— Мой сын не вор, — отрезал муж Ольги. — Он у меня по-другому воспитан. Ты уж не обессудь, Марк, но я и с канцлером о нем сговорился, женю его на младшей наследнице, как только в возраст войдет. Зачем ему таким заниматься? У него все есть.
— А я же его за руку поймал, Виттор, — с укором покачал головой его собеседник, — почувствовал прикосновение, обернулся — хвать, — тоже сначала не поверил. Думал, тронул меня парень, чтобы внимание привлечь, поздороваться. А эта вот рядом крутилась. Потом только пропажу обнаружил и одно к одному сложил.
Лицо у девчонки непонятным для Ольги образом перекосилось. Она словно мысленно разозлилась на кого-то или сетовала, но причины были известны только ей одной, делиться ими со своими тюремщиками рыжая не торопилась.
— Так что, уважаемый, — лаэрд похлопал Виттора по плечу, — у нас тут одно из двух: или эта девка меня обокрала, а на твоего сына я поклеп веду, или это он сделал. И тогда тоже не обессудь, я на тормоза ничего спускать не буду и замалчивать тоже. Вряд ли канцлеру понравится, каков его будущий зять, да и тебе придется призадуматься над тем, как воспитывать детей. У тебя ведь уже был инцидент в семье, не так ли? Если я не ошибаюсь, ваш старший…
— Тогда я его убью, — зарычал супруг, и Ольга в ужасе зажала себе ладонью рот. — Не будет у меня ни младшего, ни старшего, значит. Я не допущу такого позора. Но и ты мне, уважаемый, за это оскорбление ответишь. Если окажется, что это не он — век тебе помнить буду.
Они оба уставились на девчонку в ожидании ответа.
— Я ничеготь не знаю, — буркнула она и отвернулась. — Я там в кино ходила. Одна.
У Ольги отлегло от сердца. Если пленница ничего не знает, и оговорили ее по ошибке, значит, и Кристоф ни при чем. Иначе с чего бы ей врать? Но какое-то внутреннее чутье все же подсказывало: врет. Почему сразу не уцепилась за возможность спихнуть все на другого? Почему не оговорила, не начала причитать, что это он украл, а не она? Чего же проще — пусть лаэрды между собой дерутся, а к ней претензий не имеют?
Видимо, Марк тоже пришел к такому умозаключению, потому что присел на корточки и вгляделся в лицо пленницы.
— Девочка, — вкрадчиво заговорил он, — ну неужели ты думаешь, что мы тебя вот просто так отпустим? Ты же там была, и я тебя видел, и уверен, что ты не случайно мою дочь толкнула. Я же не вчера родился, пойми. Но либо ты сама добровольно сейчас нам все рассказываешь, либо мы начнем ломать тебе пальцы по одному. Не заговоришь — еще что-нибудь сломаем, и так пока ты не сдашься. А ты сдашься, я тебе это обещаю. Так что просто скажи: ты или он?
На минуту в комнате повисло молчание, и Ольга тревожно ожидала, что же будет. Как хорошо, что водитель дожидается ее в укромном переулке. Если только она услышит сейчас имя своего сына, то мигом бросится домой, заберет Кристофа, увезет и спрячет. Куда? Она не думала об этом, материнский страх глушил все доводы разума. Виттор точно убьет его, можно не сомневаться. После Димитрия он просто не допустит второй ошибки. Он бы и старшего убил, будь его воля, Ольга чувствовала это подспудно, но не смог, а может, что-то останавливало.
— Да ладно вам, сахерные, — девчонка как-то зло засмеялась, — не сцыте. Я ваши часики сперла.
— Ты? — в голосе Виттора слышалось облегчение.
— Девочка, — не желал так просто сдаваться его собеседник, — ты подумай хорошо, не торопись. Если это ты, то придется нам ехать в полицию. Если нет — мы тебя отпустим с миром.
— Я, я, — она кивнула, глядя на него снизу вверх. — А отпустить вы меня все равно не отпустите. Я ж не вчера родилась. Давайте уже, убивайте, как нежелательного свихдетеля.
— Ну вот, что я и говорил, — с удовлетворением хлопнул себя по бедру Виттор, и Ольге тоже стало легче дышать, — мой сын этого не делал. А ты, Марк, обидел меня. Сильно обидел.
— Да-да, извини, — с трудом выдавил его собеседник, поникая головой, — извини, что вызвал из дома. Ты поезжай. А я с воровкой в полицию отправлюсь, заявление составлять…
— Да расслабься ты, — рассмеялся Виттор уже совсем легко и беззаботно, — ну какое заявление? Да с таких, как она, все как с гуся вода, тьфу, ничему ее твое заявление не научит. Я на тебя обиды не держу, ошибся — с кем не бывает? Обещай, что больше на наследника моего не будешь плохо думать, и помиримся на этом. Ну, сколько твои часы стоят? Давай я тебе все возмещу за эту дурочку, подарок сделаю? А ее себе оставлю, больно она мне приглянулась, ну ты понимаешь в каком смысле… супружницу я свою люблю, души в ней не чаю, но и на сладкой диете порой солененького охота…
Ольга сидела в своем укрытии, слушая, как голоса двух приятелей удаляются, и возносила хвалу темному богу о том, что все обошлось. Не зря она так просила за своего мальчика, отвели от него беду высшие силы, и в семье все снова будет как надо.
А потом Виттор вернулся. И это был уже не тот Виттор, добродушный, дружелюбный и щедрый, который так ловко только что выпроводил Марка из его собственного особняка и отправил домой с чувством неловкости и беспомощности. Это был совсем другой человек. Он продолжал улыбаться, но в этой улыбке Ольге чудился оскал хищного зверя. По спине пробежал холодок — таким ей не часто доводилось видеть супруга.
Девчонка по-прежнему дожидалась своей участи в окружении троих слуг, личико ее, опухшее с одной стороны от удара, выражало крайнюю степень ненависти и презрения.
— Что, ваша сахерность, убивать меня будете? — с вызовом бросила она, когда лаэрд остановился перед ней.
— Ну что ты, милая, — ох, уж этот тон, ох, уж этот взгляд, царапающий, как мелкое крошево стекла, которое ощущаешь в напитке, только проглотив содержимое бокала, — я не убиваю женщин. Это противоречит моему воспитанию.
— Что ж тогда от полиции отмазали? — еще выше вздернула подбородок она. — За красивые глаза, да? И не надейтесь, что я за это перед вами ковричком расстелюся. Я вам не давалка.
Мужчины, стоявшие позади нее, засмеялись, Виттор тоже ухмыльнулся, дал знак одному из слуг развязать пленницу. Она тут же потерла передавленные запястья, и Ольге бросилось в глаза, как же дрожат ее руки. Боится. Боится, но все равно огрызается.
— Ну, положим, глаза у тебя красивые, — вкрадчиво заговорил Виттор, опускаясь возле девчонки на одно колено. Рыжая замерла, затравленно косясь на него. — И пальчики такие нежные…
Он взял одну руку девчонки в свои ладони, склонил голову, коснулся губами ее кисти. Та попыталась отобрать пальцы, но безуспешно: хватка лаэрда только с виду казалась слабой.
— А кто знает, что в полиции бы сделали с этим личиком и этими ручками? — продолжил он. — И кто знает, чтобы ты им все-таки в итоге рассказала после того, как посидела в клетке и отведала дубинок? Вдруг тебе захотелось бы поменять показания?
— Не захотелось бы, — проворчала рыжая. — Я часики сханырила, мне и отвечать. Можете хоть сейчас меня туды сдать, не промахнетесь.
— Ну-ну, — притушил ее порыв Виттор, — я тебя сдам, а один молодой олух спасти захочет, и все по кругу начнется? Ты опять что-нибудь своруешь, а он случайно рядом окажется? А мне снова головной болью мучиться? Ты хоть понимаешь, что значит в семью канцлера войти? Нет, куда тебе, грязной уличной потаскушке, это понять. Ничего, я знаю, как сделать так, чтобы подобного не повторилось, благо Марк подал замечательную идею.
Ладони его, сильные руки человека, привыкшего боксировать в мужском клубе ради собственного удовольствия и победного тщеславия, вдруг сделали резкое скручивающее движение вокруг одного из девичьих пальцев, как будто ломали сочный стебель цветка. И хруст тоже показался Ольге соответствующим, она сама как-то слышала, как смачно трещали розовые кусты, когда с ними расправлялся по ее приказу садовник. К горлу тут же подкатился ком, в ушах еще стоял чей-то крик, а перед глазами — картинка, как ее супруг склоняется над выгнувшимся телом девушки, покрывая поцелуями белую шею, и в каком беспокойном ожидании переминаются с ноги на ногу трое остальных.
Опомнилась она уже в каре за спиной удивленного водителя и совершенно не соображала, как сюда добралась. Раскрыла ли она свое присутствие, убегая, или Виттор был слишком занят, чтобы заметить ее? Его поступку Ольга не могла подобрать слов так же, как понимала, что не сумеет заставить себя туда вернуться и снова узреть то, что повергло ее в тихий ужас. Любимица отца, хохотушка Оленька росла, не зная со стороны мужчин ничего, кроме флирта и обожания, она не привыкла видеть их жестокими, это шокировало ее, резало по сердцу хуже ножа.
И тогда она уехала.
Дома, в ожидании возвращения мужа, Ольга то порывалась собирать вещи и срочно уезжать куда-нибудь с детьми, то апатично сидела на одном месте, не реагируя на вопросы слуг. Она не соображала, как теперь вести себя с супругом. И что он сделает с Кристофом после гнусных подозрений в воровстве? С детства ее приучали к мысли, что перечить главе семьи нельзя, он всегда прав, и родители на собственном примере это доказывали, но как же легко было не оспаривать власть папы, когда тот и сам души в своей единственной дочери не чаял и потакал всем ее желаниям. Отец бы никогда не стал ее бить, как Виттор поступал с Эльзой, не выгнал из дома, как муж поступил с Димитрием. И конечно, конечно, он никогда не изменял маме…
Но Виттор, вопреки всем страшным ожиданиям, вернулся домой в прекрасном настроении. Он чмокнул Ольгу в висок, вроде бы даже не заметив ее оцепенения, высказал пожелание как можно скорее поужинать и уселся в столовой с вечерней газетой. Пока служанка накрывала на стол, Ольга гадала, что же случится, когда к трапезе спустится и младший сын. Но ничего не произошло. Виттор, как ни в чем не бывало, перекинулся с Кристофом несколькими фразами о распорядке следующего дня, спокойно поел и отправился в ванную. Наверное, это поразило ее даже больше, чем все остальное. Димитрий никогда не скрывал того, что он — убийца, он всем видом каждый раз напоминал матери, что за гадкое существо она породила, и не притворялся, что теперь достоин ее любви. Виттор… похоже, он вообще не считал, что сделал что-то плохое.