Он осознавал, как сильно рискует, отправляясь прямо зверю в зубы. Но неведение было еще страшнее и опаснее. Алекс не мог понять, что делать дальше, пока не разобрался в ситуации, а время подгоняло и работало против него. Что если, вернувшись, он обнаружит Эльзу окончательно мертвой? Нет, такие мысли следовало гнать прочь. Он сможет, он успеет, ему нужно только понять, ищут ее или нет и как скоро найдут. А если и найдут… что ж, может, так будет даже лучше, потому что Алекс понятия не имел, как вывести ее из транса.
– Алекс! Друг мой Алекс! – окликнули его из-за спины.
Он обернулся. От подножия лестницы, оставшегося уже на приличном расстоянии позади, к нему спешил начальник личной охраны Его Сиятельства. За минувшие годы Ян округлился от сытой жизни и отрастил брюшко. Крутой подъем давался ему нелегко, мучил одышкой. Добравшись до Алекса, Ян оперся на его плечо и согнулся в попытке восстановить дыхание.
– Его сиятельное Сиятельство изволили сегодня проснуться не в духе, – усмехнулся он в своей излюбленной привычке выражаться витиевато и играть словами. – Предупреждаю тебя по-дружески.
– Спасибо, – сухо кивнул Алекс и повернулся, чтобы продолжить путь.
– Да не за что, – Ян прицепился к его локтю, как вагончик – к локомотиву. Так ему легче было идти. – Сиятельство изволят просыпаться не в духе все последние несколько лет, так что это никакая не новость. Просто ты дурак, Алекс, что пошел к нему с утра. Отхватишь ведь – только шерсть клочками полетит.
Алекс поднял взгляд. Квадратный, пронзающий небо острыми шпилями темпл уже маячил на довольно близком расстоянии. Утро после грозы было ясным, туман на холме уже рассеялся под порывами ветра, и позолоченные стены здания нежно блестели в солнечных лучах.
– У меня нет выбора.
– Лукавишь, друг мой Алекс. Лукавишь. Выбор у тебя есть. Хороший такой выбор – сидеть в своей норке, пока не позовут. Но тебе нравится дразнить Сиятельство, потому что он пылает к тебе странной и необъяснимой любовью. Поэтому ты и чешешь вверх по лестнице, уверенный, что ничего тебе за это не будет. И отмахиваешься от Яна, своего старинного приятеля, как от навозной мухи. Не будь так самоуверен: когда-нибудь Сиятельство все-таки разлюбит тебя, Алекс. Как разлюбил меня.
– Вся любовь объясняется в два счета. Он просто очень виноват передо мной, – буркнул Алекс под нос, не сбавляя шага и с каким-то мрачным удовлетворением слушая, как задыхается его спутник, – и очень мне должен.
– А вот так говорить нельзя! – почти всерьез испугался Ян и даже погрозил пальцем. – И мысленно не стоит думать! Чтобы Сиятельство был перед кем-то виноват? Ты выжил из ума, друг мой. Или ты просто от рождения идиот.
Алекс не стал вступать в полемику, и тогда Ян вдруг резко дернул его за локоть, заставил остановиться и посмотреть в лицо.
– Поговори с ним обо мне, – произнес он тихим и напряженным голосом. Вся напускная шутливость мигом слетела, полноватые щеки побледнели, а губы поджались. – Я ведь люблю его, как брата, и он это знает. Мы были вместе много лет, спина к спине. Я скучаю по нашему прошлому. Почему он такой злопамятный? Почему он до сих пор не может меня простить? Он ставит нашу дружбу ниже этого? Кого только я не подкладывал под него за все эти годы, девок всех мастей, и похожих, и нет, и благородных, и нищих, сколько трупов убрал за ним, как только не пытался задобрить – а он по-прежнему отказывается меня видеть. Я не могу так жить. Я не могу получать задания через третьи руки, как жалкая вошь. Я хочу посмотреть ему в глаза. И лично попросить прощения.
– Так открой двери, зайди и попроси, – пожал плечами Алекс.
Ян расплылся в недоверчивой и грустной улыбке.
– Не-ет, друг мой Алекс. Сиятельство поклялся, что убьет меня на месте, если по собственной инициативе попадусь на глаза. Как-то не хочется мне испытывать судьбу. Поговори с ним. Пусть он прикажет мне прийти. Я буду ждать.
Алекс кивнул, уже заранее зная, что не станет выполнять эту просьбу. Ян никогда не рассказывал ему правды о том, что за кошка пробежала между ним и господином, отвечал уклончиво, что это их личное дело. А раз личное, то пусть сами и разбираются. Выступать адвокатом Алекс не собирался, и каждый раз соглашался на просьбу Яна просто из нежелания слушать его нытье.
Шестеро личных стражей, построенных в ряд на площадке у дверей в темпл, звякнули оружием и сделали боевую стойку при появлении Алекса, но при виде Яна приняли «вольно».
– Нападения опасаетесь? – хмыкнул Алекс.
– По статусу положено, – проворчал Ян. – Так-то кому охота в трезвом рассудке на Сиятельство нападать?
– А на канцлера? – поддел Алекс.
– Да кому он нужен.
Ян лично подошел и распахнул дверь в темпл, пропуская Алекса внутрь. Защелкнул замок за его спиной, благоразумно оставшись снаружи.
В квадратном зале главного помещения пахло тлеющей полынью. Горьковатый дымок витал в воздухе, щекотал нос и оседал на языке. Высокие толстые желтые свечи в тяжелых напольных светильниках важно пускали прозрачные слезы. Ласковые и снисходительные лица святых смотрели на Алекса с каждой стены, окружали его, протягивая руки и словно желая обнять. Взаимного стремления он не испытывал, слишком хорошо знал, как удушающе крепки объятия любой из высших сил.
Где-то вверху, под самым куполом, тоненько и чисто пел мальчик. Он пел на древнедарданийском, языке первых горных монахов, Алекс не понимал ни слова, но почему-то необъяснимая тоска вдруг сжала его сердце. Тоска по прошлому, по ушедшей юности, по светлой первой любви, по возможности вместе с любимой мечтать о безоблачном будущем счастье. На миг показалось, что ему снова восемнадцать, он впервые увидел Эльзу и понял, что не сможет жить без нее. И даже ее лицо встало перед глазами: красивое, тонкое, нежное.
Звонкий голос сделал пируэт – и тут же на Алекса нахлынула безысходность. Он уже никогда не сможет быть с ней, он потерял ее, потерял по собственной глупости, и теперь он даже не молодой мужчина в расцвете лет – он разбитый горем старик, медленно умирающий без единственной женщины, которая могла сделать его по-настоящему счастливым.
Димитрий стоял к нему спиной, у алтаря, чуть расставив ноги и заложив руки назад. Его гладкие черные волосы немного отросли в последнее время и были зачесаны назад, но сам он ни капли не изменился с тех пор, как Алекс имел несчастье увидеть его в первый раз. Белоснежная одежда обтягивала его широкие плечи, подчеркивала мощную фигуру хищника. Но Димитрий не был хищником в тот момент, он казался мраморной статуей, куском льда, из которого высекли облик человека.
Канцлер тоже находился здесь. Его инвалидное кресло стояло в углу, неподалеку от Алекса. От входа хорошо просматривалась склоненная косматая голова старика, его рука, безвольно свисающая вниз, и тонкая струйка слюны, протянувшаяся от нижней губы на грудь. Плед сполз с коленей и почти упал на пол, но в отсутствие слуги никто не торопился поправить ткань на место.
– Доброе утро, Алекс, – негромко сказал Димитрий, который так и не пошевелился и не повернулся с тех пор, как стукнула входная дверь. – Хотя для тебя оно вряд ли считается добрым. Ты на удивление отвратительно сегодня выглядишь.
Он повел рукой, и голос маленького певца тут же умолк, оседая в воздухе последними отголосками эха и золотой пыльцой с осыпающихся от времени потолочных фресок. Алекс встряхнулся, сбрасывая с себя наваждение, в которое его погрузили а капелла и Димитрий. Он ненавидел такие моменты, терпеть не мог, когда его собственная личность растворялась в чужой, но не имел сил что-то изменить.
Их странную связь можно было назвать подобием коллективного разума, но в то же время она не походила на чтение мыслей. Димитрий транслировал настроение, желание, эмоциональную потребность, а Алексу не оставалось ничего, кроме как подхватывать и поглощать невидимые волны. Подчиняться им и проживать их, как собственные. Вот и теперь, едва войдя в темпл, он сам не заметил, как «включился» в информационный поток. Почему подумал об Эльзе? Наверно, Димитрий тоже думал о ней. А может, зверь Алекса просто так воспринял полученную от альфы картинку, исходя из своей личной ситуации.
«Подойди ко мне», – прозвучал в голове призыв, хотя на самом деле Димитрий не облекал его в слова. Он просто захотел, чтобы Алекс приблизился.
До алтаря было десять шагов. Десять шагов по мозаичной плитке с изображением шестиконечных звезд. Три ступени подъема, и, наконец, Алекс остановился у резной деревянной решетки вровень с Димитрием. Он старался держать спину прямо и вынести свое унижение с максимально возможным достоинством. Любой сторонний наблюдатель и не заметил бы подвоха, ведь Алекс шел сам, передвигал ноги и ни разу не сбился с шага.
Фактически его словно протащили за шиворот, лишив какой-либо возможности помешать собственному телу.
– Посмотри, какая чудесная игра света и тени, – произнес Димитрий, не отрывая восхищенного взгляда от картины над алтарем. Он протянул руку, будто хотел коснуться ее, и даже слегка пошевелил пальцами. – Художник накладывал мазки в разных направлениях, чтобы с любого угла обзора его творение казалось совершенством.
На прямоугольном полотне святая Огаста становилась женой светлого бога. Она считалась покровительницей материнства и плодородия, ей обычно подносили дары женщины, мечтающие о беременности. Темпл строили, чтобы задобрить небесного покровителя и обеспечить семье канцлера долгое процветание и многочисленное потомство, поэтому вполне оправданно именно Огасте уделили здесь ведущую роль.
Мастер запечатлел ее, естественно, без присутствия мужа, образ которого смертным запрещалось показывать, зато с венчальным венком на голове и мечтательным взором, обращенным вдаль. Складки длинного торжественного одеяния, как и отметил Димитрий, были тщательно прорисованы, и Алексу пришлось снова встряхнуться, чтобы оторваться от их созерцания.
– Не хочешь спросить, зачем я пришел? – откашлявшись, произнес он.