лкнула в объятия майстера Ингера, а потом, мало ли, выплывет, что вы вообще подельники.
Девушка слушала ее, застыв, как мраморное изваяние.
— Но я обещала тебе свободу, — уже другим, миролюбивым тоном продолжила Северина, — и обещания свои держу. Вот. Возьми эти деньги. Их хватит, чтобы уехать куда-нибудь и перебиться, пока не найдешь новую работу. Ты сослужила мне хорошую службу, и за это я говорю тебе "спасибо".
Служанка молча взяла тканевый мешочек, набитый хрустящими купюрами. Не зря Северина столько дней собирала их, утаивая понемногу от отца. Когда-нибудь, многими годами позже, ее божественно красивый и жестокий муж скажет: "Когда бьешь — целуй", и она поймет, каким магическим влиянием на окружающих обладают эти два простых действия, если чередовать их между собой именно в такой последовательности. Но тогда, в юности, она выбрала способ интуитивно. На следующее утро девушки и след простыл. С каким же суеверным ужасом она взглянула на госпожу напоследок. Какое же это приятное ощущение — видеть, как меняются люди, когда понимают, как недооценивали тебя.
Тот факт, что Северина достигла брачного возраста, смягчал наказание майстера Ингера, и вопрос о смертной казни закрыли, но ее благородное происхождение его вину ухудшало, поэтому в итоге его приговорили и отправили на долгие годы в дарданийские предгорья валить хвойный лес. Не самое худшее наказание, если учесть, что периодически канцлер издавал указы о досрочном освобождении заключенных в честь, например, рождения очередного наследника или наследницы трона или другого знаменательного для страны события. У майстера Ингера еще оставался шанс вернуться к нормальной жизни.
— Северина, — завопил он вдруг, когда на его запястьях защелкнули тяжелые железные кандалы и повели из зала. — Северина. Северина. Северина.
Осужденный брыкался и кричал, без конца повторяя ее имя, пока стража с трудом не вытолкала его прочь. Она так и не поняла, что он хотел ей сказать.
Обрушив справедливое возмездие на обидчика дочери, отец Северины засел в кабинете с бутылкой коньяка. Она нашла его там, согнувшегося над столом и обхватившего седую плешивую голову руками. И снова ее кольнула жалость: он такой старый, никем не любимый, слабый и несчастный, как ветхий дом, в котором уже никто не живет. Опоры его подкосились, и стены вот-вот рухнут от любого ветерка. А этот ветерок, готовый его свалить, паруса ее кораблей только наполняет.
— Это я виноват, — услышав скрип дверных петель, он поднял на дочь красные измученные глаза, — я совсем забросил тебя, оставил без внимания. Ты же столько раз меня в этом упрекала… Аннелика прокляла бы меня за это.
— Виноват, — Северина приблизилась и уселась на свободный стул возле отцовского стола, — но теперь уже ничего не поделать. У тебя еще есть шанс все исправить, я ведь жива, никуда не делась, сижу вот перед тобой. — Она поколебалась и добавила совсем тихо: — И ты меня прости. Я люблю тебя, папа. Поэтому и нервы мотала, что так нуждалась в тебе и кусочке твоего внимания. И тоже виновата. Я тебя опозорила.
Отец растроганно прослезился, взял ее за руку своими длинными и тонкими, созданными для чернил и бумаги пальцами, сжал в ладонях.
— Я же не такой судьбы для тебя хотел, доченька. А теперь что тут можно исправить? Если бы мы могли как-то замять это дело… Но все общество в курсе беды, которая случилась с тобой. Никто теперь на тебе не женится. Какое бы приданое я ни дал, чтобы ни пообещал — никто не захочет иметь с нами дела после того, как ты состояла в скандальной связи. Твоя репутация безнадежно испорчена.
— Ну почему же не женится, папа? — Северина ласково улыбнулась. — Женится. Тот, у кого репутация еще похуже моей.
Но то ли темный бог, так долго помогавший ей, перенял манеру поведения своего светлого брата и решил вдруг отвернуться в самый неподходящий момент, то ли Северина не учла, что есть люди, которым он покровительствует больше, чем ей. А может, она по молодости лет просто не знала, что каждый поступок тянет за собой закономерное противодействие неподвластных человеку сил? Непостижимым для нее образом четко выверенный механизм плана вдруг дал сбой, развалился на части, оставив после себя лишь груду никому не нужных винтиков и шестеренок. Что-то пошло не так — и Северина поняла это, как только на следующий день отец вернулся домой.
Она мерила гостиную шагами и грызла ногти от волнения, успокаивая себя тем, что прикидывала в уме фасоны будущего свадебного платья. Бросившись навстречу родителю, тут же споткнулась и замерла, ощутив неприятный холодок в груди.
— Нет, — только и выдавил ее благородный отец, тяжело опустился на стул и склонил голову.
— Как "нет"? — не поверила она своим ушам.
— Виттор сказал "нет".
— Он не мог так сказать, — холодок нарастал, превращаясь в ледяную стужу, сковавшую сердце, и Северина сглотнула. — Ты разговаривал с ним, как друг? Вы же всегда близко общались. Ты напомнил, что мы с Эльзой — лучшие подруги?
— Да, — глухо отозвался отец.
— Ты сказал, что он должен нам помочь?
— Северина… — отец устало вздохнул, — семья Виттора ничего нам не должна…
— Ты сказал, папа? — она не выдержала и перешла на визг.
— Да. Я сказал все, как ты просила.
— Слово в слово?
— Конечно, дочь. Я же сразу объяснял тебе, что ничего из этого не выйдет…
— Что ты ему сказал? — только не плакать. Это какая-то ошибка. Ее тюфяк-отец наверняк что-то забыл или перепутал, и Виттор не понял намек, который Северина хотела до него донести. У них же был уговор. Небольшое соглашение, услуга за услугу, только и всего.
— Говорю же, произнес все слово в слово, — поморщился отец. — Что Виттор должен нам помочь. Что мы дадим за тебя хорошее приданое, если он согласится женить на тебе своего старшего сына. Что ты лично его об этом просишь. — Он вдруг встрепенулся. — Как будто твоя просьба повлияет на него больше моей. Дочь, будь моя воля, я бы не стал тебя за этого мальчишку выдавать. Про него говорят такое…
— Да понятно, что не стал бы, папа. Это мне сразу было ясно, — Северина в панике прошлась до двери и обратно. Этого не может быть. Если отец не врет, то почему Виттор не отреагировал? — Про меня тоже теперь всякое говорят, что с того? Мы с ним единственный вариант друг для друга, и вы, наши родители, должны это понимать. Твой друг чем-то объяснил свой отказ?
— Да, — отец глянул на нее коротко и недовольно, — Виттор сообщил, что в его семье… — он мотнул головой, собираясь с духом, — …в его семье нет и никогда не было использованных девок. В общем, поменьше проводи время с Эльзой. После того, что ее отец позволяет себе говорить о моей дочери, мы с ним не друзья. Руки ему первым не подам ни в общественном месте, ни наедине.
Северина слушала его, остолбенев от шока. Нет, ее тюфяк-родитель определенно что-то напутал. Все-таки не зря есть пословица: хочешь, чтобы было сделано хорошо — делай сам. Исправлением отцовских недоработок она и занялась, поехав якобы в гости к Эльзе. Поболтав с подругой, Северина дождалась, когда ее отец вернется домой, а потом без зазрения совести подловила его в коридоре.
— Вы обещали, — зашипела она прямо в идеально вылепленное равнодушное лицо Виттора, которого схватила за рукав, презрев все нормы приличия. — Вы обещали, что поможете мне, если я помогу вам с Эльзой.
— Ты как со мной разговариваешь, девчонка, — он стряхнул ее руку. — Радуйся, что ты с твоей-то репутацией до сих пор вхожа в мой дом.
— У Эльзы репутация была бы не лучше, если бы я не помогла вам, — вопиющее чувство обмана и несправедливости сдавливало Северине грудь. — Теперь я хочу замуж за вашего сына. И если не поможете, я…
— Что — ты? — холодной улыбкой оскалился Виттор, и она в который раз подумала, что они с Димитрием делают это одинаково. — Что, пойдешь и расскажешь моей дочери? Давай. Иди. Расскажи, как ты ее обманула, я тоже с удовольствием послушаю. Хороша подруга, ничего не скажешь.
Северина открыла и закрыла рот. Она не хотела терять Эльзу. Даже если правда выплывет, и подруга вернется к своему человеческому парню, уж ее-то, Северину, ни за что не простит. И останется она и без Эль, и без Димитрия, одна-одинешенька на белом свете.
— Молчишь, девчонка? — рассмеялся ей в лицо Виттор.
— Вам что, жалко согласиться? — как побитая собака, втянула голову в плечи она. — Димитрий же вам не нужен. Вы же его не любите. Эльза говорила…
— Ты что, не поняла? — с высоты своего роста он наклонился и навис над ней, в упор глядя в глаза. — Я понятия не имею, о чем ты толкуешь.
Вот тогда-то Северина, наконец, поняла. Она поняла, как сильно недооценила своего бывшего союзника.
ЦирховияШестнадцать лет со дня затмения
— Скоро я получу доступ к управлению своими счетами, — мечтательно произнес Кристоф, провожая взглядом рыболовецкий сейнер, на закате идущий в порт, — куплю корабль с командой и отправлюсь через океан в Дикие земли.
Эта мысль не отпускала Криса с того вечера, как Ласка привела его в таверну и познакомила с рыбацким людом. С того вечера вообще многое изменилось. Город теперь принадлежал им двоим: его наземная часть, где любые двери открывались перед благородным лаэрдом, и подземная — вотчина замарашки с площади трех рынков, доступная лишь таким, как она. Два абсолютно разных, непохожих, противоречащих друг другу мира постепенно сливались воедино, и, гуляя по улицам с Лаской, Крис все больше в этом убеждался. Тогда ему казалось, что это именно слияние, а не столкновение, которое обычно случается с несовместимыми по природе вещами и ведет к неизбежной катастрофе.
По вечерам они любили бродить у реки, сидеть в каком-нибудь тихом уголке набережной на парапете, болтать ногами и беседовать ни о чем, и на этот раз тоже не изменили привычке. Закат расплескивал сиреневое и багровое по небосклону, в чистом прозрачном воздухе далеко разносились крики птиц, охочих поживиться рыбой. Крис так загляделся вдаль, что не заметил, как Ласка, которая примостилась рядом с ним и усердно давила пальцем муравьев, имевших неосторожность пробегать возле ее ноги, нахмурилась и оставила свое занятие.