– Да, но это потом… А сначала она меня недооценивала. Она думала, что из меня не выйдет настоящего Чалфена.
– Она тебя плохо знала.
– Но мы ее приятно удивили.
– Сколько копуляций было совершено, чтобы порадовать эту женщину!
– И в результате четверо внуков!
Во время этого разговора Айри старалась сосредоточиться на том, как Оскар делает из слона кольцо, запихивая хобот в задний проход. Она еще никогда не подбиралась так близко к этой странной и прекрасной вещи – среднему классу, и сейчас она смущалась – но смущение было на самом деле любопытством и восхищением. Странное и чудесное чувство. Ей казалось, что она старая дева, бредущая по нудистскому пляжу, глядя в песок. Ей казалось, что она Колумб, встретившийся с полуголыми араваками и не знающий, куда девать глаза.
– Не обращай на них внимания, – вмешался Джошуа. – Мои родители все никак не научатся вести себя прилично и не кидаться друг на друга.
Но даже это было сказано с гордостью: дети Чалфенов знали, что их родители – уникальные люди – счастливые супруги – таких родителей во всей «Гленард Оук» не больше дюжины. Айри подумала о своих родителях, чьи прикосновения уже давно стали только опосредованными – через пульт от телевизора, через коробку с печеньем, через выключатели – они существовали, как следы, на тех предметах, где случайно побывали руки обоих.
– Здорово, так любить друг друга после стольких лет, – сказала Айри.
Джойс резко развернулась, как будто отпустили пружину:
– Это замечательно! Невероятно! Однажды утром просыпаешься и понимаешь, что моногамия – не ограничение, а свобода! И дети должны расти, видя это. Не знаю, чувствовала ли ты что-нибудь подобное… столько пишут о том, что афрокарибцам трудно построить длительные отношения. Бедненькие! В «Жизни комнатных растений» я писала о доминиканке, которая шесть раз переезжала от одного мужчины к другому и переносила с собой свою азалию. То она ее ставила на подоконник, то в темный угол, то в спальню с окнами на южную сторону… Нельзя так обращаться с цветами!
Это был обычный случай: Джойс часто увлекалась и начинала рассказывать о своих цветах – Маркус и Джошуа шутливо, но с любовью закатили глаза.
Докуривший Миллат ввалился в кухню.
– Будем мы заниматься или нет? Это все очень мило, но я сегодня хочу еще пойти погулять. Рано или поздно.
В то время как Айри замечталась, разглядывая Чалфенов, как антрополог-романтик, Миллат стоял в саду, сворачивал косяк и смотрел в окно кухни. Там, где Айри видела культуру, изящество, блеск и ум, Миллат видел деньги, незаслуженные деньги, деньги, бессмысленно лежащие у этой семьи и ничему не служащие, деньги, которые ждут кого-то, кому они нужнее, например ему.
– Ну-с, – начала Джойс, пытаясь хоть немного их задержать, чтобы оттянуть момент воцарения обычной Чалфенской тишины, – значит, вы будете делать уроки все вместе! Мы очень рады вас видеть: тебя и Айри. Я и директору говорила (ведь правда, Маркус?), что это не должно быть наказание, что вы совершили не самое страшное преступление. По секрету говоря, я в свое время неплохую марихуану выращивала…
– Идем, – сказал Миллат.
Терпение, подумала Джойс. Если хочешь вырастить что-то хорошее, надо запастись терпением. Регулярно поливать. Не выходить из себя, когда ветка не подрезается.
– …и директор рассказал мне, что обстановка у вас дома… и… Я уверена, что вам будет удобнее учить уроки здесь. В этом году очень важно хорошо учиться, ведь вы сдаете выпускные экзамены. А вы дети умненькие, это сразу по глазам видно. Правда, Маркус?
– Джош, твоя мать спрашивает, проявляются ли интеллектуальные способности через вторичные физические характеристики: цвет и форма глаза и т. п. Есть ли разумный ответ на такой вопрос?
Но Джойс не сдавалась. Мыши и люди, гены и бактерии – это область Маркуса. Рассада, свет, рост, уход, забытые сердца вещей – ее область. Как на любом миссионерском судне, их обязанности были разделены. Маркус на носу, высматривает бурю. Джойс в каютах, проверяет, не завелись ли в белье клопы.
– Ваш директор знает, как я не люблю, когда хороший потенциал тратится впустую, поэтому и послал вас к нам.
– А еще потому, что он знает, что любой Чалфен в четыреста раз умнее его! – закричал Джек, совершая картинный прыжок. Он был слишком мал и еще не понял, что нельзя гордиться своей семьей так навязчиво, что надо находить более приемлемую форму выражения своего тщеславия. – Даже Оскар умнее!
– Нет, не умнее, – пробормотал Оскар и пнул гараж из «Лего», который только что построил. – Я самый глупый человек во всем мире.
– У Оскара IQ – 178, – прошептала Джойс. – Меня как мать это даже немного пугает.
– Ух ты! – сказала Айри и, как и все остальные, посмотрела на Оскара, запихивающего в рот пластмассового жирафа. – Здорово!
– Конечно! Но у него были все условия. Ведь самое главное – это как человек растет. Ему просто повезло, что у него всегда под боком был Маркус. Как солнечный луч, непрерывно направленный на растение. Ему просто повезло. Вернее, им всем повезло. Может быть, тебя это удивит, но я всегда хотела выйти замуж за человека умнее меня. – Уперев руки в боки, Джойс ждала, пока Айри не признает, что ее это удивило. – Нет, в самом деле. Вообще-то я ярая феминистка, это и Маркус подтвердит, но…
– Она ярая феминистка, – отозвался Маркус из недр холодильника.
– Не знаю, поймешь ли ты меня… У вас уже совсем другие представления… Но я знала, что умный муж не станет меня угнетать. И я знала, какой отец нужен моим будущим детям. Что ж, все это тебя удивляет? Простите, пожалуйста, что так вас задержали, вообще-то Чалфены не болтливые. Но я подумала – если вы будете приходить каждую неделю, то лучше сразу выдать вам большую порцию Чалфенизма.
Все Чалфены, услышав последние слова Джойс, согласно закивали.
Джойс умолкла и посмотрела на Айри и Миллата таким взглядом, каким она смотрела на свой дельфиниум «Рыцарь Подвязки». У нее хватало опыта и умения, чтобы сразу распознать болезнь. И вот она, налицо. Первый экземпляр (Irieanthus negressium marcusilia) испытывал ноющую боль из-за недостатка отцовского внимания, нераскрытых умственных способностей, низкой самооценки. Но у второго (Millaturea brandolidia joyculatus) была свежая рана – глубокая печаль, мучительная утрата. Чтобы залечить эту рану, недостаточно денег или образования. Здесь нужна любовь. Джойс хотела бы протянуть руку и коснуться своими умелыми Чалфенскими пальцами этой раны, соединить края, наложить шов.
– Извините за вопрос… Ваши отцы… Кем они работают?
(Джойс хотела узнать, кто их отцы, как они причинили вред детям? Когда она увидела первый съеденный цветок, ей захотелось найти дырочку, которую трипс проел, чтобы пробраться внутрь. Неверный ход мысли. Дело не в родителях, не в истории одного поколения, а в истории целого столетия. И дело не в цветке, а в самом кусте).
– Мальчиком на побегушках, – сказал Миллат. – Официантом.
– Бумагой, – начала Айри. – Он ее складывает по-разному… Вернее, он занимается рекламой… то есть не совсем рекламой, он делает рекламные листовки, так что это тоже реклама, только не на идейном уровне, а на уровне… складывания бумаги… – Она сдалась. – Это трудно объяснить.
– Конечно, конечно. Ничего-ничего, понятно. Так я и думала. По своему опыту я знаю, что в семье, где нет положительного мужского примера, все идет наперекосяк. Недавно я даже написала об этом статью в «Женский мир». В ней я рассказала о том, как работала в школе и однажды раздала детям горшки с бальзамином и сказала неделю заботиться о нем так, как мама и папа заботятся о своем ребенке. Каждый мог сам выбрать, кому они будут подражать: матери или отцу. Один ямайский мальчик – Уинстон – решил подражать отцу. На следующей неделе его мать позвонила и спросила: почему я велела ее сыну поливать цветок пепси и ставить его перед телевизором? Это просто ужасно! Мне кажется, дело в том, что большинство родителей не ценят своих детей. Конечно, есть еще национальная специфика… Но все это меня так бесит. Я разрешаю Оскару смотреть только новости, и только полчаса в день. Этого вполне достаточно.
– Да уж, повезло Оскару, – сказал Миллат.
– Так вот, и я рада, что вы будете к нам приходить, потому что… потому что Чалфены… то есть это может показаться странным, но я постаралась убедить вашего директора, что этот проект пойдет вам на пользу… и теперь, когда я вас увидела, я еще больше в этом уверена, потому что Чалфены…
– Знают, как развить в человеке его сильные стороны, – закончил Джошуа. – Они так и со мной сделали.
– Верно. – Джойс была рада, что не надо больше мучительно подыскивать слова, и засияла от гордости. – Верно.
Джошуа встал из-за стола.
– Ладно, мы пошли учиться. Маркус, ты не мог бы потом зайти к нам помочь разобраться с биологией? А то у меня не очень-то получается разделять этот материал о репродукции на удобоваримые куски.
– Хорошо. Правда, я занят моей Будущей Мышью. – Это была семейная шутка, обыгрывавшая название новой работы Маркуса, и младшие Чалфены запели «Будущая мышь!», представляя себе Мышь Будущего – антропоморфного грызуна в красных шортах. – А еще мне надо позаниматься музыкой с Джеком. Мы играем на пианино Скотта Джоплина. Джек – за левую руку, я – за правую. Нам, конечно, далеко до совершенства. – Он взъерошил Джеку волосы. – Но мы стараемся.
Айри попыталась представить, как мистер Икбал играет Скотта Джоплина правой мертвой рукой с ссохшимися пальцами. Или как мистер Джонс пытается разделить какой-то материал на удобоваримые куски. Ее щеки вспыхнули, когда на нее снизошло откровение от Чалфенов. Есть отцы, которые живут в настоящем, а не таскают за собой историю, как кандалы. Есть люди, которые не увязли в болоте прошлого по самую шею.
– Оставайтесь с нами поужинать! – взмолилась Джойс. – Оскар очень хочет, чтобы вы остались. Оскар любит, когда в дом приходят новые люди, он считает, что общаться с ними очень полезно. И он особенно любит, когда приходят черные! Правда ведь, Оскар?