ЦирховияШестнадцать лет со дня затмения
Женщина танцевала на остром лезвии ножа. Ее темные блестящие волосы окутывали фигуру при резких поворотах и покачивались плотной струящейся завесой, когда она извивалась и приседала. Ее руки походили на изящно изломанные ленты, когда двигались в запястьях и локтях, бедра напоминали холодный мрамор, а ступни были напряжены и вытянуты так, что стояла она лишь на кончиках пальцев.
Его кости с хрустом ломались, жилы лопались, и кровь заполняла рот, когда он смотрел на нее. Взмах ее раскрытой ладони — и его глаза тоже начинали кровоточить. Волнообразное движение талии — он едва сдерживал крик от взрыва боли в голове. Она выгибалась — и его скручивало судорогой. Она смеялась — он рычал и скрежетал зубами.
Вокруг женщины подобно змеям струились полосы черного дыма. Пряный, сладковатый запах: ваниль и мертвая плоть. Дым клубился, то целуя женское тело, то взвиваясь над ее головой и складываясь в причудливые буквы. Изогнутые, с острыми, как ножи, краями, древние, незнакомые, они превращались в слова. Такие буквы встречались разве что на страницах истлевших от времени дарданийских писаний. Их наносили на бумагу чернилами, замешанными на крови первых монахов, чтобы они всегда несли свой глубокий, сакральный смысл. Эти буквы даровали людям свет.
Но для него их писала тьма. И хоть он давно не читал старых книг, эти слова понимал прекрасно.
"Сделай это".
— Братишка. Очнись, — Ян тряс его за плечо и, похоже, уже довольно долго.
— Посмотри, как красиво, — пробормотал Димитрий, с полуулыбкой указывая ему на женщину.
Но Ян лишь мельком глянул через плечо и снова повернулся к нему.
— Ты меня пугаешь, брат, — сказал он встревоженно, — когда целый час сидишь вот так неподвижно в кресле, молчишь и пялишься на пустую стену. Там ничего нет. Это просто стена. Голая стена, и все. Что ты там видишь?
Димитрий повернул к нему безмятежное лицо с черными провалами глаз.
— Я не знаю.
Ян выругался так, что утер бы нос любому уличному бродяге, и похлопал его по щеке.
— Я знаю, что ты много работал, брат, — вкрадчиво начал он, — с тех пор, как вернулся из своего отпуска. Каждый вечер ты буквально взрываешь окулус. И я безумно восхищаюсь тобой. Не побоюсь сказать, что сейчас ты просто на пике своей лучшей формы. Как ты выпустил тому парню кишки, — Ян ухмыльнулся и покачал головой. — Только за последний месяц мы стали вдвое богаче прежнего. Но тебе нужно снимать напряжение и расслабляться, иначе ты себя загоняешь.
— Нет, не нужно, — покачал головой Димитрий.
— Нет нужно. Ты не можешь все время только отрывать головы и вспарывать животы. Давай я приведу тебе какую-нибудь девчонку. Ты ни разу не брал девчонку с тех пор, как вернулся, и не ездишь к своей нардинийке. Я же вижу, как тебя ломает без секса.
— Никаких женщин, — словно со стороны услышал он свое рычание, а пальцы помимо воли сомкнулись на горле Яна, заставив того дернуться и захрипеть.
Не для того он безвылазно, не считая окулуса, запер себя в этих комнатах под темплом темного, чтобы вновь сорваться. Девочка-скала верила в него. Что с того, что он сам почти перестал в себя верить? Он помнил, как вернулся к ней на утро после их "брачной ночи" и нашел ее бледной и не сомкнувшей глаз, сидящей у окна в ожидании его возвращения. Петра не требовала сказать, где его носило, и это хорошо: он не сообразил бы, что ей ответить. Но его не оставляло чувство, что она все поняла. Не могла не понять после того, что он сделал с ней, после того, как показал лишь крохотную частичку того, что таил внутри, самую вершину своего огромного, темного, отвратительного айсберга. Отчаянно избегая ее взгляда, он заставил Петру собрать вещи, и они уехали.
Усилием воли Димитрий разжал пальцы, и Ян закашлялся, потирая горло и отползая от него.
— Тебе нужна женщина, — упрямо повторил он.
Ему нужна была только Петра. Но он не видел ее с тех пор, как привез обратно в столицу, высадил у дома и тут же умчался прочь. Они не разговаривали всю дорогу и не встречались больше месяца. Нужен ли он ей теперь?
— Как она? — неохотно спросил Димитрий. Он встал и отвернулся, заложив руки за спину.
Ян, охая, тоже поднялся на ноги.
— Нардинийка? Ждет тебя. Постоянно спрашивает о тебе. Я по-прежнему покупаю ей все, что нужно, как ты приказал, но она почти ничего не просит. Она… она рыдает, брат. И ждет тебя. И просит только, чтобы ты пришел. Мне ее даже жаль. Это жестоко, брат. Если ты решил порвать с ней, только скажи…
— Да, я решил, — Димитрий обернулся, его глаза полыхнули. — Я решил, что ей надо убраться из моей квартиры. Скажи, что она мне надоела. Скажи, что я больше не желаю ее видеть. Поезжай к ней прямо сейчас и скажи… — он скрипнул зубами, — скажи, что я нашел себе другую. Купи ей билет с открытой датой, пусть валит домой, в свою Нардинию.
— Хорошо, — кивнул Ян и попятился к двери. — Я так и сделаю. Даже отвезу на вокзал, если понадобится. Не волнуйся, брат. Она уедет.
Димитрий поморщился, сжал кулаки и опустил голову, но как только дверь приоткрылась, он мгновенно оказался рядом, схватил Яна и толкнул к стене.
— Отвезешь ей денег, — процедил он в лицо приятелю надтреснутым голосом, — много денег, все, что я заработал за последний бой. Купишь ей по пути подарок. Хороший подарок, украшение или что-нибудь еще. Подумай сам, ты это умеешь. Подаришь и скажешь, что это от меня. Скажешь, что я прошу у нее прощения. За долгое отсутствие. За то, что не могу приехать сам. Скажешь, что у меня много работы. Скажешь, чтобы она ждала: я приду. Скажешь… что я люблю ее.
Глаза у Яна округлились. Он сглотнул и аккуратно снял руки Димитрия со своих плеч. Скривился.
— То же самое ты говорил мне и на прошлой неделе. И на позапрошлой. Ты держишь ее там уже больше месяца, брат. Определись уже, чего ты от нее хочешь.
— Проклятье, просто сделай это, — рявкнул в ответ Димитрий и ударил кулаком по стене так, что Ян вздрогнул. Наставил указательный палец прямо другу в лицо. — Помни, ты отвечаешь за нее. Головой отвечаешь. Только попробуй что-нибудь испортить.
— Да ничего не испорчу я, — обиженно фыркнул Ян и оттолкнул его. — Я все понял. Она перестанет плакать после моих сказок о том, как ты скучаешь по ней. Я заставлю ее улыбнуться и мечтать о тебе.
Димитрий кивнул. Да, так будет хорошо. Так будет правильно. Он отпустит ее, но чуть попозже. Не сейчас. Не сегодня. Когда в его голове хоть немного прояснится. А пока он продолжит кормить свои голоса жертвами в окулусе.
— Да, еще кое-что… — замялся Ян. — Хотел сказать тебе в более подходящее время, когда ты будешь в настроении. Но, видимо, такого случая может не представиться еще ближашие пару недель. Твой младший звонил уже несколько раз и довольно настойчиво.
— У меня пока нет времени на мелкого, — раздраженно отмахнулся Димитрий.
— Вот и я так подумал, — закивал Ян, — но на этот раз, кажется, все серьезно. В твоей семье что-то произошло. Твоя сестра под домашним арестом и… твой брат просил передать, что она пыталась покончить с собой после ссоры с родителями.
Димитрий резко повернулся, не веря своим ушам. Эльза? Под домашним арестом? Пыталась покончить с собой? Любимица отца, маленькая, послушная, чересчур благоразумная девочка, какой он ее помнил? Его мало что в этой жизни уже могло удивить, но новость поразила.
Взмахом руки Димитрий отпустил Яна и задумался. Он боялся даже вспоминать о доме в последнее время, с тех самых пор, как к первому голосу в его башке добавился второй. Угроза, что его сорвет, и он не сможет остановиться, если увидит кого-то из домашних, довлела над ним с удвоенной силой. Но… когда-то он сам обещал Эльзе, что заберет ее из-под отцовской крыши, если ей станет плохо там. Он поклялся сестре, что она может на него положиться. И вот теперь это время настало.
Слишком хорошо он помнил, какова на вкус ярость Виттора, каким смертельным ядом пропитано его отцовское презрение и как полновесен его кулак. Роль паршивой овцы — незавидная доля. А еще Димитрий не забыл, как кроха Эльза приходила ночью утешить отверженного старшего брата, когда чудовище жрало его изнутри своими острыми, как иглы, зубами. Он колебался еще несколько минут, а затем решительно вышел из комнаты.
В особняке сменили привратника — крепкий мужчина среднего возраста вышел навстречу Димитрию, когда тот бросил кар у ворот. К счастью, мать наверняка предупреждала его о возможных визитах нежеланного сына, поэтому, заслышав имя, тот лишь кивнул и отступил в сторону. Шагая по ухоженной, засыпанной мелким гравием дорожке между клумб пионов и гвоздик, Димитрий тряхнул головой, стараясь сделать это незаметно. Шум в ушах нарастал, как рокот волн во время прибоя. Они шептали, и хрипели, и глумились над волчонком, наперебой зазывая его. Нелучшее время, чтобы навещать дорогую семью, но Ян прав — лучше может и не стать вовсе.
У входа в особняк дорогу ему перегородил здоровяк с перебитым носом, очень похожий на одного из тех, кто поливал своей кровью полы окулуса каждый вечер с момента возвращения в столицу Димитрия. Упрямая гора мышц оказалась цепным псом Виттора и без устали твердила, что пока не получит разрешение хозяина, никого не пропустит, будь то хоть блудный сын, хоть сам канцлер Цирховии. Димитрию пришлось поставить точку в этом разговоре, с одного удара попав в болевую зону на подбородке и вырубив охранника.
Он ворвался в холл, распугивая своим видом служанок, и взлетел по лестнице, готовый наткнуться на мать или отца. Но родители отсутствовали, и даже мелкий куда-то пропал. "Уже учится сбегать из этого милого дома", — с холодной ухмылкой подумал Димитрий, направляясь в комнату сестры.
Он бросил короткий взгляд на массивную железную дверь, ведущую в его собственные "апартаменты", и будто наяву услышал собственный вой и скрежетание когтей по доскам пола. Так ли уж ошибались родители, закрывая его там? Ведь все вернулось на круги своя — теперь он делает это сам с собой добровольно.