Это значит, что ты ничтожество, а он – нет». Вот и все. Вот поэтому, когда Мангал Панде раскачивался на дереве, его палач – Хэвлок – сидел, развалясь, в шезлонге в Дели. Панде был ничтожеством, а Хэвлок – не был. И ни к чему тут рыться в библиотеках, спорить и воссоздавать возможный ход событий. «Как ты не понимаешь, абба? – шептал Миллат. – Так оно и есть. Мы и они – это наша долгая история. Так было раньше, но так больше не будет».
Миллат пришел сюда, чтобы положить этому конец. Отомстить. Повернуть историю вспять. Ему нравилось думать, что он другой, что он – новое поколение. Хорошо, Маркус Чалфен собирается записать свое имя в анналах истории, тогда Миллат БОЛЬШИМИ буквами запишет туда и свое. В учебники его имя попадет без ошибок и опечаток. Никто не посмеет путать даты. Там, где Панде оступился, он – Миллат – гордо пройдет. Панде выбрал план А, но Миллат выбирает план Б.
Да, Миллат был не в себе. Может показаться странным, что один Икбал верит, что для него на дороге остались хлебные крошки, раскиданные другим Икбалом больше ста лет назад, что их не унесло ветром. Но что там мы думаем, никого не волнует. Мы не сможем остановить человека, который думает, что его жизнь зависит от его предыдущих жизней, так же как не сможем ни в чем убедить цыганку, клянущуюся на колоде карт. Невозможно переубедить нервическую женщину, которая ответственность за все свои действия кладет к ногам своей матери, или одинокого человека, который сидит на складном стуле на вершине холма и ждет, когда появятся маленькие зеленые человечки. Нашу веру в звезды заменили самые причудливые представления, и среди них убеждения Миллата не самые странные. Он просто верит, что принятые решения возвращаются. Он верит, что жизнь циклична. Он обычный скучный фаталист. Что посеешь – то пожнешь.
– Динь-динь, – громко сказал Миллат и постучал по ботинку Хэвлока. Потом развернулся и, прежде чем уйти неровной походкой на Чэндос-стрит, объявил: – Второй раунд.
Когда Райана Топпса попросили составить календарь на 1992 год для лэмбетского Зала Царств, он постарался не повторять ошибок своих предшественников. Райан заметил, что когда его предшественники подбирали цитаты для какого-нибудь дурацкого светского праздника, они поддавались чувствам, и в итоге получалось, что на листке с днем Св. Валентина в 1991 году было «В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх» «Первое послание Иоанна», 4:18, как будто Иоанн думал о жалкой земной любви, которая заставляет людей посылать друг другу шоколадные конфеты и дешевых плюшевых мишек, а не о вечной и нетленной любви к Христу. Райан сделал наоборот. Например, он считал, что на Новый год, когда все носятся в поисках подарков, дают себе новогодние зароки, оценивают прошлое и планируют успех в будущем, надо резко остудить праздничный пыл людей. Он хотел напомнить им, что мир жесток и бессмыслен, что все человеческие усилия тщетны и все устремления глупы, кроме устремления к Господу, кроме желания получить его расположение и после смерти попасть в рай. В прошлом году он составил календарь и уже многое забыл из того, что там написал, так что теперь, когда оторвал листок с 30 декабря и поглядел на хрустящий белый листок 31-го, с радостью обнаружил, какую хорошую цитату он подобрал. Трудно придумать лучшую мысль для сегодняшнего дня, лучшее предостережение. Он с треском вырвал листок, засунул его в карман кожаных штанов и сказал миссис Б. залезать в коляску.
– Тому, кто отважится встать против бед! – пела миссис Б., когда они проносились по Лэмбет-бридж к Трафальгарской площади. – Будет готов всегда Бога ответ!
Райан включил левый поворотник задолго до поворота, чтобы дамы-свидетельницы, ехавшие за ним в микроавтобусе, не проехали мимо. Он быстренько перебрал в уме все, что положил в микроавтобус: книги песен, инструменты, флаги, листовки «Сторожевой башни». Все на месте, все как надо. Они не достали билетов и решили выразить протест, стоя на улице на морозе, принимая истинно христианские страдания. Слава Господу! Сегодня великий день! Все знамения были хорошими. Ему даже приснилось, что Маркус Чалфен сам дьявол, и они стоят лицом к лицу. Райан сказал: «Мы враги. И в этой вражде будет только один победитель». Затем он стал снова и снова повторять отрывок из Священного Писания (сейчас он уже забыл, какой именно, но помнил, что это было что-то из «Откровения») до тех пор, пока дьявол (Маркус) не начал уменьшаться. Он становился все меньше и меньше, у него вытянулись ушки и появился длинный раздвоенный хвост, а потом он убежал куда-то маленькой сатанинской мышкой. В жизни будет так же, как во сне. Райан останется стойким, непреклонным, совершенно спокойным, и в конце концов грешник покается.
Райан так подходил ко всем теологическим, практическим и личным спорам. Он не отступал ни на йоту. Это была его отличительная черта: он обладал удивительной способностью вцепиться в одну мысль, он был маньяком одной идеи, поэтому ему и было так хорошо в свидетелях Иеговы. Райан видел мир черно-белым. В его прошлой жизни, состоявшей из любви к мотоциклам и поп-музыке, было слишком много оттенков (хотя, может быть, ближе всего к проповеднику Свидетелей стоят мальчики, пишущие в «Нью Мьюзик Экспресс», и фанатики, отсылающие письма в «Скутерз тудей»). Приходилось все время решать, что лучше, «Кинкс» или «Смол Фейсез», и кто лучше делает запчасти для двигателей, Италия или Германия. Такая жизнь была ему настолько чужда, что сейчас он сам удивлялся, что когда-то так жил. Ему было жаль тех, кто живет под гнетом таких сомнений и неразрешимых проблем. Когда они с миссис Б. проносились мимо здания Парламента, он жалел политиков, потому что они принимали временные законы, а сам он имел дело с вечными…
– Он пилигрим, а значит, ничто не отвратит Его от данной клятвы, и разум не смутит, – выводила миссис Б. – А тот злодей, что будет мешать ему во всем, Лишь сам себя погубит карающим мечом, А пилигрима воля и сила возрастет, Он, Господа восславив, продолжит свой поход…
Райан наслаждался. Ему нравилось думать, что он стоит лицом к лицу с дьяволом и говорит: «Докажи, давай попробуй мне доказать». В отличие от мусульман и евреев, ему не нужны споры. Всякие изощренные доказательства и опровержения. Только вера. Если считать «Звездные войны» (Райан втайне обожал этот фильм. Добро! Зло! Сила! Так просто. И так верно) подлинным собранием всех архаических мифов и прекрасной аллегорией жизни (как полагал Райан), тогда вера, чистая иррациональная вера – сабля света во тьме вселенной. Давай докажи. Каждое воскресенье он ходил по домам и проповедовал, и сегодня точно так же будет проповедовать Маркусу Чалфену. Докажи, что ты прав. Докажи, что истина у тебя, а не у Бога. Но ничто на свете не могло бы убедить Райана, потому что ничто на этом свете его не интересовало.
– Скоро приедем?
Райан пожал сухую ручку миссис Б. и, прибавив газу, промчался по Стрэнду и объехал Национальную галерею.
– Да, силы пилигрима ничто не сокрушит, Ничто в бою с врагами его не устрашит, Есть правда пилигрима, таков святой закон. От правды не отступит, ей будет верен он.
Верно подмечено, миссис Б.! Правда пилигрима! Правда того, кто не считает, что в мире все ясно, и наследует землю. Эта правда происходит от слов «прав» и «право»: пилигрим всегда прав и вправе учить других, он наделен правом быть во всех временах сразу, потому что Бог обещал ему вечность, правом приходить на чужую землю к враждебным людям, проповедовать им, темным, и знать, что все, сказанное тобой, истина. Он наделен правом быть всегда правым. А это гораздо лучше, чем те права, которые он отстаивал раньше: право на личную свободу, свободу самовыражения и сексуальную свободу, право курить траву, право гулять на вечеринках, право нестись без шлема на мотоцикле по шоссе со скоростью шестьдесят пять миль в час. А теперь у Райана есть нечто более важное, чем все эти права. Теперь у него есть право настолько редкое в конце века, что оно казалось почти устаревшим, – право быть хорошим человеком.
31.12.1992
Лондонский городской транспорт маршрут 98 пункт отправления: Уиллзден-лейнпункт назначения: Трафальгарская площадь
17:35 цена: взрослый полный – 0.70 Ј
Сохраняйте билет для контроля
«Боже мой! – думал Арчи. – Раньше было не так». Это не значит, что раньше было лучше. Просто раньше было не так. Теперь всюду столько информации. Кажется, что как только ты компостируешь билет, в тебе прокалывает дырки какой-то всевидящий таксидермист, потрошит и набивает ватой. Тебе кажется, что тебя поймали, что ты застыл во времени. Насколько помнил Арчи, раньше так не было. Давным-давно у него был двоюродный брат Билл, который работал на 32-м автобусе, ходившем тогда по Оксфорд-стрит. Он был хорошим человеком, всем улыбался, с каждым перебрасывался словечком. Он тянул ленту билетов из грохочущей машины с ручкой сбоку (куда они исчезли? Куда делись невысохшие чернила?) и с хитрым видом говорил: «Проходи, Арч» – и не брал с него ни пенса. И выйти из автобуса Билл всегда ему помогал. Так вот, на старых билетах не было написано, ни куда ты едешь, ни тем более откуда. Арчи не припоминал, чтобы на них стояла дата. И время, уж конечно, тоже не было на них проставлено. Само собой, тогда все было по-другому. Столько информации. Арчи никак не мог понять, зачем. Он похлопал Самада по плечу. Тот сидел прямо перед ним, на самом первом сиденье на втором этаже автобуса. Самад обернулся, посмотрел на билет, выслушал вопрос Арчи и странно на него посмотрел.
– Что именно ты хочешь узнать?
Самад сегодня был немного нервным. Все сегодня были какими-то нервными. Днем много спорили. Нина объявила, что они все должны пойти посмотреть на мышь. Айри уделила ей столько времени, и Маджид тоже, могут же они все хоть теперь пойти поддержат