— Посмотри на меня, — он обхватил лицо своей девочки-скалы в ладони, когда она кое-как втиснулась и оседлала его колени.
— Я смотрю, Дим, — ее глаза были большими и слегка испуганными, и в их глубине плескалось его слабое отражение.
— Я люблю тебя. Слышишь? Только тебя.
— Ну вот видишь, — с облегчением улыбнулась она, — как все просто, а ты спо…
Петра осеклась и впилась зубами в нижнюю губу, потому что он уже расстегнул штаны и сдвинул в сторону ее трусики.
— О-о-о, Дим… — застонала она, цепляясь руками за спинку сиденья за его головой, — ох-х-х, как хорошо… как же хорошо ты делаешь это со мной…
Человек внутри него бесконечно шел со свечой по краю пропасти. И сегодня эта свеча едва не потухла.
Они поселились в небольшом городке на побережье, почти уже у самой границы с Нардинией, в гостевом доме, который держала подслеповатая богатая старуха. Димитрий снял лучшие комнаты: большие, с огромными окнами и широкой верандой, с дорогой мебелью и декором, они занимали добрую половину второго этажа. Лежа на кровати, можно было видеть океан. Внизу, на первом этаже, располагалась терасса со столиками, чтобы гости имели удовольствие обедать и ужинать на свежем воздухе, и шезлонгами для любителей подремать на солнышке, а за домом находился сад, полный экзотических растений.
Он ожидал, что Петра придет в бурный восторг, но та лишь пожала плечами с улыбкой. Роскошь апартаментов оставила ее равнодушной. Зато позабавил разговор с хозяйкой, который состоялся, пока они расплачивались за проживание вперед.
— Она посчитала нас молодоженами, — хихикнула девочка-скала, прикрыв рот ладошкой, пока слуга нес впереди ее чемодан, а старуха осталась у своей конторки пересчитывать наличные.
— Что ж, не будем ее разочаровывать, — Димитрий подхватил ее на руки, легко занес вверх по лестнице и повернулся к слуге: — Шампанского мне и моей благородной жене-лаэрде.
Петра, откинув голову, хохотала.
— Ну нет, — сказала она, отсмеявшись, когда он поставил ее на ноги в центре гостиной, — все же видят, что я — никакая не лаэрда. Как они могут в это поверить?
Он мог бы сказать ей, что здесь любую, кого бы он ни привез с собой, назовут так, как ему будет угодно, лишь бы доставить удовольствие состоятельному гостю. Мог бы. Но промолчал. Эта правда стерла бы улыбку с лица его девочки-скалы. А кому нужна такая правда?
Ночью ему приснилась Эльза. Они снова стали детьми в родительском доме, и он сидел у ее кровати, а сестра обнимала его. Только в этот раз ему было не остановиться. Он укусил ее за плечо, а потом кровавым ртом поцеловал прямо в губы. В руке сам собой оказался нож. Он полоснул по горлу Эльзы, а затем приник и стал пить горячую, сладкую кровь, фонтанчиками брызгающую прямо на язык. Дикий огонь наполнял его желудок, распространялся по всему телу, собирался тяжелым сгустком внизу живота. Покончив с сестрой, он сделал то, о чем так мечтал всю свою сознательную жизнь: прошелся по темным коридорам и зарезал в своих постелях и брата, и мать, и слуг, и всех-всех, кого только сумел найти в доме. Только отца не тронул. Он стоял над ним, мирно спящим, и мечтал убить его больше, чем всех остальных вместе взятых. И даже руки поднять не мог.
Тогда он повернулся и вышел из особняка, и на пороге его ждала Петра, такая, как была днем, улыбающаяся и счастливая. Димитрий выдохнул с облегчением, понимая, что теперь больше ничего не стоит между ними. Он свободен и может провести с ней остаток всех своих дней.
Он проснулся, обнаружив, что хрипит и бьется на влажных от пота простынях, а девочка-скала сидит и гладит его по спине, другой рукой прижимая к груди его голову.
— Это плохой сон, Дим, — шептала она и целовала его в мокрый висок, — я рядом, все хорошо. Ш-ш-ш, это плохой сон.
Вся его жизнь была одним сплошным плохим сном. До появления девочки-скалы, конечно. Усилием воли Димитрий приказал себе успокоиться, отодвинулся от нее и лег на подушки. За окном шелестел океан и ночной ветер раздувал белые шторы на распахнутых окнах, превращая их в паруса неведомых кораблей.
— Опять голова болит, да? — Петра целовала его лицо, безразличное и окаменевшее, его неподвижное тело. — Я сейчас помогу. Я знаю как.
Ночь была темна, и когти чудовищ рвали его мозги на части, а нежные женские губы скользнули по шее вниз. Она сдвинулась на измятых простынях, гибкая, как змея, и он откинул голову и закрыл глаза, не в силах устоять перед наслаждением. Ее рот был влажным, и ощущения отличались от тех, что он испытывал внутри ее тела, но казались даже острее, приятнее. Дикий огонь, который мучил его во сне, весь сконцентрировался где-то под ее умелыми руками, прокатился по стволу члена и ударил ей в рот. Она не отпрянула и тогда, вбирая его в себя до капли.
— Не надо было этого делать, — сказал Димитрий, когда обрел способность что-то говорить.
— Надо, — Петра, сидевшая на постели у него в ногах, беззастенчиво вытерла губы тыльной стороной кисти, — это всегда успокаивает твои боли. Расскажи, что тебе снилось?
Он фыркнул. С какого конца этой занимательной истории бы начать? Петра потянулась и накрыла ладошкой его насмешливо искривленные губы.
— Расскажи, — с серьезным видом попросила она, — пожалуйста.
Димитрий отбросил ее руку, встал с постели, подошел к дверям на веранду, отодвинув в сторону штору. Ветер холодил мокрую грудь, небо уже серело: миновал самый темный час перед восходом. Океан катил к берегу свинцовые воды, где-то вдалеке слышались пронзительные крики птиц.
Петра прижалась к нему со спины, голая, едва заметно дрожащая, ее руки сомкнулись поперек его живота.
— Не сердись. Я все равно буду любить тебя, Дим, — прошептала она, — даже если ты не расскажешь.
— А если расскажу? — холодным тоном отчеканил он. — Будешь любить меня после этого?
Она сглотнула.
— Да. Даже не сомневайся.
И он рассказал. Не ту неприглядную правду, которую стоило бы — кому нужна такая правда? Просто говорил и говорил, глядя на океан: об отце, для которого всегда был разочарованием, а не сыном; о матери, которая стыдилась, что его родила; о брате, которого объявили наследником вместо него, и о сестре. Об Эльзе он рассказывал особенно много. Петра тихонечко обошла вокруг и теперь обнимала его спереди, подняв голову и заглядывая в лицо.
— Ты любишь ее, — нежно улыбнулась она.
— Я ее ненавижу, — покачал головой Димитрий. — Их всех. Всех ненавижу.
— Они просто не знают тебя, — девочка-скала приподнялась на цыпочки и поцеловала его в губы, — так, как знаю я. Если бы знали — то все было бы по-другому. Ты просто никогда не показывал родным настоящего себя.
Это она его не знала. Это ей он еще не показывал настоящего себя. Один раз, правда, чуть не открылся, но потом еще глубже затолкал все внутрь. Чудовища сильны, а маленький волчонок — слаб, и ему не хватало силы духа пожертвовать эгоистичными моментами счастья даже ради безопасности любимой. Как и сейчас — не хватило смелости рассказать, что же ему снилось.
Утром они завтракали на террасе. Точнее, Димитрий завтракал, сидя в кресле, закинув ногу на ногу, попивая густой ароматный кофе и почитывая местную газетенку, а Петра лежала рядом на шезлонге, и одна из служанок растирала ей плечи. Он хмыкнул, подумав, что становится похожим на отца: тот тоже любил за завтраком уткнуться в газету. На самом деле, буквы плохо складывались в слова — в голове снова шумело — но это был способ отвлечься.
Случайно подняв глаза от строчек, он бросил взгляд на девушку, склонившуюся над Петрой. Ее длинные темные волосы блестели на спине, руки споро работали, а груди под простым форменным платьем колыхались. Она тоже посмотрела на него в ответ, ее улыбка показалась ему понимающей и очень порочной. Благородный лаэрд устал от своей любовницы, говорили глаза девушки. Благородный лаэрд может получить здесь все, что только пожелает.
Он желал того, что вряд ли заставило бы ее улыбаться.
— Можешь идти, — прозвучал спокойный голос Петры.
Что-то в этом голосе заставило его насторожиться. Что-то, терзающее его догадками и раньше, но постоянно ускользающее из-за проклятого шепота в башке.
— У нас в Нардинии есть постельные рабы и рабыни, — Петра села, прижимая к груди полотенце, потянулась и взяла со столика свой кофе. — Их берут, когда жена по каким-то причинам не удовлетворяет мужа. Или муж — жену.
— Другого мужика я рядом с тобой не потерплю, сладенькая, — ответил он с ледяной усмешкой.
— А речь сейчас не обо мне, — все так же спокойно парировала она. — Если тебе меня мало…
— Проклятье, да мне тебя более чем достаточно, — вспылил он и швырнул чашку на дощатый пол террасы. — Хватит меня изводить своими подозрениями.
Слуга с тряпкой тут же подбежал, чтобы все убрать. Другой — поднес им за столик новую порцию кофе. Петра наблюдала за ними, застыв, как мраморное изваяние.
— Прости меня, сладенькая, — поморщился он. — Я идиот, что накричал. Пойдем куда-нибудь, погуляем. Это безделье сводит нас с ума.
— Я только переоденусь, — кивнула она и ушла, выпрямив спину.
Отправившись с ней в город, Димитрий очень старался загладить вину от утренней ссоры, но оттаяла девочка-скала, только когда они вышли на парусной яхте в океан. Она надела длинное белое платье, столь отличающееся от ее привычных шортиков и маек, что он не мог оторвать глаз от нее. Пошушукавшись с капитаном, Петра встала за штурвал, и, глядя, как ветер лепит ткань к ее фигуре, как уверенно она стоит на палубе и с какой улыбкой смотрит вдаль, он чувствовал себя влюбленным мальчишкой. Яхта летела вперед по волнам, а матросы небольшой команды одобрительно перемигивались.
— Не знал, что ты умеешь управляться с кораблями, сладенькая, — пробормотал он, обнимая ее сзади и утыкаясь лицом в плечо.
Здесь, в водной стихии, девочка-скала позабыла все обиды и снова стала мягкой и нежной.
— В детстве у моей матери служил один раб, Бакар, который когда-то был моряком, — призналась она. — Отец подарил мне яхту, когда узнал, что я хвостом хожу за Бакаром и слушаю его байки, а старый раб научил меня всему, что знал. Мы с ним избороздили всю гавань и даже охотились на морскую суку. — Она засмеялась. — Правда, не поймали. Морской суке нужны сильные мужчины, а не старики и дети.