Айри, передай соль Арчи. Клара, Арчи спрашивает, куда подевались ножницы) и все чувствовали себя одиноко. В метро на северо-западной ветке она чувствовала шепотки за своей спиной, которыми жители Северного Лондона сопровождают тех, в ком они подозревают религиозность – эту отвратительную болезнь. Поэтому она торопилась сесть на 28-й автобус до Линдекер-роуд в Ламбете, чтобы вернуться в темноту, там можно было впасть в зимнюю спячку, спрятаться в кокон, и ей самой, не меньше, чем другим, было интересно, какая Айри появится из этого кокона. Этот дом не был тюрьмой. Жизнь там была настоящим приключением. В кухонных шкафах и давно не открывавшихся ящиках комодов за грязными дверцами скрывались тайны, которые хранились так долго, как будто тайны вообще вышли из моды. Она нашла фотографии своей бабушки Амброзии – худой красавицы с миндалевидными глазами, и еще одну – Чарли Дарэма «Белого», стоящего на кучке камней на фоне моря цвета сепии. Она нашла Библию, из которой была выдрана одна строчка. Она нашла моментальные снимки Клары в школьной форме, улыбающейся во весь рот – ясно видны ее кошмарные зубы. Она перемежала чтение «Анатомии зубов» Джеральда М. Кети «Библией Благой вести». Она жадно накинулась на скромную и разрозненную библиотеку Гортензии, ей приходилось сдувать с обложек красную пыль ямайских школьных классов и разрезать ножом страницы, которые никто до нее не читал. В феврале она прочитала:
«Отчет о Западно-индийском санатории», Георг Дж. Х. Саттон Моксли, Лондон, изд-во Сэмпсон, Лоу, Марстон и Ко, 1886 (между внушительностью имени автора и качеством книги была обратно пропорциональная зависимость).
«Лесопилка Тома Крингла», Майкл Скотт, Эдинбург, 1875.
«В стране сахарного тростника», Эден Филпотс, Лондон, изд-во Мак-Клур и Ко, 1893.
«Доминика: советы и заметки для желающих туда поехать», Его Честь судья Х. Хескет Белл, Лондон, изд-во А. и К. Блэк, 1906.
Чем больше она читала, тем больше блестящий капитан Чарли Дарэм вызывал ее любопытство: красивый и печальный, он рассматривал кирпичи церкви, и, несмотря на то, что на фотографии он был совсем молодым, он казался ужасно умным, настоящим англичанином, которому есть что сказать людям. А может быть, и самой Айри. И на всякий случай она хранила его снимок под подушкой. По утрам уже не было итальянских виноградников, а был сахарный тростник и табак, и она старалась представить, что запах плантанов возвращает ее куда-то, возвращает в мечту, потому что на самом деле она там никогда не была. В те места, которые Колумб назвал Сантьяго, но араваки упорно звали Ксаймака, и название пережило их самих. Страна лесов и вод. Не то чтобы Айри что-нибудь знала об этих маленьких миролюбивых и пузатых жертвах своего собственного миролюбия. Это были какие-то другие ямайцы, выпавшие из сферы внимания истории. Она предъявляла права на прошлое – как она его себе представляла – решительно, как требуют вернуть письмо, отправленное не по адресу. Вот, значит, откуда она. Все это принадлежит ей по праву рождения, как сережки с жемчугом или долги. Айри отмечала крестиком все, что находила, она собирала всякие мелочи (свидетельства о рождении, карты, послужные списки и вырезки из газет) и хранила все это под диваном, как будто надеясь, что богатство прошлого просочится в нее во время сна.
Весной, когда полопались почки, ее, как любую затворницу, начали посещать видения. Сначала стали слышаться голоса. Из палеолитического радио Гортензии, среди шума долетел голос Джойс Чалфен, выступавшей в программе «Вопросы садоводов».
Ведущий: И еще один вопрос от наших слушателей. Его хочет задать нашим сегодняшним гостям миссис Салли Витейкер из Борнмута. Миссис Витейкер, мы вас слушаем.
Миссис Витейкер: Спасибо, Брайан. Я начинающий садовод и впервые сталкиваюсь с морозами. За последние два месяца мой цветущий садик стал совершенно голым и неприглядным… Друзья посоветовали мне сажать невысокие цветы, но тогда у меня будут только крошечные аврикулы и ноготки, а они смотрятся как-то некрасиво в моем огромном саду. Мне бы хотелось посадить что-нибудь пышное, примерно такой высоты, как дельфиниум, но такие растения ветер все время ломает, так что люди, заглядывающие в мой садик, качают головами и приговаривают: «Вот бедненькая, надо же, как не повезло!» (Смех в студии.) Так что я хотела спросить у специалистов, как им удается сделать свои садики красивыми и яркими даже зимой?
Ведущий: Спасибо за вопрос, миссис Витейкер. Многие, даже опытные садоводы с этим сталкиваются… У меня, например, никогда ничего не выходит. Что ж, спросим у наших гостей. Джойс Чалфен, что вы можете посоветовать садоводам на зимний период?
Джойс Чалфен: Ну, во-первых, мне кажется, что у вас слишком любопытные соседи. Им я бы посоветовала не соваться не в свое дело. (Смех в студии.) Но если серьезно, то я считаю, что эта мода на сады, цветущие круглый год, очень нездорова. Это плохо и для сада, и для садовода, и особенно для почвы. Я думаю… я уверена, что зима – время покоя, приглушенных красок… и только потом, когда наступит весна, соседи упадут в обморок, увидев, как расцвел ваш сад. Бах! И вот оно, потрясающее буйство! Я полагаю, что зима – это время позаботиться о земле: удобрить ее, перекопать, дать ей отдохнуть и приготовиться удивить любопытных соседей. Мне всегда казалось, что земля – как организм женщины – живет циклично: время плодородия сменяется временем отдыха, и это естественно. Но если вам так уж хочется сделать свой сад пышным и зимой, то советую морозник корсиканский – Helleborus corsicus. Они морозоустойчивы и хорошо растут даже в земле, перенасыщенной известью, когда…
Айри выключила радио. Было в этом что-то полезное, в отключении Джойс. И ничего личного. Просто вдруг ее рассуждения стали скучными и ненужными, ее вечные попытки добиться толку от неплодородной английской почвы. К чему все это, если теперь есть другая земля? (Потому что для Айри Ямайка только что появилась. Она, как Колумб, открыла ее и этим вызвала к жизни). Страна лесов и вод. Где все что угодно росло само – буйно и без всякого внимания со стороны человека, где молодой белый капитан легко мог встретить черную девушку – оба чистые и неиспорченные, без прошлого, без предопределенного будущего. Место, где все просто есть. И никаких вымыслов, никаких мифов, никакой лжи, никакой запутанной паутины – так Айри представляла свою родину. Родина – это одна из волшебных выдумок, как единорог, или душа, или бесконечность, которые вошли в язык и прочно обосновались в сознании. Для Айри слово «родина» было особенно волшебным, потому что у нее оно ассоциировалось с началом. Началом начал. Как первое утро в Эдеме или первый день после апокалипсиса. Чистый лист.
Но каждый раз, когда Айри удавалось почувствовать особую связь с прошлым, с его идеальной неопределенностью, что-то из настоящего звонило в дом Боуден и разрушало это ощущение. В четвертое воскресенье поста Айри получила подарок в виде Джошуа. Он неожиданно пришел, ужасно сердитый, похудевший на полтора стоуна как минимум и одетый гораздо неопрятнее, чем раньше. Айри не успела еще выразить свое удивление или беспокойство, как он захлопнул за собой входную дверь и пронесся в гостиную.
– Достало меня все это! Просто хрен знает как достало!
Он так хлопнул дверью, что стоявшая на подоконнике фотография капитана Дарэма упала, и Айри пришлось заботливо поднять ее и поставить как положено.
– Ага, я тоже рада тебя видеть. Давай садись и рассказывай по порядку. Чего тебя достало?
– Они. Меня от них тошнит. Разглагольствуют о правах и свободах, а сами сжирают пятьдесят цыплят каждую сраную неделю! Лицемеры!
Айри не уловила связь между свободой и цыплятами. Она достала сигарету и приготовилась к долгой беседе. К ее удивлению, Джошуа тоже закурил, и они пристроились на подоконнике, выпуская дым в форточку.
– Ты-то знаешь, как живут бройлерные куры?
Айри не знала. И Джошуа рассказал. Заперты всю свою жалкую куриную жизнь в темноте, живут в тесноте, как сельди в бочке, в своем собственном дерьме, и кормят их самым плохим зерном.
И это, как говорил Джошуа, еще цветочки по сравнению с жизнью свиней, коров и овец.
– Это, мать твою, преступление! Но попробуй скажи об этом Маркусу. Попробуй оставь его без мяса. И ни черта он не знает. Заметила? Он все на свете знает о какой-нибудь одной мелочи и ничего о целом мире, который… Стой, пока не забыл: возьми листовку.
Айри никогда бы не подумала, что настанет день, когда Джошуа Чалфен вручит ей листовку. Но вот она – у нее в руке. И называется «Мясо – это убийство: факты и слухи», выпущена организацией ФАТУМ.
– Это расшифровывается как Фронт антиэксплуатации тварей, угнетенных и мучимых. Ядро «Гринписа» или что-то такое. Почитай. Это тебе не какие-то ненормальные хиппи, это люди с твердым научным подходом и хорошей академической базой, и они анархисты. Мне кажется, что я наконец нашел свою нишу. Это просто потрясающая организация. Их цель – решительные действия. А председатель – выпускник Оксфорда.
– Угу… А как Миллат?
Джошуа махнул рукой:
– Понятия не имею. Такой же псих. И не лечится. Джойс все так же пляшет перед ним. Лучше не спрашивай. Достали они меня. Все изменилось. – Джош нервно провел по волосам, которые теперь доходили ему до плеч – такую прическу называют «взрыв на макаронной фабрике». – Не представляешь, насколько все изменилось. Мне иногда вдруг кажется, что я все понимаю.
Айри кивнула. Ей было знакомо это чувство. Оно часто возникало на протяжении ее семнадцатого года жизни. И ее не удивили метаморфозы, произошедшие с Джошуа. За четыре месяца в жизни семнадцатилетнего подростка случается множество крутых перемен: фанат «Роллинг Стоунз» превращается в фаната «Битлз», тори превращается в либерал-демократа и обратно, собиратели винила – в собирателей компактов. Больше никогда в жизни ты не способен на такие резкие изменения.