это делало ее почти красавицей. Дикой, преступной и говорящей на жутком наречии уроженки площади трех рынков, но все-таки красавицей.
— Часы отдай, — потребовал он, ощущая покалывание острия в опасной близости от своего мужского достоинства и потому стараясь не делать резких движений, — пока по-хорошему прошу.
— Ничаво-то я не брала, — тряхнула она рыжей копной.
— Брала. В музее на выставке меня обокрала. А ну, верни.
— Ежели и брала, того давнось уже нету, — не уступала она, — сами-то мне подарили, а теперича вобратную отбирають.
— Ничего я тебе не дарил, — терпение у Криса кончилось, он схватил ее руку, попутно отметив, какое тонкое и хрупкое у нее запястье, и выкрутил, заставив девчонку кричать от боли.
Металлический предмет упал на землю между ними, Крис скосил глаза: все-таки шило на деревянной ручке. Другой рукой он рванул ее сумку. Замок расстегнулся, стали видны все награбленные сокровища — часы, цепочки, кольца, украшения и кошельки.
— А это что?
— Откуплюся. Откуплюся, — пронзительно завопила рыжая, и на ее ресницах навернулись крупные слезы.
Когда он сжалился и чуть ослабил хватку, она двинула его между ног второй раз.
Шмакодявка поступает нечестно, подумал Крис, пока сам глотал слезы, выступившие от ужасной боли, стоя на коленях у стены. Женщины не должны пользоваться своим преимуществом в том, что мужчины не могут их ударить. Они должны уступать, раз уж и им идут на уступки. А ниже пояса два раза подряд не бьют даже рыночные во время вечерних стычек.
Когда он доковылял до выхода на улицу, то уже и не надеялся ее увидеть, но оказалось, что через дорогу параллельно с ними идет патруль, поэтому рыжей пришлось обуться и степенно шествовать, чтобы не привлекать внимания. Он так же чинно пошел за ней до угла, а потом они снова побежали.
Наконец, он загнал ее на дерево в чьем-то саду. Девчонка, и правда, была кошкой — никогда еще Крис не видел, чтобы тонкорукие и тонконогие создания так быстро забирались по голому стволу до нижних ветвей, закинув сумку на плечо и сжимая в зубах ремешки туфель. Она уселась там, шипя на него сверху, а когда Крис демонстративно сел под дерево на траву, собираясь держать осаду, кинула в него одной, а затем другой туфлей.