оящей матерью, которая после излечения так и осталась задумчивой и погруженной в себя.
Когда Ирис, наконец, вернулась домой, Виттор встречал ее на вокзале.
– Как ты… узнал?! – ахнула она, с изумлением разглядывая его.
Виттор очень изменился, повзрослел и стал ослепительным красавцем. Сердце у Ирис бешено затрепетало от того, что он взял ее за руку, повел к кару с личным водителем, а внутри, в салоне, поцеловал.
– Ты не писал мне, – упрекнула она слабым голосом.
– Я не мог писать. Ты разбила мне сердце, – ответил Виттор, дав знак водителю трогать. – Но я ждал тебя. Только тебя и больше никого.
От его теплых слов она окончательно растаяла. К тому же, он явно был счастлив. Счастлив и успешен, дела его семьи, несомненно, шли в гору, что было заметно во внешнем достатке. Постаревшая ведунья тоже была рада видеть дочь, и все неприятные тени прошлого как-то улетучились и забылись. Сидя в кругу семьи, с любимыми людьми, Ирис не сомневалась, что поступила правильно. И теперь все у них будет хорошо.
Мать, души не чаявшая в Витторе, совсем не возражала, когда вскоре после ужина молодые уединились в комнате Ирис. Наоборот, она всячески поощряла их воссоединение. Но на всю ночь Виттор не остался.
– Я очень много работаю, Ирис-детка, – ответил он, на прощание целуя ей руки. – Постоянно тружусь, чтобы вернуть благосостояние своей семьи. И мне нужно как следует отдохнуть перед новым тяжелым днем.
– Но ты можешь отдохнуть тут, у нас, – недоумевала Ирис, зябко кутаясь в одеяло и переступая босыми ногами по холодному полу. Все ее тело горело от восхитительного, страстного секса, которым она не занималась все годы разлуки с Виттором.
– Нет, не могу, – улыбнулся он, – рядом с тобой мне не хочется отдыхать. Ты очень требовательная в постели, конфеточка. Дай мне хоть немного восстановить силы. К тому же, чем быстрее я заработаю достаточно денег, тем скорее на тебе женюсь.
Она вспыхнула, не в силах поверить собственному счастью, и, конечно же, не могла не отпустить его.
Так у них и повелось. Он приходил вечерами, а иногда среди дня, они обедали или ужинали втроем с ее мамой, потом уединялись, а с наступлением темноты Виттор покидал гостеприимное жилище. Ирис только вздыхала и смотрела на него с восхищением. Она совершенно забыла, каким капризным и жестоким он может быть. В ее глазах Виттор снова был героем, который трудился, отбросив гордость лаэрда, и зарабатывал своей семье на достойную жизнь.
Как он зарабатывал, ей никогда не приходило в голову поинтересоваться.
Никогда, пока не вскрылась правда. Не зря говорят, что любовь слепа и глуха. Ирис так безоговорочно верила клятвам Виттора, так безусловно доверяла ему, что и мысли не допускала об обмане. У них уже была семья, пусть маленькая, пусть неофициально оформленная, но что значат официальные документы по сравнению с настоящими чувствами? Она любила его с самого детства и легко приняла мысль, что он теперь ее муж. Ответственный и чуткий, страстный и заботливый, внимательный и нежный. Тот, кто каждым жестом и словом вызывал лишь восхищение.
А потом Ирис встретила его мать. Точнее, одним погожим теплым днем она прогуливалась по городу и в порыве ностальгии забрела к особняку, где прошло ее детство. Хозяйка все так же сидела в саду, а вокруг ее белого платья порхали бабочки. Она подставляла им пальцы и улыбалась, а заметив Ирис, приникшую к ограде, переменилась в лице и подозвала ее к себе.
Лицо у волчицы было таким же бледным, а губы – сухими, но взгляд стал другим. Спокойным и умиротворенным. Она погладила по голове присевшую рядом Ирис, совсем как много лет назад, и печально вздохнула.
– Ты стала такой большой, девочка, – впрочем, тут же улыбнулась она, – я помню, как ты в клочья разнесла нам гостиную, а потом соблазнила моего сына, – заметив, как смутилась Ирис, волчица рассмеялась, – я никогда не сердилась на тебя, ты была мне как дочь. Жаль, что он тебя не дождался. Жаль, что женился на другой.
– Женился?..
Ирис показалось, что ее мир перевернулся. Мать Виттора рассказывала и про помолвку, и про свадьбу, и про невесту – достойную девушку из богатой семьи, – а в ушах Ирис набатом билось лишь одно слово. Ложь. Ложь. Ложь. Только было непонятно, к какому именно варианту событий оно относилось.
Ничего не подозревающая собеседница выдала ей все: и имя супруги, и адрес, и даты. И Ирис поехала… нет, помчалась, чтобы убедиться собственными глазами. Второй раз за день она стояла у ограды богатого дома и смотрела на волчицу, отдыхающую в саду. Только эта была молодая, а у ее ног на расстеленном одеяльце ползал младенец, и, буквально на миг увидев его лицо, Ирис сразу поняла, кто его отец.
Две половинки истории сложились у нее в голове в одно целое, белая ниточка переплелась с черной, стало ясно, почему Виттор никогда не ночевал, почему не писал ей и почему стал так богат. Лишь один вопрос оставался не отвеченным: почему он поступил так с ней?!
– А что ты хотела? – с леденящим кровь спокойствием ответил Виттор, когда тем же вечером Ирис приперла его к стенке. – Чтобы я по миру пошел? Чтобы провел всю молодость, вкалывая как чернорабочий. Я? С моим благородным происхождением? Да она сама текла по мне, как сучка, на шею вешалась, проходу не давала, в руки падала. Хотела она меня, понимаешь? И не смей меня упрекать, конфеточка, я обеспечил достойную жизнь не только себе, но и тебе. На чьи деньги ты живешь, а? Кто выплатил долги, в которые влез мой отец, чтобы купить этот домик твоей маме? А то, что женат – так это формальность, тьфу на нее! Люблю-то я тебя. Тебя одну. Приворожила ты меня, ведьма…
– У тебя же ребенок родился… – только и пробормотала Ирис, приходя в ужас от услышанного и понимая, что тот, прежний Виттор, который мечтал скорее избавиться от собственной больной матери, никуда не делся, а стоит перед ней во всей красе.
– Родился, так и что? – развел он руками. – Волчицы от волков обычно быстро беременеют, как по щелчку. Ну может, пару раз у нас что-то было, вот и результат. А ты что, тоже ребенка хочешь? Так я не виноват, что ты не волчица и не можешь от меня забеременеть.
Конечно, Ирис мечтала о ребенке и горько жалела, что у них с Виттором не может быть детей, но его размышления показались ей чудовищными.
– Почему ты мне не сказал?! – воскликнула она. – Ни слова не сказал, а только врал, врал все это время!
– Да чтобы вот этого не было, – поморщился он. – Чтобы не начала меня обвинять, как делаешь сейчас. Ты сама виновата. Ты сама меня бросила. И оправдываться перед тобой я не обязан.
Хрустальный образ идеального мужчины пошел трещинами и рухнул в глазах Ирис. Она страшно кричала, и била его, и выгнала прочь из дома, а потом рыдала, уткнувшись лицом в колени матери. Внутри словно горел и свербил раскаленный штырь, пронзающий сердце.
– Ну чего ты убиваешься, детка? – гладила ее по голове и сочувственно вздыхала старая ведунья. – Ну чего ты хочешь? Чем я могу помочь?
– Хочу, чтобы он ушел от нее, мама! – в сердцах плакала Ирис. – Хочу, чтобы был только моим! Он постоянно говорит, что я сама виновата! Так буду виновата хоть за дело! Приворожу его! Научи меня, мама! Научи! Какой я была дурой, что не слушала тебя, что уехала из-за своих глупых принципов! Научи!
– Научить-то научу, – качала головой мать, – но только приворожить ты его не сможешь. Других – пожалуйста, а того, кого любишь – нет. Не властна ведьма над своей жизнью. И над теми, кого любит – тоже.
– Тогда порчу на нее нашлю! На соперницу! Чтобы высыхала, как наша хозяйка!
– Попытаться-то можешь, да силенок не хватит, – урезонивала мать. – Чтобы порчу насылать и проклятия, надо сильной ведьмой быть. Очень сильной. Из тех, кто в сумеречный мир могут ходить. А мы с тобой кто? Травницы-ведуньи? Хозяйку ведь не я сушила, а болезнь. Я только недолечивала. А как поняла, что не нужна она нам больше – долечила.
Несколько дней Ирис не могла ни есть, ни пить, и жить ей не хотелось. Потом постепенно боль в груди ослабла, стало легче дышать, и буквально с нуля она стала учиться жить заново. Без Виттора. Никаких денег от него не хотела брать принципиально, даже слышать о нем не желала. Устроилась домашним учителем в одну аристократическую семью, работала старательно, ее порекомедовали другим, потом еще и еще, и вскоре Ирис обеспечила себе довольно приличный заработок.
А потом ее мать заболела. Слегла так, что стало понятно: пожилая женщина почти отжила свое. Сказались долгие годы знахарства, когда она лечила других ценой своего здоровья. Да и мать Виттора умерла бы, если бы не ведунья, а ее недуги тоже не прошли бесследно для взявшей их на себя. Ирис бросилась искать лучших докторов, устроила ее в госпиталь под круглосуточный присмотр. Сама она так и не прониклась знахарством, почти ничего не умела, ей была ближе преподавательская деятельность и науки, и теперь горько жалела, что практически ничем не может помочь матери.
Денег стало катастрофически не хватать. Ирис провела бессонную и полную слез ночь, затем взяла в ежовые рукавицы свою гордость и поехала в дом родителей Виттора просить помощи в финансах. Конечно, ей не отказали. Помогли, дали в долг с оговоркой, что возвращать совсем не обязательно, поддержали морально. Но сам Виттор тоже об этом узнал и не мог не воспользоваться ее слабиной.
– Значит, теперь мои деньги тебе брать не стыдно?! – прорычал он, поздним вечером врываясь в дом Ирис.
– Я просила денег у твоих родителей, а не у тебя! – пыталась защищаться она.
– А они что, ты думаешь, не на мои деньги живут? Наивная!
Он схватил ее, потряс и швырнул на пол. Ирис больно ударилась, стиснула зубы, чтобы не дать слезам брызнуть из глаз. Если бы дома была мама, Виттор ни за что не позволил бы себе такие выходки. При ней он держался скромно и вежливо. Теперь Ирис понимала, почему: ее мать тоже боготворила его и восхищалась каждым словом и жестом. А она, Ирис, перестала. И поэтому лежала на полу у его ног и корчилась от боли.