то даровал трону наследника. Что-что, а лгать она умела уже машинально.
Двое оборванных попрошаек с железными кружками для монет навострились, когда благородная госпожа приблизилась ко входу в темпл, но сникли, завидев поодаль угрожающие взгляды ее охраны. Северина подняла голову, оценивая все величие и мощь здания, которое нерушимым оплотом возвышалось перед ней. Прямо как совесть. В соответствии с обязанностями супруга наместника посещала темпл на все праздники, когда требовалось ее присутствие перед толпой, но теперь, в обычный, ничем не примечательный день, без необходимости играть роль счастливой и успешной женщины, она поняла, что не может переступить порога. Вот просто не может и все, потому что не создана для этого места.
— Ну что же ты, милая? — в последнюю секунду, когда Северина хотела развернуться и сбежать, раздался женский голос, и чьи-то руки придержали ее за плечи. — Так можно и замерзнуть, если долго стоять здесь.
Это была какая-то небогатая майстра с убранными под вдовий платок волосами и теплыми карими глазами на побитом ранними морщинами лице. Похоже, незнакомка совершенно не поняла, с кем разговаривает, и приняла супругу наместника за обычную хорошо одетую девушку из какой-нибудь благородной семьи. По крайней мере, ни намека на поклон или узнавание не случилось. От нее веяло материнской лаской, и Северина невольно дрогнула снова.
— Я не могу… мне нельзя туда…
— Глупости, — решительно возразила женщина. — А ну пойдем.
Она буквально втолкнула Северину в большое, пустое, пахнущее воском и благовонными травами помещение темпла. Как и следовало ожидать, в обычный день, в разгар рабочей недели тут никого не было. Где-то вверху зашуршало эхо шагов, а святые с любопытством глянули со стен на гостий. Северина поежилась, она еще помнила, как страшно смотрели на нее светящиеся очи в ту ночь, когда Димитрий жег свой темпл.
— Ну что? Под землю не провалились? — усмехнулась ее спутница. — Двери не зря не запираются ни днем, ни ночью, милая. Сюда каждому можно войти.
— Но не мне, — качнула головой Северина, сама не зная, зачем так откровенничает с этой майстрой. Может, потому что та в чем-то напомнила старую добрую майстру Божену? Им так хорошо было вдвоем в домике Яна шушукаться обо всем и ни о чем. — Я плохая. Слишком плохая, чтобы ходить сюда.
Женщина засмеялась, легко и чисто.
— Плохие люди никогда не считают себя плохими, девочка. Они считают себя хорошими и правыми во всем.
— Я тоже такой себя считала, — призналась Северина, — когда была глупой шестнадцатилетней девчонкой. Но потом я росла, что-то во мне менялось, и я разочаровалась в себе.
— Ты просто повзрослела, — с сочувствием коснулась ее руки собеседница. — Быть взрослым — это вообще одно сплошное разочарование. Не думаю, что из-за этого тебя не пустят в темпл. Если бы боги не хотели, чтобы ты сюда пришла, они бы ни за что не подвели тебя к порогу.
— Да нет, дело не в этом, — пожала плечами Северина. — Дело в том, что во мне таится чудовищная сила. Возможно, дар бога, но явно не светлого. С этой силой я могу проложить себе любую дорогу. В принципе, я ее уже проложила. Но мои ноги увязли в колее по колено, и теперь я не могу с нее свернуть. Каждый раз, когда очень хочу стать хорошей, поступить по-другому, не так, как привыкла, моя глубокая, проторенная колея не пускает меня и не дает вырваться. Плохие поступки совершать так легко, а хорошие — так трудно.
Теперь женщина ничего не ответила, только посмотрела на супругу наместника внимательными, добрыми глазами.
— И вот теперь мне снова нужно сделать важный шаг, — продолжила Северина и с опаской покосилась на святых, — и что-то внутри меня уже знает, каким он будет. И я в такой глубокой колее, что не знаю, как выберусь. И мне не хватает сил, чтобы сделать это.
— И ты пришла попросить? — догадалась ее собеседница.
— Я пришла… — Северина ощутила, что снова задыхается, и обернулась назад, к спасительному свежему воздуху из приоткрытой двери. — Я сама не знаю, зачем сюда пришла. Это было глупо.
Она рванулась и выбежала наружу, к ослепительному белому снегу и глубине зимнего неба, к своей свите и своей роли.
И так и не увидела, что на месте женщины остался смотреть ей вслед старик в широкополой черной шляпе и пиджаке с потертыми локтями.
А потом исчез.
Дом белокурой майстре Маргерите достался от отца и являл собой истовое желание Рыбного короля продемонстрировать нажитое богатство. На крыше под порывами ветра вертелся золоченый флюгер в виде рыбы, окна на ночь закрывали автоматические ставни — новинка изобретателя тэра Боссома, выписанная из-за самого океана и стоившая целое состояние. Блюда из кухни подавал в столовую специальный лифт, встроенный в стену — еще одно изобретение, на которое не каждый смог бы раскошелиться. Даже в резиденции канцлера тарелки с едой до сих пор таскали по лестнице слуги. Также, хозяин страшно боялся ограбления, поэтому внутри дома наставил решеток между этажами и коридорами, но его дочь это, казалось, совершенно не смущало, потому что, унаследовав особняк, она не поменяла здесь ровным счетом ничего.
Северине показалось, что она попала в катакомбы, пока домоуправитель вел ее, отщелкивая по пути замок за замком. Все девушки-пташки остались в гостиной еще перед первой решеткой. Примерно в такой же строгости содержали глубоко под землей Алекса после того, как тот совершил государственную измену — пытался у всех на глазах убить правителя. Что заставило его так поступить? Похоже, безумие наместника было заразно. Северина каждый день отправляла со служанкой корзину еды для заключенного и приказывала девушке передать кошелек его тюремщику — чтобы били не так сильно. Она боялась даже заговорить с Димитрием о его судьбе, а Ян лишь подавленно молчал в ответ на подобные вопросы.
Майстра Маргерита встретила ее в большой гостиной, буквально заставленной куклами всех мастей. Здесь были куклы-младенцы и куклы-старухи. Куклы-красавицы и куклы, пугающие внешним видом. Куклы-блондинки, брюнетки, рыженькие, с длинными волосами и короткими, едва достающими до плеч. Куклы с улыбками и куклы с коварным прищуром. Куклы-мужчины. Куклы, куклы, куклы. И сама хозяйка дома тоже походила на куклу — с ярко накрашенными глазами, алыми губами на румяном лице и в роскошном темно-зеленом бархатном платье, украшенном пояском на талии. Северина прикинула, что по возрасту та должна быть ровесницей карги Ирис, и скривилась. Ее всегда до зубовного скрежета раздражали молодящиеся старухи.
— Чем обязана вашему визиту, благородная лаэрда? — склонилась в глубоком поклоне Маргерита.
Северина глянула на ее макушку сверху вниз. Одно из преимуществ ее положения — ей все кланяются, а она, в свою очередь, не делает этого ни перед кем. Она ощутила знакомое покалывание в кончиках пальцев: как бы ни была в последнее время ненавистна ей эта стихия, тайное, темное удовлетворение все равно накрывало. Северина обожала играть.
— Какая прелесть, — она сделала несколько стремительных шагов через гостиную и выбрала из набора кукол одну, хорошенькую, с бантиками в золотистых волосах и в красивом голубом платье. Глаза игрушки открывались и закрывались при наклоне, а колени, локти и пальчики можно было согнуть. — Как ее зовут?
— Маржи, — только внимательный наблюдатель мог бы заметить, как напряглось лицо хозяйки дома. Только опытный знаток человеческих душ мог бы сравнить это выражение с паникой матери, при которой кто-то чужой решил подкинуть в воздух ее беспомощного младенца.
— Маржи… — протянула Северина с улыбкой. С куклой в руках она подошла к креслу и без приглашения уселась в него, пристроив добычу на коленях. Майстра Маргерита рухнула в соседнее и вцепилась в подлокотники, не сводя с нее глаз.
— Чудесная прелесть, — похвалила Северина, приглаживая куклу по голове. — Совсем как ребенок. У вас же нет собственных детей? Как печально. Это ведь ваша расплата за то, чтобы быть ведьмой?
Когда-то сиятельный наместник Цирховии был просто бойцом в окулусе темпла темного. Северина не видела собственными глазами, слышала только из сплетен. Ей рассказывали, что он мог часами мучить противника, кружа возле него и выматывая до полной потери сил, но иногда применял другую тактику и без предупреждения вырубал с первого удара. Северине захотелось потереть и свой кулак — ее первый удар был безупречным. Майстра Маргерита с трудом справилась с изумлением и напустила на себя невозмутимый вид.
— Не понимаю, о чем вы, лаэрда?
— Ну, знаете, дорогая, — менторским тоном поведала Северина, — если хочешь узнать что-то о женщине, просто спроси о ней другую женщину. Лучше кого-то близкого, например, лучшую подругу. Или служанку. Подруг у вас нет, а вот служанок, к счастью, достаточно. И у всех них есть лучшие подруги. А у меня, — она не удержалась и сверкнула ослепительной улыбкой, — самая широкая информационная сеть в столице.
— Мои служанки распространяют обо мне слухи, что я ведьма? — вздернула бровь Маргерита. Она умела держать удар, и вести беседу с ней стало сложнее.
— Нет, что вы, — притворно испугалась Северина. — Они лишь говорят, что вы относитесь к этим куколкам, как к детям. Холите и лелеете их. Даже купаете их, расчесываете им волосы и время от времени заказываете им новые платья. А вот другие женщины, не имеющие к вашему дому никакого отношения, но несчастные по разным причинам, рассказывают, что если очень захотеть, можно стать ведьмой. Тогда будешь молода, хороша собой даже в преклонном возрасте, и все желания будут исполняться. Только за это надо заплатить. Чем-то очень ценным и дорогим. Чем-то на всю жизнь. А вы… боги, да вы же родились, когда меня еще на свете не было, а посмотрите на себя. Вы выглядите едва ли не моложе меня. Вот я и сложила два плюс два и получила вывод, что ваша бездетность и есть цена, а любовь к куклам — компенсация любви к детям.
— У меня просто хорошая наследственность, — оскалилась Маргерита, — и дорогая косметика.