Северина наблюдала за мужчиной и женщиной, ласкающими друг друга, и не испытывала того возбуждения, которое охватило ее в прошлый раз, во время подглядывания в кладовке. Тогда внутри вскипела целая гамма эмоций, фантазий и образов. Сейчас она получала урок и следила за его ходом, как и положено ученице: беспристрастно и внимательно. Ее интересовало лишь как нужно двигаться, куда класть руки, где гладить и где целовать.
– Есть кое-что, от чего не откажется ни один мужчина, – наконец произнесла служанка, не глядя на Северину, и по тому, как вспыхнуло и преобразилось лицо парня, стало понятно, что она не врет.
Продолжая безотрывно смотреть в глаза своему партнеру, девушка опустилась перед ним на колени. Коснулась пальцами пояса брюк, доверчиво снизу вверх заглядывая в лицо. Потянула ремень, спустила ткань, обнажая жесткую поросль темных волос внизу живота. Облизнула губы, приоткрыла их…
Парень тоже открыл рот, по его телу будто прошел мощный разряд тока, он дернулся и глухо застонал от первого легкого прикосновения ее языка к его члену. Вторым движением девушка вобрала его глубже, и глаза ее партнера закатились. Он откинул голову, зарываясь пальцами в ее волосы и притягивая лицом вплотную к своим бедрам.
Они слились в экстазе, порочном, запретном, остром, но таком невыносимо сладком и приятном. Постоянно ощущали присутствие Северины и все же постепенно забывали о ней, погружаясь в процесс и отдаваясь ему без остатка.
Северина затаила дыхание. Как она раньше не поняла! Вот где у мужчин слабое место. Их предмет гордости, их сильный, устрашающий своим видом и размерами орган, похожий на осадное орудие, гордо устремленный ввысь, перевитый набухшими венами, раздутый и багровеющий от желания скорее покорить и завоевать слабую женщину. Как же быстро он сам покоряется и сдается в плен, стоит маленькой женской ручке его коснуться! Мужчины добиваются женщин, чтобы стать их рабами, и, зная за собой эту уязвимость, тщательно маскируются за внешней бравадой и агрессией.
Она так задумалась над этим, что даже не заметила, как все закончилось. Девушка сидела на полу и тяжело дышала, парень попятился и опустился на ближайший стул, потому что ноги его не держали. Но по взглядам, которыми эти двое обменялись, Северина догадалась, что им обоим понравилось. Кое-кто еще встретится кое с кем, но уже в более приватной обстановке, а не по принуждению благородной лаэрды. А кое-чьему жениху стоило бы побеспокоиться, состоится ли запланированная в канун зимнего праздника свадьба…
Северина поднялась и, не говоря ни слова, вышла. На ее губах играла невеселая усмешка. Похоже, у нее открылся дар сводить вместе влюбленные сердца.
Цирховия. Шестнадцать лет со дня затмения
Очередной срыв приближался. Давно наученный горьким опытом, Димитрий понял это по косвенным признакам. Сначала он поймал себя на мысли, что уже долгое время едет вдоль тротуара за женщиной, отдаленно напоминающей мать. Едет медленно, чуть позади нее, не сводя взгляда с плотной фигуры. Жертва успела заподозрить неладное, ускоряла шаг и нервно оглядывалась через плечо, а чудовище в башке Димитрия тихим шепотом описывало, как приятно было бы сомкнуть пальцы вокруг этой жирной шеи, украшенной ниткой дешевого жемчуга, как трепыхалось бы грузное тело в последних судорогах…
Он изо всех сил сопротивлялся искушению, и чудовищу это не понравилось. Оно принялось истошно визжать, причиняя боль барабанным перепонкам. Как и следовало ожидать, мозги не выдержали напряжения, и Димитрий на несколько секунд отключился. Будто лампочка моргнула, погасла, но потом затрещала и зажглась вновь. Он обнаружил себя в переулке, в нескольких метрах от насмерть перепуганной толстухи, прижавшейся к стене из кроваво-красного кирпича. Вот идиотка! Зачем свернула сюда с оживленной улицы? Надеялась скорее добежать домой коротким путем?
Димитрий постоял немного, делая глубокие вдохи и выдохи и сжимая кулаки, развернулся и вышел из переулка, оставив тетку подвывать от ужаса и облегчения.
Затем он чуть-чуть не успел доехать до темпла. Вроде бы выбрал прямую дорогу, контролируя себя и стараясь не слушать мерзкий шепот в башке, как вдруг оказался прямо перед школой, где учились младшие. Их занятия давно закончились, но на открытой площадке перед зданием еще бегали и играли в догонялки другие дети. Другие. Дети.
Ему стало так тошно от самого себя, что если бы мог, он бы выпрыгнул из собственной кожи. Чудовище хохотало и ярилось и предлагало немедленно ехать домой, ведь все уже собрались там, и если Димитрий, наконец, исполнит заветное желание, то все закончится. Он будет свободен и останется в покое.
Покой. О покое он мечтал столько, сколько себя помнил.
Он погнал кар к темплу так быстро, как только мог прорваться на оживленных перекрестках города. Уже на подъезде, свернув в бедняцкие кварталы, заметил трех девиц, потягивающих пиво в подворотне. Бросив кар с работающим мотором, Димитрий вышел и прямиком направился к ним. Они все, как по команде, пооткрывали рты, увидев благородного лаэрда в дорогой, сшитой на заказ одежде, который, не глядя под ноги и не осторожничая, в своих начищенных ботинках шагал прямо по грязным лужам.
Он выбрал среди них единственную брюнетку. Возможно, она бы выглядела даже симпатичной, если бы меньше трудилась на тяжелой работе и не налегала на спиртное в свой редкий выходной. Девушка уставилась на Димитрия расширившимися от удивления огромными серыми глазами и выронила бутылку, когда он схватил ее за лицо, несильно впечатал затылком в стену и поцеловал. От девицы пахло перегаром и несвежим бельем, ее подружки принялись хихикать, почти не скрывая зависти, что к товарке вдруг такой мужик подвалил, а Димитрию хотелось блевать. От них, от самого себя, от того, что делал. Но он упорно терзал ее губы, прижимал всем телом к стене и терся об нее. Не идти же к ноннам в таком состоянии, в самом-то деле? С вышколенным, приученным к любой прихоти женским телом он не получит нужных эмоций и вряд ли сумеет остановиться в попытке добиться их, пока не дойдет до самого страшного конца.
Это походило на инстинктивное утоление жажды. Если очень долго не пить, то потом с жадностью станешь лакать даже из болота, ведь лучше терпеть противный привкус трясины, чем умереть от обезвоживания… или убить кого-то.
Девица и не думала сопротивляться или звать на помощь. Она даже попыталась обнять Димитрия и обиженно вздохнула, когда тот с отвращением скинул ее руки.
– Отвернитесь, дуры! – прошипела хихикающим подружкам, подтягивая юбку повыше и готовясь раздвинуть ноги для него.
Он оттолкнулся от стены, шатаясь как пьяный. Полез в карман брюк за бумажником, вынул крупную купюру, отводя взгляд и морщась, сунул брюнетке в вырез помятой блузки…
– Я бы и бесплатно с тобой трахнулась, красавчик! – крикнула она ему в спину под хохот все тех же подруг. – Куда же ты убегаешь?!
Ян нашел его в своих комнатах на нижнем уровне темпла забившимся в угол и стискивающим кулаками виски.
– Тих, тих, братишка, – он присел перед Димитрием, с трудом отвел его руки от головы и похлопал по щекам, – ну-ка, глянь-ка на меня?
Димитрий медленно поднял веки, открывая черные, как угольная яма, провалы глаз.
– Ух ты, еп… – длинно и грязно выругался Ян, – опять?! Что-то зачастил ты, братишка… ну давай, давай, дыши, ты можешь. Это же я, твой друг, помнишь меня? Дыши, возвращайся ко мне… возвращайся…
Зрачки у Димитрия постепенно посветлели, черная дымка в них рассеялась, уступив место привычному серебристому блеску.
– Сегодня, – хрипло бросил он.
– Сегодня у тебя встреча с тем амбалом из Нардинии, – напомнил Ян, который тоже был уже научен давним опытом и понял его без лишних слов.
– Нет, этого мало, – Димитрий мотнул головой. – Сегодня… сделай что-нибудь… или будет хуже…
– Хорошо, – Ян заговорил терпеливым, заботливым тоном, каким обычно говорят с капризными детьми, – я сделаю все, как ты скажешь. Приведу кого хочешь. Женщину? Может, двух? Трех? Сиротку, чтоб никто не искал? Или какую-нибудь обедневшую майстру, чтоб молчала за хорошую плату? Только сначала давай настроимся на этот бой. На нас поставлены большие деньги, братишка. Нам ведь нужны деньги, а? – Он обхватил Димитрия за шею и легонько потряс. – Нам нужны деньги, они всем нужны. А тут соперник тебе такую рекламу сделал. Неделю ходил по городу и орал, что сломает тебя одной левой. Народу набьется – стены затрещат. На нас уже ставят два к одному.
Димитрий выслушал его вполуха, позволил отвести и усадить себя на диван, поднял одну ногу, затем другую, чтобы Яну было удобнее снять с него испачканные ботинки. Деньги волновали его мало, возможно потому, что он никогда не испытывал особой нужды в них. Они будто бы сами притягивались к нему, стоило едва ли пальцем шевельнуть. Парадокс. Вот Ян – да, Ян – другое дело, тот трясся над каждой монеткой и радовался, как ребенок, получая выручку с продажи очередной партии опиума или опустошая кассу после успешного боя. Сказывалось голодное детство.
Пусть ставят хоть три к одному. Все равно он не умеет проигрывать.
Когда-то давно отец брал Димитрия с собой в мужской клуб. Вспоминания о том времени сохранились смутные, лишь в носу сразу появлялся запах терпких ароматизированных сигар и казалось, что снова играет янтарным блеском коньяк в прозрачном бокале. Что еще могло произвести на ребенка большое впечатление, кроме странных, незнакомых запахов и красивых переливов цвета? Зачем отец вообще повел его туда, где велись серьезные разговоры о политике и бизнесе и сыпались пикантные шутки о женщинах?
Димитрию казалось, что он попал в какой-то совершенно иной мир, далекий от дома с вечным квохтаньем няньки, обязательным стаканом теплого молока с пленкой на поверхности и маминой навязчивой заботой. Сжимая маленькой ладошкой большую и надежную руку отца, он озирался на других мужчин: высоких, громкоголосых, важных. Отец тоже был высоким, громкоголосым и важным, он прекрасно вписывался здесь среди своих, и Димитрий тоже вписывался, ведь он тоже был мужчиной, пусть пока и не таким высоким и важным…