– Новая прическа.
– Ах да! Ты похожа на телеведущую. Очень мило. Проходи в гостиную. Там уже сидит Позорная Племянница и ее мерзкая подруга, но ты не смущайся. Самад в саду, а я на кухне, работаю, так что постарайся не шуметь.
Айри вошла в гостиную.
– С ума сойти! – закричала Нина, глядя на входящее в комнату видение. – На что ты похожа?!
На красавицу. С прямыми, не курчавыми волосами. На настоящую красавицу.
– Ты похожа на идиотку! Очуметь можно! Максин, ты только посмотри на это. Боже мой, Айри! Чего ты хотела этим добиться?
Разве не ясно? Прямоты, чтобы они стали прямыми. И легкими.
– В смысле, чего ради ты все это сделала? Решила стать негритянской Мерил Стрип? – Нина сложилась пополам и захохотала.
– Позорная Племянница! – закричала Алсана из кухни. – Когда я шью, мне нужно сосредоточиться. Потише там, мисс Крикунья!
«Мерзкая подруга» Нины, она же – ее любимая – сексуальная, стройная девушка по имени Максин с прекрасной фарфоровой кожей, темными глазами и густыми каштановыми волосами, подергала удивительные волосы Айри.
– Что ты с ними сделала? У тебя были прекрасные волосы. Роскошные, буйные кудри.
Несколько секунд Айри не могла вымолвить ни слова. Она была совершенно уверена, что раньше выглядела ужасно.
– Я просто постриглась. Что тут такого?
– Но это же не твои волосы. Ведь это же волосы какой-то несчастной пакистанки, которой нужны деньги, чтобы кормить детей. – С этими словами Нина дернула Айри за волосы, и целая прядь осталась у нее в руке. – Вот блин.
Нина и Максин покатились со смеху.
– Ну что вы прицепились? – Айри села в кресло, поджав колени и положив на них подбородок. – А… где Миллат? – она постаралась сказать это непринужденным тоном.
– Так ты ради него все это затеяла? – удивилась Нина. – Ради моего дебильного двоюродного братца?
– Пошла ты.
– Его нет. У него новая девушка. Гимнастка из Восточной Европы, с животом как стиральная доска. Не то чтобы очень страшная. Грудь ничего, но задницы вообще нет. Как же ее зовут?
– Стася, – ответила Максин, оторвавшись от чтения «Горячей десятки». – Как-то так.
Айри еще больше вжалась в давно продавленное любимое кресло Самада.
– Хочешь совет? Сколько я тебя знаю, ты всегда гонялась за этим мальчишкой, как сумасшедшая борзая. И за это время он за кем только не ухлестывал. За всеми, кроме тебя. Он даже пытался ухаживать за мной, за своей, мать твою, двоюродной сестрой.
– И за мной, – добавила Максин, – несмотря на то, что мальчики меня вообще не интересуют.
– Тебе никогда не приходило в голову, почему он не ухаживал за тобой?
– Потому что я страшная. И толстая. И с жуткой афропрической.
– Нет же, дурища. Потому что ты – это все, что у него есть. Ты нужна ему. У вас общее прошлое. Ты хорошо его знаешь. Он сам в себе запутался. То у него то, то у него это. То грудастые блондинки, то русские гимнастки, то дым сенсемильи. Сам не знает, где у него голова, а где задница. Вылитый отец. Сам не знает, кто он. Но ты его знаешь, хоть немного, но знаешь. Ты знаешь, каким он бывает. А ему нужен кто-то, кто его знает. Ты для него особенная.
Айри закатила глаза. Иногда хочется быть особенной. Но иногда ты готова пожертвовать всем (например, волосами), чтобы стать такой же, как все.
– Послушай, Айри, ты умница. Тебя столькому научили. Но теперь пора переучиваться. Пора понять, чего ты стоишь, плюнуть на это рабское обожание и заняться собой. Найди себе девочку или мальчика и начни жить в собственное удовольствие.
– Ты очень сексуальная девочка, Айри, – ласково сказала Максин.
– Да уж.
– Можешь ей поверить, она та еще лесба, – заметила Нина, ероша волосы Максин и целуя ее. – И правда в том, что эта прическа а-ля Барбара Стрейзанд ни хрена тебе не идет. Твои волосы были в двадцать раз лучше. Они были буйные. Они были твои.
Вдруг в дверях появилась Алсана с огромным блюдом печенья в руках. На ее лице была написана подозрительность. Максин послала ей воздушный поцелуй.
– Айри, хочешь печенья? Идем, поешь печенья. Со мной. На кухне.
– Не переживай ты так, тетенька, – простонала Нина. – Мы не пытаемся завербовать ее в ряды последовательниц Сапфо.
– Мне все равно, пытаетесь вы или нет. Я не хочу знать, что вы делаете. Я не хочу ничего про это знать.
– Мы смотрим телевизор.
На экране Мадонна водила руками по своим вздернутым грудям.
– Уверена, это очень интересно, – съязвила Алсана, сердито глядя на Максин. – Айри, ты будешь печенье?
– Я бы не отказалась, – проворковала Максин, хлопая длинными ресницами.
– Не сомневаюсь, – медленно и многозначительно, как говорят с иностранцами, заметила Алсана. – Но тебе они не понравятся.
Нина и Максин снова прыснули.
– Айри! – Алсана с сердитым видом указала на дверь. Айри вышла за ней.
– Я – человек либеральный, – принялась жаловаться Алсана, когда они остались одни. – Но почему надо вечно ржать и устраивать песни-пляски по поводу всего на свете? Неужели гомосексуальность – это так весело. Гетеросексуальность почему-то совсем не веселит.
– Я не хочу слышать этого слова в своем доме, – сказал Самад с каменным выражением лица, входя в дом из сада и кладя на стол садовые перчатки.
– Какое из двух?
– Никакое. Я всеми силами стараюсь сделать наш дом домом праведным.
Самад заметил фигуру за кухонным столом, нахмурился, наконец решил, что это в самом деле Айри Джонс, и завел обычный разговор:
– Привет, мисс Джонс. Как поживает твой отец?
Айри пожала плечами, исполняя обычный ритуал.
– Вы видите его чаще, чем мы. Как Бог?
– Спасибо, отлично. Ты не видела моего никудышного сына?
– Нет.
– А моего хорошего сына?
– Сто лет не видела.
– Если увидишь моего никудышного сына, передай ему, что он никудышный сын.
– Хорошо, мистер Икбал.
– Да хранит тебя Бог.
– Gesundheit[82].
– А теперь, прошу прощения… – Самад взял с холодильника свой молитвенный коврик и вышел.
– Что с ним? – спросила Айри, заметив, что Самад молится как-то отчаянно. – Он какой-то грустный.
Алсана вздохнула.
– Конечно, грустный. Ему кажется, что он все испортил. И так оно и есть, но кто первый бросит камень и все такое… Он постоянно молится. И не хочет взглянуть правде в глаза: Миллат болтается бог знает где с какими-то белыми девицами, а Маджид…
Айри вспомнила, насколько идеальным ей казался ее первый кумир – возможно, эта иллюзия возникла как следствие всех огорчений, который ей принес Миллат за эти годы.
– А что с Маджидом?
Алсана нахмурилась и достала с верхней полки кухонного шкафчика, где она хранила письма от сына, тонкий конверт авиапочты. Она передала его Айри. Та вытащила письмо и фотографию.
На снимке – Маджид, превратившийся в высокого, элегантного молодого человека. Волосы у него такие же черные, как у брата, но он не зачесывал их на лоб. Слева – пробор, волосы приглажены и заправлены за правое ухо. Твидовый костюм и, кажется, впрочем, фотография была нечеткая, галстук. В одной руке – большая летняя шляпа. Другой он держал за руку известного индийского писателя сэра Р.В. Сарасвати. Тот – весь в белом, в шляпе с широкими полями и с пижонской тросточкой в руке. Оба широко улыбаются и стоят с таким видом, будто с чем-то поздравляют друг друга, и каждый, кто увидит фото, должен подумать, что они вот-вот похлопают друг друга по плечу, если еще не похлопали. Полуденное солнце скачет по ступенькам университета г. Дакка, где и сделана фотография.
Алсана ткнула указательным пальцем в снимок.
– Знаешь, кто такой Сарасвати?
Айри кивнула. Обязательный тест для получения аттестата: «Стежок во времени» Р.В. Сарасвати. Печально-слащавая книга о последних днях Империи.
– Сама понимаешь, Самад терпеть не может Сарасвати. Называет его колониалистическим прихвостнем и лизоблюдом.
Айри наугад зачитала отрывок из письма.
Как видите, мне повезло, и как-то в ясный мартовский день я встретил величайшего индийского писателя. Я победил в конкурсе на лучшее сочинение (я писал на тему: «Наша страна – какой путь она выбирает?») и поехал в Дакка за призом (сертификат и небольшая сумма денег), который мне вручил на торжественной церемонии в университете он сам – этот великий человек. С гордостью говорю, что я ему понравился, и мы провели весь день вместе. Сначала было длительное чаепитие тет-а-тет, потом – прогулка по красивейшим улицам Дакка. Во время нашего длинного разговора сэр Сарасвати похвалил мои умственные способности и даже сказал (я цитирую), что я «отличный молодой человек». И я это очень ценю! Он сказал, что я должен заняться правом, поступить в университет или даже стать писателем! Я ответил, что первое призвание мне больше по душе и что я давно решил сделать все возможное, чтобы в азиатских странах воцарился порядок, чтобы люди научились готовиться к бедствиям и маленькие мальчики были застрахованы от падающих на них ваз (!). Нужны новые законы, новые законодательные акты (я ему так и сказал), чтобы бороться с нашим злым роком – стихийными бедствиями. Но тут он меня поправил: «Это не рок, – сказал он. – Мы, индийцы, мы, бенгальцы, мы, пакистанцы, слишком часто перед лицом истории вскидываем руки и восклицаем: «Судьба!» Но многие из нас необразованны, многие не знают, как устроен этот мир. Мы должны стать похожими на англичан. Англичане до самой смерти борются с судьбой. Они не слушают голос истории, если только она не говорит им то, что они хотят услышать. Мы говорим: «Так предначертано!» Нет, не предначертано. Ничто не предначертано». За один день я понял больше, чем…
– Ничего он не понял!
Самад сердито протопал в кухню и грохнул чайник на плиту.
– Он ничего не понял, потому что слушал человека, который сам ничего не понимает. Где его борода? Где его хамиза? Где его покорность? Если Аллах говорит, что будет гроза, – значит, будет гроза. Если – землетрясение, – значит, землетрясение. Никуда от этого не деться! Я для того и отправил туда своего сына – чтобы он пон