«Вы высказываете мои мысли лучше, чем я сам мог бы это сделать. В моей любви к праву, в моем стремлении изменить судьбу моей несчастной родины, которая становится жертвой капризов Бога, ураганов и наводнений, что самое главное? Самое главное – это наша общая с вами мечта: сделать мир разумным, уничтожить случайность», – вторил Маджид.
Потом наступили месяцы взаимного восхищения.
«Маркус, твое исследование, эта замечательная мышь, оно сделает настоящий переворот в науке. Когда вы изучаете наследственные характеристики, вы проникаете в глубины человеческой жизни так удивительно и так же основательно, как поэт. Только в отличие от поэта вы вооружены истиной. И это очень важно. Я преклоняюсь перед людьми, способными так свободно мыслить, способными творить такие чудеса. Я преклоняюсь перед вами, Маркус. Я считаю честью называть вас другом. От всего сердца я благодарю вас за то, что вы так неожиданно и счастливо заинтересовались благополучием нашей семьи», – писал Маджид.
«Удивительно, сколько шуму поднимают вокруг клонирования. Когда клонирование удастся осуществить (и я тебя уверяю, что это случится рано или поздно), – станет понятно, что клоны – это те же близнецы, и никогда в жизни я еще не встречал близнецов, которые бы лучше свидетельствовали против генетической предопределенности, чем вы с Миллатом. Во всем, в чем он слаб, ты силен… Хотелось бы, для красоты слога, продолжить предложение, дописав «и наоборот…», но, как это ни печально, правда состоит в том, что он силен только в охмурении моей жены», – отвечал Маркус.
И, наконец, они строили планы на будущее – слепо и с поспешностью влюбленных. Они были похожи на придурка-англичанина, который женится на мормонке из Миннесоты, весом в девятнадцать стоунов[89], только потому, что в чате она показалась ему ужасно сексуальной.
«Приезжай в Англию как можно скорее, самое позднее – в начале 1993-го. Я сам могу добавить на это денег, если не хватает. Приезжай, пойдешь в местную школу, сдашь экзамены и сможешь поступить в любой университет по любой специальности, какая тебе нравится (впрочем, видимо, ты уже избрал себе будущую профессию). А потом заканчивай поскорее, расти, становись адвокатом. И тогда у меня наконец будет такой юрист, какой мне нужен. Моей Будущей Мыши© нужен горячий защитник. Поторопись, дружище. Я не могу ждать до конца тысячелетия», – писал Маркус.
А в последнем письме – не в последнем, которое они написали, а в последнем, на которое у Айри хватило сил, – были такие слова Маркуса:
«У нас все так же, разве что в моих бумагах теперь идеальный порядок. Это благодаря Айри. Она тебе понравится: умная девочка с огромной грудью… К сожалению, как мне кажется, она вряд ли станет ученым, особенно в моей сфере, в биотехнологии, которая ей так нравится. Она довольно сообразительная, но лучше всего ей удается вспомогательная работа, требующая простого упорства. Может быть, из нее выйдет неплохая лаборантка, но она никогда не будет в состоянии разработать новую теорию. Просто не сможет. Наверно, ей лучше пойти в медицину, но даже там надо быть понаглее, так что, наверно, остается только стоматология (хоть свои зубы приведет в порядок). Стоматолог – хорошая профессия, но я надеюсь, что ты ее не выберешь…»
И все-таки Айри не обиделась. Она немного всплакнула, а потом успокоилась. Потому что, как и ее родители, она обладала замечательной способностью начинать заново, принимать условия игры. Не можешь быть военным корреспондентом? Стань велосипедистом. Не можешь быть велосипедистом? Складывай бумагу. Не можешь присоединиться к Иисусу в числе ста сорока четырех тысяч избранных? Войди в коммуну. Не понравилась коммуна? Выйди замуж за Арчи. Айри не расстроилась. Она решила: хорошо, значит, стоматология. Я стану зубным врачом. Стоматологом. Вот и отлично.
А тем временем Джойс выполняет свою работу в каютах – пытается решить проблемы, возникающие у Миллата с белыми женщинами. Которых у него было великое множество. Женщины от черных, как ночь, до настоящих альбиносок, готовы были кинуться ему в объятия. Они подсовывали ему бумажки с номерами своих телефонов, делали ему минет в общественных местах, продирались сквозь толпу в баре, чтобы угостить его стаканчиком чего-нибудь крепкого, затаскивали его в такси и провожали до дома. Трудно сказать, что именно их так привлекало: римский нос, глаза цвета темного моря, шоколадная кожа, волосы, похожие на черный шелк, а может, просто его неизысканный, естественный запах – но что бы там ни было, они слетались на него, как мухи на мед. Завидовать бесполезно. Нет смысла. Всегда были, есть и будут люди, от которых просто исходит сексуальность (она вырывается из каждой поры тела, она вылетает с их дыханием). Вот несколько примеров: Брандо в молодости, Мадонна, Клеопатра, Пэм Грир, Валентино, девушка по имени Тамара, живущая возле Лондонского ипподрома, прямо в центре города; Имран Хан, Давид Микеланджело. С этой удивительной и несправедливой силой не поспоришь, потому что дело тут даже не в самой красоте (нос у Тамары немного кривой), красота ни при чем, а эту способность обрести нельзя. Американцы очень любят одно выражение, применяемое в равной степени к делам экономическим, политическим и сердечным: «Либо у тебя это есть, либо нет». И у Миллата оно было. Причем в огромных количествах. Он мог выбирать из тысяч обаятельных женщин от сорок второго до сто сорок второго размера, приехавших откуда угодно: хоть с Таиланда, хоть из Тонга, хоть с Занзибара, хоть из Цюриха. Ему были доступны любые женщины в поле его зрения. Легко предположить, что человек, наделенный таким удивительным качеством, как Миллат, бросится исследовать прелести самых разных женщин. Но это не так. Миллата Икбала интересовали преимущественно белые протестантки сорок четвертого размера, в возрасте от пятнадцати до двадцати восьми лет, проживающие в окрестностях Западного Хэмпстеда.
Вначале это не казалось Миллату странным и совершенно не волновало его. В школе была масса девчонок, подходящих под это описание. И, соответственно, поскольку он был единственным парнем в «Гленард Оук», с которым вообще стоило спать, он переспал с огромным количеством таких девчонок. В настоящее время он был с Кариной Кейн, и все шло прекрасно. Он ей изменял всего с тремя девочками (Александра Эндрузер, Полли Хьютон и Рози Дью) – и это его личный рекорд. Но главное – Карина Кейн была не такой, как все. Он встречался с ней не только ради секса. Она его любила, и он тоже ее любил, она обладала чувством юмора, что казалось ему почти чудом, она заботилась о нем, когда ему было плохо, и он тоже по-своему о ней заботился: приносил ей цветы и все такое. Просто ему повезло, и он чувствовал себя счастливее, чем когда-либо. Вот и все.
Но КЕВИН так не считал. Как-то вечером, когда Карина подвезла его на «Рено» своей матери к зданию муниципалитета в Килберне, где проходили собрания КЕВИНа, к Миллату решительно подошли брат Хифан и брат Тайрон, похожие на две большие горы, готовые сами прийти к Магомету. Две огромные фигуры.
– Привет, Хифан, привет, Тайрон, чего это у вас такие траурные лица?
Но ни брат Хифан, ни брат Тайрон не объяснили ему, почему у них такие траурные лица. Зато вручили ему брошюру. Она называлась «Кто поистине свободен? Сестры КЕВИНа или сестры Сохо?». Миллат сердечно их поблагодарил и запихал брошюру подальше.
– Ну, как, брат Миллат? – спросили они на следующей неделе. – Прочитал?
Но брат Миллат не прочитал. Честно говоря, ему больше нравились брошюры вроде «Великий Американский Дьявол: как американская мафия правит миром?» или «Наука против Создателя – бессмысленная борьба». Но он видел, что для брата Тайрона и брата Хифана это важно, и сказал, что прочитал. Они обрадовались и дали ему еще одну брошюру. На этот раз «Лайкра и изнасилования».
– Что, брат Миллат, появился огонек света во тьме? – нетерпеливо спросил брат Тайрон на собрании в следующую среду. – Прояснилось?
«Прояснилось». Миллат не был уверен, что это слово подходит. В начале недели он нашел время и прочитал все-таки обе брошюры, и с тех пор ему было как-то не по себе. За три дня Карина Кейн – отличная девушка, которая никогда его не раздражала (наоборот, с ней он был счастлив, парил в облаках), за эти три дня она выводила его из себя чаще, чем за целый год. Она не просто раздражала его, а как-то странно, беспричинно, как раздражает зуд в ампутированной ноге. Совершенно непонятно, почему.
– Да, Тайрон. – Миллат кивнул и широко улыбнулся. – Прояснилось. Теперь все абсолютно прояснилось.
Брат Тайрон тоже кивнул. Миллат был рад, что он доволен. Прямо как в настоящей мафии или в кино про Джеймса Бонда. Вот они встретились, оба в черных костюмах и белых рубашках, и обменялись кивками. «Я знаю, что мы друг друга понимаем».
– Это сестра Аиша. – Тайрон поправил Миллату галстук и подтолкнул его к маленькой черной девушке, очень красивой, с миндалевидными глазами и широкими скулами. – Это наша африканская богиня.
– Здóрово! – восхитился Миллат. – Ты откуда?
– С севера Клапама, – ответила сестра Аиша с робкой улыбкой.
Миллат хлопнул в ладоши.
– Отлично, значит, ты знаешь кафе «Редбек».
Сестра Аиша, африканская богиня, просияла.
– Да, я туда раньше часто ходила. Ты тоже там бываешь?
– Постоянно. Классное место. Может, как-нибудь встретимся там. Приятно было познакомиться, сестра. Ладно, брат Тайрон, мне пора идти, меня ждет моя девушка.
Брат Тайрон расстроился. Он вложил Миллату в руку новую брошюру и держал, пока бумага не промокла между их ладонями.
– Миллат, ты можешь стать великим вождем, – сказал брат Тайрон (почему все ему непрерывно об этом говорят?), переводя взгляд с Миллата на Карину Кейн. Ее грудь красиво вырисовывалась в окне машины. Карина нетерпеливо сигналила. – Но сейчас ты уделяешь нам только половину себя, а ты нам нужен весь.