– Ч-чего вы хотите? – ее подбородок дрожал.
– Вопрос не в том, чего хочу я, – он приложил холодную полоску металла к внутренней стороне ее бедра и повел вверх, до тех самых припухших следов от гвоздей. – Вопрос в том, чего хочешь ты, святая Южиния?
Миг – и он снова оказался на ней, прижимая лезвие уже к ее связанным запястьям. Подцепил один из узлов и натянул его на остром краю ножа.
– Хочешь, чтобы я отпустил тебя?
Она посмотрела на него снизу вверх широко распахнутыми глазами и снова облизнула пересохшие обескровленные губы кончиком языка.
– Д-да… п-пожалуйста…
– Или хочешь, чтобы я поцеловал тебя?
Перевернув тупой стороной, он прижал лезвие к ее щеке, совсем рядом с губами. Южиния не успела заметить уловку, ее взгляд поплыл и стал совершенно безумным. Предвкушение. Он знал, что предвкушение боли бьет по нервным окончаниям сильнее настоящего удара. Провел полураскрытыми губами по ее хватающему воздух рту и прошептал:
– Скажи, что хочешь, чтобы я тебя поцеловал. Хочешь с первой секунды, как увидела меня в окулусе.
– Я… я хочу, чтобы вы меня поцеловали, – девушка дрожала и дергалась под ним, как мотылек, запутавшийся в паутине.
Не отнимая ножа, он скользнул в ее рот языком и ощутил, что она сдается. Горячие мужские губы в сочетании с обжигающим холодом металла лишали ее рассудка. Он переместил лезвие ниже, плашмя прижал к ее соску, другой рукой потянул за конец удавки, несильно, совсем чуть-чуть, и Южиния застонала ему в губы, жалобно, тоненько, как бы умоляя о пощаде.
– Я могу отпустить тебя, девочка, – он прижался раскаленным членом к ее ноге и зажмурился, борясь с желанием оказаться внутри этого податливого тела как можно скорее. В конце концов, какая-то его часть тоже была слабой и человеческой. – Но хочешь ли ты сама уйти сейчас и никогда не узнать, что тебя всю жизнь обманывали? Тебя использовали, тобой управляли, и никто не сказал, что можно вот так. Вот так, как сейчас… у нас с тобой…
– Если вы лишите меня невинности, меня не примут обратно!
Он с сожалением вздохнул. Поторопился. Она еще не до конца поддалась, еще сопротивлялась и цеплялась за все, чему учили раньше.
– Хорошо. Я не лишу тебя невинности. Обещаю. Лежи смирно, если не хочешь, чтобы я передумал.
Он сел между ее раздвинутых ног и осторожно просунул лезвие под край ее трусиков, прямо по низу содрогающегося живота. Встретился с ней взглядом. Умная девочка. Лежала и не дергалась, только часто-часто дышала – он затянул удавку чуть сильнее и забыл ослабить. С едва слышным треском волокна ткани поехали в разные стороны, пока он разрезал на девушке белье. Открылись темно-русые волосы на островке между ног, непривычные его взгляду, не короткие и ухоженные, как у нонн, а естественные, какими наделила природа. Южиния краснела и кусала губы, такая милая в своем смущении. Такая возбужденная. Он накрыл ее холмик ладонью, большим пальцем скользнул вниз и вверх по сомкнутым нижним губам, приоткрывая их и ощущая запах ее желания.
– Вы обманываете меня… – вдруг прошептала она, – я знаю, что вы хотите… вы хотите, чтобы я стала вашей прислужницей… и вы лишите меня невинности все равно…
– Только если сама попросишь.
Он поднялся и снова отошел к столу, сменив нож на бокал. С вином в руках вернулся и устроился на прежнем месте.
– Ты обманываешь сама себя, святая Южиния. Ты хочешь меня попросить. Но боишься. Маленькая невежественная монашка. Поэтому я дам тебе шанс, которого еще ни у кого не было. Я знаю, что твою невинность сразу поставят под сомнение, как только ты вернешься обратно. Не бойся, никто не сможет найти доказательств твоей вины.
– Как? Как вы это сделаете?
В ее голосе прозвучало столько надежды и удивления, что он поторопился спрятать улыбку.
– Поверь, я знаю как. Я бы и связывать тебя не стал, но пришлось сделать это ради твоего же блага. Ведь вы же приходите в мой дом с факелами и хотите его сжечь дотла ради блага человечества? Как видишь, мы действуем одними и теми же методами, не спрашиваем о чужих желаниях, когда хотим что-то доказать, и ты не вправе меня в чем-то винить.
Она вслушивалась в каждое слово, не замечая, что его палец снова притаился на ее сомкнутых створках и медленно обводит их извилистые линии.
– Я оставлю тебе маленькую лазейку, чтобы подумать, Южиния. Сравнить их правила с моими. И если ты все-таки захочешь вернуться… вот тогда ты придешь, встанешь на колени и попросишь меня, как следует. И вот тогда я лишу тебя невинности. А пока лежи смирно.
Он поднес бокал к губам, набрал в рот, но глотать не стал, согревая жидкость во рту. Видимо, что-то такое отразилось на его лице, потому что девушка вздрогнула и принялась беззвучно шептать. Она молилась. Что ж, ему даже больше нравилось так. Он наклонился и приоткрыл губы. Уже согретое вино пролилось на женскую плоть. Вишневые капли запутались в золотистых кудряшках, стекая вниз, на простыни, подобно девственной крови. Он собрал их языком, двигаясь снизу вверх и вкушая наряду с терпко-древесным другой, пряно-медовый аромат.
Южиния застонала, громко, в голос, когда он раскрыл ее пальцами и погрузил язык еще глубже в горячее, истекающее влагой тело.
– О, пресвятой светлый бог, помоги мне! О, пресвя…
Крик прервался, сдавленный кольцами натянутой удавки. Девушка была вся мокрая от вина и собственной смазки, по ее телу пробегали судороги, ему пришлось держать ее колени, чтобы не брыкалась и не задушила себя ненароком. Его собственный оргазм подступал, наливался болезненной тяжестью. Пришлось вскочить на четвереньки, схватить зубами конец удавки и выпрямиться, натягивая его на себя. Южиния подалась вперед, хрипя, выкручивая руки, безотрывно глядя в черные провалы его глаз, которые притягивали ее, как заколдованные омуты.
Ее боль и страх, пришедшие на смену удовольствию, немного отрезвили его. Он разжал зубы и позволил ей упасть обратно, смахнул со лба выступившую испарину, сделал глубокий вдох.
– Тебе нравится то, что я делаю, маленькая монашка?
Она замотала головой так, что золотистые волосы взметнулись в разные стороны, сглотнула и прошептала:
– Да…
Он сжал ее бедра и рывком перевернул на живот, заставив скрестить связанные руки. Содрал остатки платья, провел ладонями по тонкой спине, по перехлестьям длинных белых шрамов на лопатках, боках и позвоночнике. Коснулся их губами, ощущая жесткость рубцов.
– Сколько раз тебя били? Сколько раз уничтожали в тебе способность чувствовать? – его горячий шепот заставлял ее трепетать. – Называли твои естественные желания грязными и порочными? Убивали в тебе женщину? Что плохого в том, чтобы быть женщиной? Что плохого в том, чтобы быть моей…
– Это неправильно… это неправильно… – застонала она, прижимаясь щекой к подушке и выгибаясь под ним.
Он просунул руку под ее бедра и снова ласкал и гладил там, вынуждал теснее прижиматься мягкими ягодицами к его возбужденному члену. Финал приближался, он не мог больше терпеть и быть с ней нежным. Притворяться надоело. Все равно Южиния уже мало что соображала. Ее глаза закатывались, она то умоляла его остановиться, то всхлипывала и стонала, упрашивая продолжать. Потом она вспомнит себя в эти моменты и испытает стыд. Но это будет потом. И это станет последним кирпичиком в рухнувшей стене ее веры.
Выудив из ящика прикроватной тумбочки флакон, он выдавил немного геля на ладонь. Раздвинул ягодицы девушки, проник пальцами к тесному и тугому входу в ее тело. Другой рукой натянул удавку, чтобы отвлечь от незнакомых и пугающих ощущений. В попытке глотнуть хоть немного воздуха она оперлась на локти, выгнулась в немыслимой позе, с хрипом распахивая рот. Тогда он приставил член к ее входу, надавил и вошел внутрь.
Вряд ли она поняла, что случилось. Внутри нее уже кипел коктейль разнообразных ощущений, что значило еще одно? Он отпустил удавку, размеренно двигая бедрами и уткнувшись лицом в ее волосы на затылке. Ее внутренние мышцы уже расслабились после первого болезненного вторжения и впускали его все глубже. Девушка вскрикнула, кусая и облизывая свои губы, как только первая волна удовольствия прокатилась внутри нее вместе с движением его члена.
Он оскалился, хотя подразумевал улыбку. Самый постыдный, самый запретный из вариантов секса… как он может быть сладок! Трудно передать то, что испытывает женщина, когда мужчина берет ее так. Боль, удовольствие, боль. И снова море удовольствия, потому что чувствительные точки в глубине ее тела содрогаются от каждого удара его члена.
Девушка уронила голову на подушки, в уголках глаз под ресницами притаились слезы от переполняющих эмоций, пока он стискивал ее бедра и изливался внутрь мощными толчками. Он специально выбрал для Южинии именно этот вариант. Она уйдет девственницей, как и было обещано. Не сможет упрекнуть его, что не сдержал слово.
Но она уйдет от него совершенно другой женщиной.
Цирховия. Шестнадцать лет со дня затмения
Тот, кто никогда не считался белой вороной, вряд ли поймет, какое это счастье – быть таким, как все. Не избранным, не неповторимым, а просто серой массой, «одним из», частью толпы. Чувствовать, что рядом есть кто-то с теми же проблемами, надеждами и стремлениями. Ощущать себя нормальным. Ведь нормальное – это лишь то, что легко укладывается в стандарт.
Утро плавно оседало на столицу. Серое, хмурое, холодное, пропитанное ароматами кофе, трезвоном будильников, шелестом душевых струй и торопливыми стонами тех редких извращенцев, которые любят заниматься сексом при пробуждении. Улицы пустовали, поднявшийся на рассвете ветер гонял по ним мусор, словно упрекая нерасторопного дворника. Где-то вдалеке звонили тонкоголосые колокола, созывая мятущихся за утешением в темпл светлого. Собачники зевали и жались в легких куртках, выгуливая на поводках своих четвероногих детищ. Приверженцы здорового образа жизни снисходительно смотрели на них, пробегая мимо в ореоле раздражающей бодрости.
Он тоже бежал. Небыстро, с наслаждением, накинув на голову капюшон серой ветровки, прижав согнутые в локтях руки к бокам, выдыхая длинные облачка горячего воздуха через равные промежутки времени. Таких, как он, на набережной было достаточно. Неприметные серые ветровки носил практически каждый второй. Два километра в одну сторону, затем два – в другую, измерить пульс, сделать несколько силовых упражнений и с чувством выполненного долга пойти домой.