Но стоило отвлечься, как Алан рванулся из цепкой хватки. Та сила, что разжала почти железные объятия, мало походила на человеческую. Не иначе темный бог решил вселиться в жалкое тело. Лицо ведьмака раздулось, будто тому, что внутри, стало тесно, глаза клубились тьмой, а изо рта лезли змеиные черные щупальца. Ведьмак обхватил Алекса руками, заключая в тесные недружеские объятия.
— Наконец-то, — вместо обычного голоса из его рта вылетали сразу тысячи голосов, сливаясь в какофонию, — темный бог снова не оставил меня без помощи.
В голове Алекса помутилось. Лишенный воздуха и опоры, он мог только трепыхаться. Земля вокруг дрожала, с вершин катились огромные валуны, один из таких чуть не пришиб Эльзу и Иву, пока те бежали по тропинке вниз. Мир вокруг рушился. Или сходил с ума. А может, он хотел встряхнуться, сбросить с себя паразитов, столько лет бродивших по его тверди? И тут словно кто-то взял Алекса за руку, вложил в нее новую силу и заставил направить на ведьмака.
— Анэм, — закричал Алекс, увидев, что из его ладоней бьют нестерпимо яркие белые лучи. — Вот так, мать твою.
Тьма, похожая на густой черный дым, вырвалась изо рта и глаз Алана и окутала их обоих. Кто-то сильно дернул Алекса за плечи, буквально вытащив из плотного душного кокона. Он упал на спину на снег, а ведьмак остался внутри один. В редких просветах удавалось заметить, как его тело корчится и плавится, подобно огарку свечи. Крик Алана длился и длился, пока, наконец, не превратился в тоненький писк на самой высокой ноте, а потом затих. Землетрясение прекратилось, дым развеялся, и на том месте, где стоял ведьмак, осталась лишь горстка пепла.
Ветер подхватил ее и развеял в небесах.
— Они должны были оба погибнуть, — с неудовольствием поморщился темный бог, наблюдая за людишками, собравшимся в монастырском дворе, — мы же договаривались, что будет ничья.
Его светлый брат только развел руками, но на его губах блуждала легкая полуулыбка, когда он поглядывал на Димитрия, которому пришло в голову в последний момент броситься и вытащить Алекса из заварушки. Сам Димитрий теперь удрученно разглядывал собственные обожженные руки, пока его сестра всхлипывала и обнимала спасенного возлюбленного.
— Давай заключим еще одно пари, — миролюбиво предложил светлый своему брату, — в следующий раз точно ничья будет. Вот увидишь.
Он развернулся и исчез, а темный бог в последний момент задержался, тоже поглядывая на так некстати вмешавшегося белого волка.
— В следующий раз, — фыркнул он. — Как же.
Когда Эльза немного успокоилась и убедилась, что Алекс жив и умирать не собирается, хоть и порядком изранен, то с неохотой повернулась к брату. Нелегко было признавать, но Димитрий помог им обоим, спас их дочь, и теперь просить его уйти и не приближаться к ней больше выглядело бы странно. Она встала с колен, неловко стискивая кулаки.
— Ты говорил о том, могу ли я простить…
Эльза хотела сделать шаг к брату, но он вдруг попятился и побледнел.
— Нет, Эль, — рука Димитрия взлетела и прижалась к виску, весь он согнулся, будто от мучительной боли.
— Дим? — встревоженно позвала она. — Что с тобой?
— Мама, — испуганно прижалась к ней Ива, — ты же говорила, что он нам не враг…
Неожиданно Димитрий опустил руку и улыбнулся. Его веки поднялись, открывая абсолютно черные провалы глаз. Эльза хотела закричать, но почему-то не смогла выдавить ни звука.
— Я не нуждаюсь в твоем прощении, сестра, — рассмеялся он и сам сделал шаг ей навстречу.
— Беги, — Алекс перекатился и сбил с ног Димитрия. Они принялись рычать и бороться совсем так же, как недавно происходило с Аланом. Эльза понимала, что действительно надо бежать. Надо схватить в охапку Иву и скрыться из виду. Бежать, как она делала все последние годы. Вновь прятаться от брата. Они все ошибались, думая, что со смертью Алана наложенное им проклятие исчезнет. Никуда оно не делось, все повторяется сначала, а значит и ей, и Алексу никогда не будет покоя.
Если, конечно, все не закончится так, как было в видении, наложенном на Эльзу темным богом, но от этой мысли ее передергивало и мутило. Нет, так точно невозможно ни при каком раскладе ни для Алекса, ни для нее.
Димитрий явно старался повлиять на Алекса своей властью альфы, Эльза видела, с каким усилием ее любимому приходится этому влиянию противостоять, но он все равно бросался вперед, отталкивая брата от нее как можно дальше.
— Беги.
Почему она не бежала? Почему стояла и смотрела, как ее любимые призраки борются из-за нее? Наверно, боялась, что кто-то один из них победит. Это означало, что второй проиграет.
Алекс сделал очередной рывок, они с Димитрием вновь оказались на тропинке, ведущей к склону, и тут снежный покров, потревоженный недавним землетрясением, поехал под их ногами, и они оба в ворохе белоснежной пыли исчезли в бездне.
Эльза закричала так, что оглохла сама. Она не ощущала, что Ива обнимает ее и со слезами на глазах пытается успокоить, не замечала ни холода, ни замерзающего на собственных щеках льда. Себя не помня, она вырвалась из рук дочери, побежала туда и увидела, что один из мужчин все-таки сумел уцепиться за ножку той самой ветхой скамейки у обрыва и удержаться на самом краю.
Кто же он? Эльза рухнула на колени, разглядев брата. Другая его рука свисала вниз за край обрыва, и когда Эль подползла поближе, то увидела, что Алекс повис на Димитрии в еще более опасном положении. Они оба были измождены после схватки с ведьмаком и не могли продержаться так долго.
— Алекс, — воскликнула она, не зная, что еще предпринять.
Он поднял голову и встретился с ней глазами. А в следующую секунду совершил невероятное: дернул на себя Димитрия и по инерции поменялся с ним местами, сумел удержаться на краю обрыва и не свалиться вниз.
В полном оцепенении Эльза смотрела, как тело ее брата с раскинутыми руками летит в оглушающей глубины бездну, где на самом дне его ждал темно-зеленый ковер хвойных лесов, казавшихся отсюда, с высоты, мелким ворсом.
Ей показалось, что, падая, он улыбался.
НардинияДвадцать восемь лет со дня затмения
Волны накатывали на скалистый берег, похожий на изрезанное морщинами лицо старика, и отступали, накатывали и отступали. Белая пена кипела между черных спин валунов, а сама вода океана казалась сочно-зеленой, как бутылочное стекло. Шторм заставлял барки и яхты плясать в гавани подобно норовистым лошадям, натягивающим привязь. Чайки кричали, паря на крыле.
Стоя на самом краю обрыва, императрица подняла голову, разглядывая снизу их белоснежные тела. Чайки волнуются за гнезда, которые находятся тут же, в высоких берегах, а может, наслаждаются буйством стихии. А может, они чувствуют что-то другое, из-за чего жрец алтаря Дракона попросил сегодня две порции макового молока, а затем поведал о битве богов в Цирховии. Вскоре после него прилетели официальные новости о бунте в соседней стране. Услышав их, императрица ушла на обрыв: смотреть на шторм и на чаек.
Ее челядь привыкла, карасы — верные стражи императорского двора — стояли в стороне, не приближаясь, не нарушая уединение госпожи. Они вообще умели быть незаметными. Влажный ветер бил ее в лицо, делал волосы тяжелыми, звенел золотыми подвесками в ушах, размазывал по щекам краску с век, длинное белое платье трепетало ниже бедер, как парус. Завтра, завтра она пошлет в Цирховию новую делегацию с продовольствием, лекарями и небольшой группой карасов для помощи жителям столицы. И только завтра узнает список жертв.
Внезапно императрица поняла, что больше не может стоять на этом месте. С самого утра, когда чайки еще не начали истошно кричать, а Морская Сука только-только собирала на горизонте грозные тучи, императрице уже было не по себе. Без порций макового молока, без долгих молений у алтаря Дракона она уже предчувствовала что-то плохое.
Она развернулась и побежала обратно к Летнему дворцу. Миновала карасов, пересекла украшенный мозаичным фонтаном и беседками для отдыха двор, где штормовой ветер играл в пальмовых листьях, поднялась по ступеням смотровой башни. Семь пролетов на одном дыхании, ни разу не споткнувшись. Старая няня, которая когда-то пестовала высокородного брата императрицы, давно отказывалась спускаться вниз, "покидать свой насест" и предпочитала любоваться панорамой отсюда. За окнами далеко-далеко, покуда хватало глаз, простирался океан.
— Раскинь карты, няня, — попросила императрица, без сил опускаясь на мягкую подушку у кофейного стола.
— Опять на него? — цепким взглядом пронзила ее старуха. — Ох, деточка, а я ведь говорила тебе… я ведь предупреждала… если уедешь в другую страну, как ты сделала много лет назад, навсегда оставишь там свое счастье.
— Я помню, помню, — не стала спорить императрица. — Раскинь.
Качая головой, старая няня все же достала ветхие карты. Поговаривали, что ее отцом был жрец алтаря Дракона, и его дар читать чужие судьбы по книгам богов перешел к дочери по наследству крови. Обычно под этим предлогом старуха любила выпить чашку макового молока или выкурить трубочку опиума, но так или иначе в предсказаниях не ошибалась. В ее картах никто не понимал, кроме нее самой, там были нарисованы различные фигуры и символы, которые несли опеределенные значения в зависимости от того, как выпадали.
— Что там? — от волнения закусила костяшки пальцев императрица, пока потрепанные карточки ложились на стол. — Тебе есть чем меня утешить?
Старуха надолго замолчала. Наконец, она ткнула узловатым пальцем в карту с изображением закрытой двери.
— Дорога его судьбы нашла свой конец. Боги подарили ему покой. Чтобы ни мучило его — это закончилось. Ты должна порадоваться за него, детка.
— Я так и сделаю, — безжизненным голосом произнесла императрица.
ЦирховияТридцать пять лет со дня затмения
Весна пришла в столицу рано, и парк перед резиденцией канцлера стараниями садовника уже вовсю цвел. О бунте, который случился целых семь лет назад, здесь уже ничего не напоминало: здание парламента отремонтировали, разрушенный темпл заново возвели, в парке замостили дорожки, высадили новые кусты и деревья, восстановили ворота. Город тоже оправился от былых ран: горожане отремонтировали свои дома, жизнь вошла в мирное русло. Теперь все только пожимали плечами, вспоминая тот страшный день — никто не находил ему объяснения.