Вот теперь Димитрий понял, что же не мог ухватить все время.
— Насколько знатная у тебя семья, сладенькая? — спросил он, проводя кончиками пальцев по ее плечу.
Петра снова стала, как камень.
— С чего ты взял, что знатная? Рабы у нас водятся повсюду, как у вас — слуги, а лодку умеет сколотить даже нищий.
— Просто интересно, почему девушка, которая разговаривает с незнакомой служанкой уверенным приказным тоном и умеет управлять кораблем, отказывается взять себе в помощь слуг у нас дома.
— Потому что я уже не та девушка, — отрезала она и даже не поморщилась, когда волна перехлестнула через борт и брызнула им в лица белой пеной, — и той девушкой быть не хочу. Ту девушку не спасли ни рабы, ни титулы, когда ее брат промотал все наследство и ее продали дракону. Мне нравится жизнь, которой я живу сейчас. С тобой.
Димитрий еще раз провел ладонью по голому, гладкому, соленому от брызг женскому плечу.
— Я могу купить долги твоего брата.
Петра откинула голову и рассмеялась, сердито и зло.
— Тогда, пожалуй, тебе придется самому лечь к дракону в постель. Потому что никаких денег не хватит.
— Что ж, — вздохнул он, обошел ее и оперся локтем на штурвал, — по крайней мере, никто из тех, с кем я ложился в постель, еще не оставался неудовлетворенным…
Теперь она расхохоталась уже по-другому и стукнула его в плечо. Ее смех был таким, как Димитрий любил. От удара он застонал и согнулся, упав на колени, а Петра не на шутку испугалась, начала извиняться и совсем не ожидала, когда его руки обхватили ее бедра, а лицо уткнулось ей в живот. Она завизжала, и от крушения на рифах их спас только капитан яхты, вовремя предложивший взять на себя обратно командование кораблем.
Когда они сошли на берег на пристани, возвращаться в комнаты не хотелось. У причалов женщины торговали рыбой и моллюсками, а вольные моряки свистели проходившим мимо красоткам и танцевали под гитару. Петра прогулялась вдоль торговых рядов и купила ожерелье из ракушек, которое немедленно повесила Димитрию на шею. Он затащил ее чуть дальше в ломбард — хорошего ювелирного салона, как в столице, тут было днем с огнем не сыскать — и приобрел красивый рубиновый кулон на длинной золотой цепочке. Красные искры от него так и скакали по загорелой коже Петры.
Увидев, как украшение смотрится на ней, Димитрий снова не совладал с собой. Они занялись любовью прямо в безлюдном узком переулке за ломбардом, при свете дня. Кулон подпрыгивал между обнаженных грудей Петры, пока Димитрий прижимал ее к шершавой стене дома, и девочка-скала кусала губы, ерошила его волосы и шептала: "Сумасшедший", а где-то на улицах совсем рядом с ними шумела и кипела жизнь. Это было хорошее сумасшествие, правильное, и он очень боялся времени, когда наступит ночь, и чудовища вновь обретут в нем дикую силу.
Выбравшись, наконец, к людям, посмеиваясь и поправляя одежду, они наткнулись на пьяного старика в расшитом белом одеянии, который звонил в колокольчик и выпрашивал у прохожих пожертвование на обустройство темпла.
— Кто это? — притихла Петра, разглядывая его издали и цепляясь за локоть Димитрия.
— Служитель светлого бога, — равнодушно пожал тот плечами.
— Но он же шатается от спиртного…
— Ну… если б меня заставили служить светлому, я б тоже каждый день бухал.
— Богохульник, — она стукнула его по руке, но сама не смогла скрыть улыбку. — Надо дать ему монету.
— Мне ты не стала давать монету, когда нашла у реки, — с притворно грустным вздохом напомнил он. — Сказала, что я ее пропью. Думаешь, он поступит иначе?
— Тебе я отдала свое сердце, — мстительно прищурилась она и протянула раскрытую ладошку, — так что не жалуйся и давай деньги.
— Избивают, — покачал Димитрий головой, — грабят, и это посреди белого дня.
Но деньги он ей, конечно же, дал, и Петра потащила его ближе к старику, чтобы внести пожертвование. Тот оглядел их красными глазами и дыхнул алкогольным парком.
— Спасибо, благородные господа. Скажите свои имена, чтобы я испросил милости для вас у светлого бога.
— О, не надо, — поддалась на его льстивый тон Петра, — я вообще из другой страны и… э-э-э-…
— Купи себе похмелиться, отец, — закончил за нее Димитрий и хотел отойти, но старик уцепился в девочку-скалу мертвой хваткой.
— Тогда я попрошу долгих дней и здоровья для ваших детишек.
— У нас нет детишек, — покраснела Петра и робко взглянула на Димитрия.
— Как это — женаты и нет детей? — тряхнул косматой головой служитель и, видимо, прочитал ответ по ее лицу: — Али не женаты? Не порядок. Богопротивно это, когда любят друг друга без благословения высших сил. Еще пару монет, благородные господа, и я вас прямо сейчас поженю.
По глазам легко читалось, как же ему хочется заработать, а доверчивая девочка-скала стала совсем красной и все пыталась его убедить, что ничего из этой затеи не получится.
— А давай, — сказал Димитрий, которого все происходящее начинало забавлять, и вынул из кармана купюру.
— Ты что, Дим? — вспыхнула она. — Это же не будет считаться по-настоящему. Я вообще гражданка Нардинии, и у нас с собой нет никаких документов.
— Вот именно, — он наклонился и поцеловал ее в губы. — Нет никаких документов. И никто здесь не знает, что ты из Нардинии. И все это не по-настоящему.
Теперь она, наконец, поняла его замысел.
— Все равно это плохо, — произнесла суровым шепотом и засопела: — Мы только что… ты меня там, за ломбардом… мы…
— Скрепили брак чуть раньше его заключения, — Димитрий снова поцеловал ее. — Расслабься, дорогая. У нас впереди еще полноценная брачная ночь.
Их заминка привлекла зевак и вокруг стала собираться толпа. Глаза у Петры лихорадочно блестели, но она всегда была смелой, его девочка-скала. Она расправила свое длинное красивое платье и огляделась. Одна из женщин подарила ей букет цветов взамен венчального венка, узнав о событии. А потом все засвистели, закричали и зааплодировали.
И там, прямо на улице недалеко от пристаней крохотного провинциального городка, среди запаха рыбы и под гитару матросов, пьяный служитель светлого бога их и поженил.
Без имен. Без документов. Не по-настоящему.
Зачем он позволил ей в тот день напоить себя? Хотя нет, они оба были уже пьяны, от своей любви, от счастья, от запаха океана и от криков толпы, когда их губы коснулись друг друга под заключительное благословение. Зрители, ставшие вдруг и гостями праздника, потащили их в ближайшую таверну. Димитрий сразу дал хозяину все деньги, которые у него при себе оставались, и попросил больше не беспокоить, и вино, пиво, эль и сидр полились рекой.
Почему он не заподозрил ничего, когда понял, что в голове тихо? Наверно, он не хотел об этом думать. Мечтал хотя бы на один день насладиться тишиной просто так, без всяких условий. Желал ощутить себя обычным человеком, одним из тех многих, что пили и веселились вокруг.
Его женщина танцевала, белое платье то и дело кружилось в центре таверны, рубиновый кулон сверкал. Мужчины — молодые и старые — не сводили с нее глаз и становились в очередь, чтобы потанцевать с невестой. Петра раскраснелась, на щеках играл румянец, а взгляд то и дело находил Димитрия среди толпы. Он не пил и не ел, просто сидел за столом со случайными свидетелями их торжества и смотрел на нее, не в силах наглядеться.
В свои комнаты они верулись затемно, и он тут же потребовал шампанское. Много, много шампанского, чтобы наполнить целую ванну, стоявшую в соседней комнате у окна.
— Зачем такие траты, Дим? — шептала Петра, уворачиваясь от его поцелуев и пытаясь одновременно сбросить с ноги туфлю.
— Потому что я хочу, — он схватил ее за плечи, заглянул в глаза, слишком возбужденный ее танцами среди толпы, слишком охваченный тишиной и молчанием своих чудовищ. — Я так хочу. Понятно?
Наконец, достаточное количество бутылок было принесено, открыто с громкими хлопками и вылито в емкость. Он разорвал на Петре ее чудесное платье, едва за последним слугой захлопнулась дверь — она только смеялась. Они залезли в щекочущее пузырьками шампанское и целовались, как умалишенные, слизывали сладкую жидкость друг с друга и ласкали друг друга губами и языком.
— Дим, — хихикнула она, когда его язык оказался у крохотной дырочки между ее ягодиц, и вывернулась из рук. — Это уже слишком.
— Для меня ничего не слишком. Ничего, — будто со стороны слышал он свой сухой лихорадочный шепот. — Особенно с тобой. Ты моя теперь. Моя жена. Моя навсегда.
— Но это только понарошку. Это неправда.
— Сегодня пусть будет правда, — он целовал ее ключицы, терзая пальцами уже другой, привычный вход между ее ног. — Позволь мне. Один раз. Один маленький разочек. Я больше не попрошу.
— Что позволить, Дим?
— Все. Разреши мне сегодня все, что я хочу.
— Я разрешаю, — она смотрела огромными распахнутыми глазами, зрачки в них пульсировали от желания, а у него мутилось в голове от сладости шампанского и вкуса ее кожи.
— Ты будешь любить меня все равно?
— Я люблю тебя, Дим. Я уже тебя люблю.
— Повтори это.
— Люблю.
— Я больной ублюдок, сладенькая, — он погладил ее по лицу, оставляя влажные следы, — я хочу, чтобы ты это знала.
Петра схватила его за запястья, на ее лице блуждала блаженная хмельная улыбка.
— Я в это не верю, Дим. Но даже если и так — мне уже все равно.
Они оказались на кровати — простыни стали мокрыми от шампанского — и он раздвинул ее ягодицы и лизал ее там, доводя до криков. Поднял голову, Петра оглянулась на него через плечо, глаза казались мутными от страсти.
— Еще. Сделай это еще. Люби меня.
— Я хочу по-другому, — он куснул ее за бедро, глядя с мольбой и надеждой, — но тебе будет больно.
— Очень больно? — напряглась она.
— Нет. Немножко. Но все-таки. Я обещал, что больше никогда не причиню тебе боли, поэтому без твоего разрешения не могу.
Петра повернулась, придвинулась к нему на край кровати и обхватила руками и ногами.