– Милл!
– Не сейчас, Джонс.
– Но… Милл!
– Подожди, Джонс. Это Хифан. Мой старый друг. Ты же видишь: я слушаю, что он говорит.
Высокий – Хифан – не прервал своей речи. У него был глубокий, мягкий голос, похожий на струящийся поток, неиссякаемый и неизбежный, чтобы остановить его, потребовалось бы нечто более серьезное, чем появление Айри, может быть, более серьезное, чем самые серьезные обстоятельства. Он был одет в строгий черный костюм с белой рубашкой и зеленым галстуком-бабочкой. На нагрудном кармашке у него была вышита маленькая эмблема: две ладони, держащие пламя, а под ними еще что-то трудно различимое. Парень был ровесником Миллата, но казался гораздо старше из-за своей феноменально густой бороды.
– …а потому марихуана ослабляет твои силы, уничтожает твои способности и отнимает у нас наших лучших ребят, таких как ты, Миллат, прирожденных лидеров, которые могут повести за собой людей к вершине. Есть такой хадит в «Бухари» в пятой части на второй странице: Лучшие люди моей страны – это мои сверстники и мои единомышленники. Ты мой сверстник, Миллат, и, я надеюсь, ты станешь моим единомышленником. Идет война, Миллат, идет война.
Так он и говорил, слова текли одно за другим, без интонации, без пауз, в одной и той же однообразно-красивой манере – можно было забраться на его речь, можно было уснуть на ней.
– Милл, Милл. Это важно.
Миллат стоял полусонный, неизвестно от чего: то ли от марихуаны, то ли от слов Хифана. Он стряхнул руку Айри со своего плеча и попытался их представить друг другу.
– Айри. Хифан. Мы с Хифаном давно знакомы. Хифан…
Хифан шагнул к Айри, теперь он возвышался над ней, как колокольня.
– Рад познакомиться, сестра. Я Хифан.
– Очень приятно. Миллат!
– Айри, блин. Можешь ты подождать минутку, одну минутку? – Он передал ей косяк. – Я хочу послушать, что он говорит, неужели не ясно? Хифан – настоящий дон. Посмотри на его костюм – прямо как у настоящего гангстера!
Миллат провел пальцем по лацкану пиджака Хифана, и Хифан, забыв о представительности, засиял от удовольствия.
– Нет, правда, Хифан, ты выглядишь классно, стильно.
– Да?
– Ага, гораздо лучше, чем тогда, когда мы были грозой Килберна. Помнишь, как в Брэдфорде…
Хифан вспомнил, как он тогда выглядел, и снова принял благочестивый вид.
– Боюсь, я не помню те дни, брат мой. Тогда я жил в невежестве. Я был совсем другим человеком.
– Да, – робко согласился Миллат, – конечно.
Миллат шутливо толкнул Хифана в плечо, но Хифан остался стоять неподвижно, как фонарный столб.
– Ну ладно, понял: значит, идет духовная война. С ума сойти! Пора показать этой херовой стране, кто мы. Как там вы называетесь, я забыл?
– Я представляю Килбернское подразделение Крепкого Единства Воинов Исламского Народа, – гордо сказал Хифан.
Айри вздохнула.
– Крепкое Единство Воинов Исламского Народа, – восхищенно повторил Миллат. – Это мощно. В этом названии есть сила. Как удар в кунг-фу пяткой в нос.
Айри нахмурилась:
– КЕВИН?
– Мы и сами знаем, – мрачно проговорил Хифан, указывая под ладони, держащие пламя, где была мелко вышита аббревиатура, – что у нас проблема с акронимом.
– Да, есть немножко.
– Но это название освещено силой Аллаха, и его нельзя изменить… Так вот, я говорил о том, что ты, Миллат, можешь возглавить наше отделение в Криклвуде.
– Милл.
– У тебя будет все, что есть у меня, вместо той запутанной жизни, которой ты живешь сейчас, вместо зависимости от наркотиков, которые правительство завозит специально, чтобы подорвать силы черных и азиатов, чтобы нас ослабить.
– Да, – грустно согласился Миллат, как раз собравшийся скрутить очередной косяк. – Вообще-то я как-то об этом не думал. Но, кажется, я именно так должен думать.
– Милл.
– Джонс, отстань от меня. Ты видишь, мы, блин, ведем спор. Слушай, дружище, в какой ты сейчас школе?
Хифан с улыбкой качнул головой.
– Я уже давно не связан с английской системой образования. Но я не перестаю учиться. Есть такие слова в «Табризе», хадит 220: Тот, кто ищет знания, служит Богу до самой смерти и…
– Милл, – прошептала Айри, не прерывая медоточивой речи Хифана. – Милл.
– Да, черт возьми. Чего тебе? Извини, Хифан, дружищие, одну минутку.
Айри глубоко затянулась своим косяком и рассказала новость. Миллат вздохнул.
– Айри, они приходят с одной стороны, а мы уходим в другую. Подумаешь. Обычное дело. Понятно? А теперь, может, ты пойдешь поиграешь с детишками? У нас тут серьезные дела.
– Приятно было познакомиться, Айри. – Хифан протянул ей руку и оглядел ее с головы до ног. – Рад видеть женщину, которая одета скромно, несмотря на то что ходит с короткой стрижкой. КЕВИН считает, что женщина не должна потакать эротическим фантазиям озабоченного Запада.
– Э-э… спасибо.
Жалея себя и борясь с действием травки, Айри пробралась сквозь дымовую завесу и снова наступила на игру Джошуа Чалфена «Гоблины и Горгоны».
– Эй, мы же тут играем!
Айри резко повернулась. В ней кипела злость, которую она слишком долго сдерживала.
– И что с того?
Друзья Джошуа: толстый мальчик, прыщавый мальчик и мальчик с непомерно большой головой – в ужасе отступили. Но Джошуа решил постоять за себя. В школьном оркестре он играл на гобое как раз рядом с Айри, которая была вторым альтом, и он давно поглядывал на ее странные волосы и широкие плечи, думая, что с ней у него, может быть, что-нибудь получится. Она умная и не совсем некрасивая, и еще есть в ней что-то от зубрилки, несмотря на то что она вечно ходит с тем мальчиком. Индусом. Она общается с ним, но она не такая, как он. Джошуа Чалфен подозревал, что она из таких, как он сам. В душе она другая, и если постараться, можно это выявить. Она – зубрила-эмигрант, сбежавшая из страны толстых, непохожих и обезоруживающе умных. Она перешла через горы Калдора, переплыла реку Левиатракс и перепрыгнула через ущелье Дуилвен в безумной попытке сбежать от своих земляков и попасть в чужую страну.
– Я просто сказал. Ты уже второй раз наступаешь на земли Голтона. Хочешь поиграть с нами?
– Нет, я не хочу с тобой играть, придурок хренов. Я тебя даже не знаю.
– Джошуа Чалфен. Я был в начальной школе в Мэноре. И мы с тобой вместе ходим на английский. И вместе играем в оркестре.
– Ничего подобного. Я играю в оркестре. Ты играешь в оркестре. Но мы не вместе.
Гоблин, старейшина и гном захихикали, оценив игру слов. Но Джошуа не обращал внимания на оскорбления. Джошуа умел их принимать с невозмутимостью Сирано де Бержерака. Он выслушивал оскорбления (от безобидных: Джош-толсторож, Джош-вошь, Чалфéй-еврей – до неприличных: долботрон, членосос, говноед), всю жизнь бесконечные оскорбления – и ничего: остался таким же невозмутимым. Оскорбление для него было не страшнее камушка на его пути и доказывало только его интеллектуальное превосходство над той, кто его оскорбляет. Поэтому он спокойно продолжил:
– Мне нравится, как ты постриглась.
– Издеваешься?
– Нет, мне правда нравится, когда у девочек короткие стрижки. В этом есть что-то гермафродитичное. И мне это нравится.
– Ну и радуйся своим проблемам.
Джошуа пожал плечами:
– Нет у меня никаких проблем. Любой, хотя бы отчасти знакомый с основами фрейдизма, сразу поймет, что это у тебя проблемы. Иначе откуда такая агрессия? Я думал, что курение должно успокаивать. Угостишь?
Айри уже забыла, что держит косячок.
– Да, конечно. Какие мы заядлые курильщики…
– Не то чтобы… Так, иногда.
Гном, гоблин и старейшина издали какие-то хрюкающе-булькающие звуки.
– Понятно. – Айри протянула ему косяк.
– Айри!
Это был Миллат. Он забыл забрать у Айри свой косяк и теперь шел за ним. Айри повернулась вполоборота, собираясь передать косяк Джошуа, и практически одновременно заметила, как к ней подходит Миллат, и почувствовала, как сотрясается земля. От этого грохота крошечная чугунная армия гоблинов Джошуа повалилась на доску, а затем скатилась на землю.
– Какого… – начал Миллат.
Это была облава. Последовав совету Арчибальда Джонса – главы родительского комитета и бывшего военного, специалиста в стратегии боевых действий, – (впервые!) они напали с обеих сторон. Сотня нападавших застала противника врасплох, подобралась незаметно, окружила маленьких негодяев, отрезала пути к отступлению и застала Миллата Икбала, Айри Джонс, Джошуа Чалфена и других за курением марихуаны.
Казалось, что директор «Гленард Оук» постоянно уменьшался. Линия роста волос отодвигалась все дальше, как неизбежный отлив, глубоко сидящие глаза, поджатые губы, мелкое тельце, или, скорее, тело нормальное, но упакованное в крошечную, перекрученную упаковку и запечатанное скрещенными руками и ногами. Хотя директор производил впечатление человека зажатого, стулья он выставил по кругу. Этот широкий жест был призван помочь каждому высказаться и быть услышанным, помочь скорее решить проблему, чем налагать взыскания. Некоторые родители опасались, что директор слишком большой либерал. Если бы вы спросили Тину – его секретаршу (не то чтобы ее о чем-то спрашивали, только, может быть: Что здесь делают эти три заморыша?), она бы ответила, что от этого одни неприятности.
– Так, – с унылой улыбочкой сказал директор Тине, – и что здесь делают эти три заморыша?
Тина устало зачитала отчет о трех учениках, имевших при себе марихуану и потреблявших ее на территории школы. Айри собралась возразить, но директор остановил ее слабой улыбкой.
– Понятно. Все ясно, Тина. Пожалуйста, оставь за собой дверь открытой, чтобы никто не чувствовал себя заключенным. Хорошо. Думаю, так будет более цивилизованно, – проговорил директор и положил руки на колени ладонями вверх, показывая, что он ничего не скрывает. – Итак, мы не будем устр