рочь, по пути сбив картонную фигуру Вива Ричардса[49] в полный рост. Завсегдатаи за столиками рассмеются. «О’Коннелл» – не место для чужих.
В «О’Коннелл» семейные мужчины приходят ради совершенно иной семьи. Здесь нет родственных уз, и авторитет в обществе нужно завоевывать. Для этого годами требуется упорно бездельничать, сачковать, ловить ворон, бить баклуши, плевать в потолок – и уделять данным занятиям гораздо больше досуга, чем обычно отводится на воспроизведение потомства. Необходимо стать настоящим знатоком этого местечка. К примеру, иметь представление, почему «О’Коннелл» – ирландская бильярдная без бильярда и принадлежит владельцу-арабу. Почему прыщавый Микки жарит картошку с яйцами и бобами, или яйца с картошкой и бобами, или бобы с яйцами, картошкой и грибами, но никогда картошку с бобами, яйцами и беконом. Но вам, чтобы это выяснить, придется здесь довольно долго околачиваться. Во всех тонкостях мы с вами разберемся позже. А пока с нас довольно будет знать, что Самад и Арчи приходят в «О’Коннелл», как домой, чтобы отдохнуть от дома; уже десяток лет они заглядывают сюда между шестью (когда Арчи заканчивает работу) и восемью (когда Самад уходит в свой ресторан), чтобы обсудить все на свете – от Откровения Иоанна Богослова до цен на услуги водопроводчика. И женщин. Гипотетически. Если мимо заляпанной желтком витрины «О’Коннелла» шла женщина (внутрь ни одна бы не сунулась), они расплывались в улыбке и принимались обсуждать – в зависимости от степени религиозности Самада в тот вечер – либо такие откровенности, как хотелось бы ее немедленно трахнуть или нет, либо просто преимущества чулок и колготок. Подобные разговоры неизменно приводили к великому спору: что лучше – маленькие груди (торчащие вверх) или большие (мягкие и тяжелые). Но ни разу речь не шла о реальных женщинах – влажных и жарких женщинах из плоти и крови. Вплоть до сегодняшнего дня. Беспрецедентные события последних месяцев требовали досрочной встречи у «О’Коннелла». В конце концов Самад позвонил Арчи и выложил правду о том, в какой переплет он попал: о том, что он врал и продолжает врать, что его видели сыновья и теперь они день и ночь стоят у него перед глазами. Помолчав, Арчи сказал:
– Хреново дело. Что ж, тогда давай в четыре. Хреново дело. – В этом весь Арчи. Потрясающее самообладание.
Придя в бильярдную в 4:15 и не найдя его там, Самад в отчаянии обгрыз все имевшиеся у него ногти и рухнул на стойку, уткнувшись носом в горячее стекло, за которым хранились помятые гамбургеры, а взглядом – в открытку с восемью красотами графства Антрим.
От горячей витрины его лопаточкой отодрал Микки – повар, официант и хозяин заведения; он гордился тем, что знал по имени каждого посетителя и сразу мог распознать, если кто бывал не в духе.
– Осторожно.
– Привет, Микки, как жизнь?
– Как прежде, потихоньку. Но я-то ладно. А вот что такое с тобой стряслось, дружище? А? Я за тобой давно наблюдаю, как только ты вошел. Тебя будто дерьмом облили. В чем дело, расскажи дядюшке Микки.
Самад застонал.
– Да ладно тебе. Ты ж меня знаешь. Я сочувствующий представитель службы сервиса, рот, мать его так, до ушей, и, знаешь, я бы тоже нацеплял красный галстучек и красную шапочку, как те пижоны у мистера Гамбургера, если б моя чертова головенция была чуток поменьше.
Микки не преувеличивал. Голова у него была такая огромная, как будто его прыщам однажды стало тесно и они потребовали себе дополнительное пространство.
– Так в чем беда?
Самад взглянул на его большую красную голову.
– Я всего лишь жду Арчибальда, Микки. Не волнуйся, пожалуйста. Все наладится.
– Рановато чуток, а?
– В смысле?
Микки обернулся и глянул на циферблат, с незапамятных времен заляпанный окаменевшей яичной жижей.
– Рановато чуток, говорю! Для вас со стариной Арчи. Я вас в шесть обычно жду. Одна порция яичницы с картошкой, бобами и грибами. И один омлет с грибами. Варианты зависят от времени года.
Самад вздохнул.
– Нам нужно о многом поговорить.
Микки вытаращил глаза.
– Снова заведете об этом, как хрен его там, Манги Панди? Кто в кого пальнул, кто кого повесил, «мой дед командовал пакистанцами» – и кому это, на хер, сдалось? Ты отпугиваешь посетителей. Ты вызываешь… – Микки полистал свою новую библию: «Пища для ума: руководство для владельцев и сотрудников ресторанного бизнеса. Раздел «Покупательская стратегия и покупательский пиар». – Ты вызываешь синдром многословия, который отвлекает этих балбесов от вкушения пищи.
– Нет, Микки. Сегодня мы будем говорить не о моем пра-дедушке. У нас другие заботы.
– Охрененно благодарен. Синдром многословия – так-то. – Микки любовно похлопал ладонью по книге. – Здесь обо всем есть. За такую четыре девяносто пять не жалко выложить. Может, насчет муллы захочешь сообразить? – Он указал на подвал.
– Я мусульманин, Микки, и больше такими делами не увлекаюсь.
– Да, конечно, все мы братья, но у человека должна быть жизнь. Так ведь? А?
– Не знаю, Микки, может, и нет.
Микки крепко хлопнул его по плечу.
– Конечно, должна! Я всегда говорил моему брату Абдулу…
– Которому?
В большой и взрывоопасной семье Микки существовала традиция называть всех сыновей Абдулами, дабы научить их не заноситься и быть как все, что было чудесно и замечательно, но в юные годы их совместного проживания создавало путаницу. Однако дети не растерялись и придумали прибавить к арабскому имени английский хвост.
– Абдул-Колину.
– Ясно.
– Так вот, знаешь, Абдул-Колин слегка двинулся на религии – ЯИЧНИЦА С БОБАМИ, КАРТОШКОЙ И ТОСТАМИ – бородищу отпустил, не пьет, не трахается, не ест свинину, хреновые дела, доложу тебе, – держи, голова.
Абдул-Микки протянул тарелку с нездоровыми углеводами старому сморчку, который так высоко натянул свои штаны, что, казалось, они покроют его с головой.
– И как ты думаешь, где я наткнулся на Адбула-Колина на прошлой неделе? Да у Микки-финна на Харроу-роуд, и я ему тогда сказал: «Ой, Абдул-Колин, вот так хренов поворот», а он мне и говорит, весь такой важный, с бородой, говорит, значит…
– Микки, Микки, давай мы отложим эту историю до следующего раза… просто я…
– Ага, конечно. Сам не пойму, какого хера я к тебе лезу.
– Будь добр, передай Арчибальду, когда он появится, что я сижу в кабинке за пинболом. Да, и мне как обычно.
– Но проблемо, приятель.
Минут через десять дверь отворилась, и Микки, оторвавшись от главы шестой «Муха в супе: улаживание конфликтов, касающихся здоровья», увидел, как с дешевым портфелем в руке к стойке приближается Арчибальд Джонс.
– Это ты, Арчи. Как сгибательный бизнес?
– А, как всегда. Ком си, ком са. Самад здесь?
– Здесь ли он? Ты еще спрашиваешь! Он, твою мать, полчаса уже тут болтается, как говно в проруби. Весь будто дерьмом облитый. Так и хочется взять скребок да почистить.
Нахмурившись, Арчи поставил портфель на стойку.
– В плохом настроении, говоришь? Между нами, Микки: я за него беспокоюсь.
– Ты еще в чистом поле это крикни, – буркнул Микки, которого расстроило вычитанное в главе шестой утверждение, что тарелки следует ополаскивать горячей водой из-под крана. – Топай давай в будку за пинболом.
– Спасибо, Микки. Да, мне омлет с…
– …грибами. Знаю я.
Арчи двинулся по покрытому линолеумом проходу.
– Привет, Дензель, здравствуй, Кларенс.
Дензелем и Кларенсом звали двух положительно грубых сквернословов-ямайцев лет восьмидесяти. Дензель был немыслимо толст, Кларенс чудовищно худ, их жены и дети умерли, и остаток дней они проводили, сидя в одинаковых фетровых шляпах за угловым столиком и играя в домино.
– Че там этот хмырь сказал?
– Поздоровался.
– Он че, не видит, что ли, что мы играем?
– Не, не видит! У него дырка вместо лица. Где уж ему всякие мелочи замечать?
Арчи действительно пропустил их слова мимо ушей и пробрался в будку на свое место напротив Самада.
– Не понимаю, – сказал Арчибальд, продолжая прерванный телефонный разговор. – Ты их в своем воображении видишь или по-настоящему?
– Это же просто. В первый раз, в самый первый, я их на самом деле увидел. Но с тех пор, Арчи, все эти несколько недель, я, когда с ней встречаюсь, снова их вижу – просто галлюцинации какие-то! Даже когда мы… Вижу. Смотрят на меня и улыбаются.
– Может, ты просто на работе перетрудился?
– Слушай, что я тебе говорю, Арчи: я вижу их. Это знак.
– Сэм, давай будем говорить только о том, что было на самом деле. Когда ты их действительно увидел, что ты сделал?
– Что мне оставалось? Сказал: «Привет, мальчики. Поздоровайтесь с мисс Берт-Джонс».
– А они?
– Поздоровались.
– А ты?
– Арчибальд, неужели ты думаешь, что я не смогу сам все рассказать, без этих тупых вопросов?
– ЯИЧНИЦА С КАРТОШКОЙ, БОБАМИ, ПОМИДОРАМИ И ГРИБАМИ!
– Сэм, твое.
– Чудовищное оскорбление. Я никогда не заказываю томаты. Не желаю есть жалкие лупленые помидорины, сначала обваренные, а потом зажаренные до смерти.
– И не мое. Я просил омлет.
– И не мое тоже. Итак, мне позволено будет продолжить?
– Да-да, я слушаю.
– Я посмотрел на своих сыновей, Арчи… своих красивых мальчиков… и мое сердце раскололось, нет, хуже – разбилось вдребезги. Разлетелось на множество мелких осколков, и каждый нанес мне смертельную рану. Меня преследует мысль: как я могу чему-то научить сыновей, указать им правильный путь, когда сам потерял ориентиры?
– Мне кажется, – запинаясь, начал Арчи, – что дело в женщине. Если ты не знаешь, что с ней делать, то… давай подбросим монетку: орел – остаешься, решка – бросаешь ее; по крайней мере, тогда…
Самад хрястнул по столу здоровым кулаком.
– К черту монетку! Слишком поздно. Ясно тебе? Что сделано, то сделано. Я уже одной ногой в аду, теперь для меня это очевидно. Поэтому я должен приложить все усилия, чтобы спасти своих сыновей. Мне предстоит выбор,