– Западный Пакистан и Восточный Пакистан.
– Айри, по-моему, это совсем не смешно.
– Я и не смеюсь, Джойс.
Отрезав еще сыра и пару ломтей хлеба, Джойс соорудила многоэтажный бутерброд.
– У этих мальчиков серьезные душевные проблемы, которые мешают Миллату пойти навстречу Маджиду. Он сильно переживает. Их разделила религия, культура. Представляешь, какая это травма?
Айри пожалела, что тогда не дала Маджиду всласть наговориться. Теперь бы ей было что возразить Джойс. Речи пророков дают хорошее оружие. Она могла бы многое спросить – о тайне близнецов. О миллионной числа пи (интересно, где начинаются бесконечные числа?). А главное – о двойном смысле слова связать. О том, что хуже, что болезненнее: когда вас толкают друг к другу или когда пытаются разделить?
– Джойс, почему б тебе не волноваться о собственных детях? Для разнообразия. О Джоше, например. Когда ты в последний раз его видела?
Джойс поджала губы.
– Он в Гластонбери.
– Целых два месяца?
– Он собирался попутешествовать. Предупреждал, что может задержаться.
– А с кем он? Ты совершенно не знаешь этих людей. Может, стоит в первую очередь задуматься над этим, а не лезть в чужие дела?
Джойс и бровью не повела. Как ей были знакомы эти подростковые оскорбления! За последнее время она столько наслушалась от своих детей и от окружающих, что ни брань, ни жестокие высказывания ее уже не задевали. Она просто выпалывала их с корнем.
– Я не ношусь с Джошем потому, что, как ты прекрасно знаешь, – сказала Джойс фирменным чалфенским тоном «слушайте, родители» и широко улыбнулась, – он хочет добиться от нас внимания к своей персоне. Так же, как ты в данный момент. Типичное поведение подростка-интеллектуала из среднего класса. (В отличие от многих других в то время, Джойс не боялась произносить слово «средний класс». В лексиконе Чалфенов это словосочетание являлось синонимом наследников просвещения, созидателей процветающего государства, интеллектуальной элиты, светочей культуры. Трудно сказать, откуда они позаимствовали эту идею.) – Он скоро перебесится и вернется в стойло. Насчет Джошуа я ни капли не волнуюсь. Он хочет что-то доказать отцу, и скоро это пройдет. Вот у кого действительно проблемы, так это у Маджида. Я тут провела исследование, Айри. Я читаю знаки, рассыпанные вокруг.
– Значит, неправильно читаете, – сделала Айри ответный выпад: судя по всему, битва начиналась. – У Маджида все чудесно. Я только что с ним разговаривала. Он настоящий дзен-буддист. Черт возьми, да он самый безмятежный человек из всех, кого я знаю. Он работает с Маркусом, и ему это очень нравится, он счастлив. Может, введем политику невмешательства? Немного пофигизма нам не помешает. У Маджида просто замечательно.
– Айри, дорогая, – говорила Джойс, оттесняя Айри на соседнее кресло и усаживаясь рядом с телефоном. – Ты никогда не понимала того, что людям свойственны крайности. Было бы прекрасно, если бы все были похожи на твоего отца: он не моргнет и глазом, даже если ему на голову рухнет потолок. Но большинство людей так не умеют. Маджид и Миллат часто впадают в крайности. Умничать и говорить о невмешательстве очень легко, но важно понимать, что Миллату со всеми этими его фундаменталистами угрожает большая опасность. Огромная. Я почти не могу сомкнуть глаз по ночам, так я за него переживаю. Ты же читала про все эти группировки в новостях… Это ложится на Маджида тяжким духовным бременем. Неужели я должна сидеть как истукан и смотреть, как эти двое разрываются на части, а все из-за родителей, которым – я буду с тобой откровенна, потому что это правда, – на них просто наплевать? Я хочу этим мальчикам добра, и тебе лучше других это известно. Им нужно помочь. Я только что шла мимо ванной и увидела, что Маджид сидит в горячей воде прямо в джинсах. Да. Каково? В общем, – сказала Джойс, спокойная, как удав, – думаю, в душевных детских травмах я вполне разбираюсь.
Глава 17. Важные разговоры и экстренные меры
– Миссис Икбал! Это Джойс Чалфен! Миссис Икбал. Я вас вижу. Это Джойс. Нам надо поговорить. Вы не могли бы открыть дверь?
Могла бы. Теоретически могла бы. Но в обстановке чрезвычайного положения, когда сыновья враждуют, а все остальные силы распределяются на два лагеря, Алсане нужно было принимать особые меры. Она уже испробовала мрачное молчание, словесные бои и обжировки (то же самое, что голодовка, только наоборот. Цель – разжиреть так, чтобы можно было напугать врага своими размерами), а теперь она объявила сидячую забастовку.
– Миссис Икбал, всего на пять минут. Маджид очень сильно расстроен. Он беспокоится за Миллата, и я тоже. Всего пять минут, миссис Икбал. Пожалуйста!
Алсана не встала с места. Она продолжала строчить, не отрывая глаз от черной нитки, прыгавшей вместе с иглой из одной дырочки на синтетике в другую. Она яростно жала на педаль своей машинки, так, словно пришпоривала коня, на котором мечтала умчаться на закат.
– Можно бы ее впустить, – устало заметил Самад, появляясь из гостиной. Настойчивость Джойс заставила его оторваться от «Антикварных гастролей» – второй его любимой передачи после «Уравнителя» с великим моральным арбитром Эдвардом Вудвордом. (Пятнадцать долгих лет Самад провел перед телевизором, ожидая, когда какая-нибудь домохозяйка достанет из сумочки нечто, связанное с Мангалом Панде. «Какая любопытная вещь, миссис Уинтерзад! Этот ствол от мушкета принадлежал…» Самад держал наготове телефон, чтобы в таком случае позвонить на Би-би-си, спросить адрес миссис Уинтерзад и потребовать компенсации. Но до сих пор попались только медали за Мятеж и карманные часы Хэвлока, и все же он не терял надежды и смотрел).
Он выглянул в коридор, посмотрел на тень Джойс, маячившую за двойным стеклом, и грустно почесал яйца. Самад был одет как обычно, когда смотрел телевизор: яркая майка с треугольным вырезом, под которой, как бутылка с горячей водой, проступал живот, длинный поеденный молью халат и пестрые семейники, из которых торчали тощие ноги – наследство молодости. Когда он смотрел телевизор, он был не способен ни на какие действия. В углу стоял ящик (который Самад считал антикварной вещью из-за деревянного корпуса и четырех ножек, делавших его похожим на викторианского робота) и засасывал его и вытягивал всю его энергию.
– А почему ты не можешь что-нибудь сделать, мистер Икбал? Лучше избавься от нее как-нибудь, вместо того чтобы стоять тут, выставив на обозрение дряблый живот и крошечную пипетку.
Самад пробурчал что-то и затолкал причину своих неприятностей – большие волосатые яйца и печальный член – обратно в трусы.
– Она все равно не уйдет, – пробормотал он. – А даже если уйдет, так вернется с подкреплением.
– Но чего она вообще пришла? Она что, причинила нам недостаточно неприятностей? – спросила Алсана громко, специально, чтобы Джойс услышала. – Разве у нее нет своей семьи? Почему бы ей не пойти и разнообразия ради не разрушить свою семью? У нее же есть свои сыновья, четверо сыновей! И ей мало! Сколько же сыновей ей надо?
Самад пожал плечами, выдвинул ящик и достал наушники, которые можно было подсоединить к телевизору и отключиться от внешнего мира. Он, как и Маркус, решил отстраниться от всего. Пусть делают, что хотят – вот как он теперь думал. Пусть сами разбираются в своих ссорах.
– Вот спасибо! – ядовито сказала Алсана вслед мужу, уходящему к своему Хью Скалли, к своим горшкам и ружьям. – Спасибо тебе, Самад Миа, за твою неоценимую помощь. Правильно, это по-мужски! Сначала устроить бардак, а потом под конец сбежать – пусть женщины сами все разгребают. Спасибо, муж мой!
Она застрочила еще быстрее – иголка прыгала по внутреннему шву будущей штанины, а сфинкс по-прежнему выкрикивал сквозь щель для писем вопросы, которые оставались без ответа.
– Миссис Икбал… неужели мы не можем поговорить? Почему мы не можем просто поговорить? Мы же не дети! К чему эти обиды?
Алсана запела.
– Миссис Икбал! Пожалуйста! Мы так ни к чему не придем!
Алсана принялась петь громче.
Голос Джойс звучал резко даже сквозь деревянную дверь и двойное стекло:
– Поймите, я сюда не просто так пришла. Вы считаете, что я сую нос не в свое дело. Но так получилось, что я уже связала свою судьбу с вашей семьей.
Связала. «Наконец-то подходящее слово», – подумала Алсана, убирая ногу с педали – колесо два раза прокрутилось и замерло. Тут в Англии часто слышишь в телесериалах, а иногда даже на автобусных остановках, как кто-то говорит: «Я связала свою судьбу…» так, будто это радостное событие. У Алсаны было другое мнение на этот счет. «Связать судьбу» – значит оказаться незаметно втянутой во что-то, как будто тебя засасывают зыбучие пески. Луноликая Алсана Беджум связала свою судьбу с красивым Самадом Миа через неделю после того, как они случайно встретились в кафе и поняли, что должны пожениться. Клара Боуден связала свою судьбу с Арчи Джонсом, который поджидал ее внизу лестницы. И девушка по имени Амброзия так же связала судьбу с молодым человеком по имени Чарли (Клара рассказала ей эту печальную историю) в ту минуту, как они поцеловались в кладовой гостиницы. Связать судьбу – ни плохо, ни хорошо. Это обычная жизненная вещь, последствие оккупации и иммиграции, экспансии и духа империализма, неизбежной зависимости от других… Ты случайно связываешь с кем-то или чем-то свою судьбу, а потом всю жизнь пытаешься ее отвязать, снова завладеть ею. И эта женщина права: она пришла сюда не просто так. Все дело в том, что в конце столетия многое делается не просто так, как раз потому, что изначально что-то было сделано просто так. Алсана не была дурой, она отлично разбиралась в современной жизни. Она целыми днями смотрела разнообразные ток-шоу: «Моя жена переспала с моим братом», «Моя мать никак не оставит в покое моего парня» – и тот, у кого микрофон, будь то хоть страшная супружеская пара, хоть загорелый белозубый мужчина, задавал все тот же глупый вопрос: «Зачем вы это сделали?» – Ерунда! – отвечала им Алсана сквозь экран. – Идиот! Они не собирались этого делать и не хотели, просто их судьбы оказались связаны! Они ступили на опасную почву, и их затянул зыбучий песок свистящих «с» –