– Гипотетически да.
– Баллистику делали?
– Ну, как…
Что-то в голосе Ромашова показалось Анне сомнительным.
– Я не поняла.
– Пули были повреждены.
– Кем?
– Неустановленным лицом.
– И значит…
– Баллистика не получилась.
Стерхова раскрыла пакет и высыпала пули на стол – три штуки калибра 7,62, каждая со своими уродливыми следами.
Первая – сплющена почти до неузнаваемости. Острое основание деформировалось, превратившись в неровный овал с мелкими зазубринами. Никаких следов нарезов, ни одной четкой линии, по которой можно было бы идентифицировать ствол.
Вторая выглядела так, словно ее загнали в тиски и несколько раз провернули. Металл в месте деформации смялся, образовав глубокие борозды. Основание пули было сбито, края рваные, а головная часть едва угадывалась под слоем сплошных царапин.
Третья, искривленная, со следами ударов, зазубринами от напильника и деформированным основанием.
Выдержав паузу, Стерхова заметила:
– Кто-то очень постарался, чтобы эти пули ничего не смогли рассказать.
– Как уж есть. – Пожал плечами криминалист. – Ко мне они попали уже в таком виде.
– Рассматривалась версия, что Холофидин был похищен? Что он был жертвой, а не убийцей?
– На ней не зацикливались. Просто искали труп.
Анна провела рукой по лицу, словно отгоняя дурные мысли.
– Оставим версию Холофидина. Поговорим о других. Ритуальные убийства рассматривались?
Ромашов расплылся в издевательской улыбке.
– А как же!
– Нет, я серьезно.
– Вы в какое время живете, голубушка?
– Товарищ подполковник. – Одернула его Стерхова.
– Виноват. – Улыбка сошла с лица криминалиста. – В таком контексте версия не рассматривалась. Была другая формулировка: возможная причастность охотников-промысловиков из числа коренного населения.
– И что?
– Эту версию отклонили по причине…
Анна не дала договорить:
– … что не растащили барахло. Но убийцы могли специально оставить снаряжение, чтобы запутать следствие.
– Слишком мудрено. Вы не знаете этой публики. – В очередной раз вмешался Астафьев. – Про староверов я уже говорил. Уверен, что они ни при чем.
Стерхова уставилась в свой блокнот, словно что-то припоминая.
– У москвичей был спутниковый телефон. Верно?
– Точнее – у Холофидина. Он был старший. – Сказал Иван.
– Холофидин куда-то звонил? – Она обратилась к Ромашову.
– К себе домой. В Москву. Только один раз.
– Как думаете, почему звонок был только один? Мужчин было пятеро. Почему остальные домой не звонили?
– Могу только предположить.
– Давайте.
– Ограничение во времени. Спутник над нашей местностью проходит довольно быстро. Для того, чтобы позвонить, нужно ловить момент. Они, судя по количеству выпитого, бухали или отсыпались. Охотники из них никакие.
– Кстати… – Стерхова указала на перечень документов в деле. – Почему нет справки на Холофидина?
– Так вот же. – Кивнул на список криминалист.
– В списке есть, а по факту нет.
– Тогда вопрос не ко мне.
– Все ясно. – Анна безрадостно закивала. – Все вопросы к покойному Криворукову.
– Вы можете повторно запросить информацию. – Сказал Ромашов.
– И ждать до весны. – Сыронизировала Стерхова.
– Ну, это уж, как вам будет угодно. Еще есть вопросы?
Стерхова посмотрела на Ивана Астафьева:
– Вы что-то говорили о пряжке от ремня.
– Да-да! Помните, Евгений Павлович? Вы нашли ее в щели, между досок на нарах?
Чуть подумав, Ромашов поднял палец.
– Помнить-то помню, но только это была окислившаяся медная пластина, вовсе не пряжка. Она пролежала там лет двадцать, не меньше.
– Значит, в список вещественных доказательств ее не внесли? – спросила Стерхова.
– Как не внесли… – криминалист снова развернул к себе раскрытую папку, пробежал глазами по перечню и ткнул пальцем: – Вот! Пластина металлическая, предположительно – медная.
Поднявшись со стула, Анна заглянула в коробку, порылась в ней и достала небольшой пакет.
– Она?
Из пакета на стол выпала пластина, величиной с пряжку от кожаного ремня. Зеленовато-сизый налет покрывал ее слоем патины – словно проросший мох. Отдельные участки побурели, напоминая ржавые кровоподтеки, а в ложбинах трещин застыли бирюзовые озера. В центре, под слоем окислов, угадывался рельефный символ или фрагмент орнамента.
Стерхова взглянула на Ромашова.
– Действительно очень старая и, скорее всего, к этому делу не относится. Но вы правильно сделали, что внесли ее в перечень.
– Хоть за что-то похвалили старика. – Криминалист неожиданно тепло улыбнулся. – Надеюсь, мы с вами сработаемся.
– Кстати, насчет работы… – она заглянула в свои записи. – Хочу вас попросить…
– Так-так!
– Поработайте с неопознанным отпечатком, снятым с керосиновой лампы. Пробейте по всем базам. Профиль ДНК с волоса тоже проверьте. И, пожалуйста, подготовьте свои предложения по проведению реконструкции событий на месте преступления.
– Все-таки хотите лететь? – спросил Ромашов.
– Хочу. И вы полетите со мной. Прихватите с собой кого-нибудь из местных охотников, кто знает окрестности. – Анна неожиданно улыбнулась. – Проверим, есть ли там совы.
– Что? – криминалист вскинул голову. – Что вы сказали?
– Проверим, есть ли там совы. – Повторила она.
– Откуда вы знаете? В протоколе осмотра про сову нет ни слова. Я это помню.
– Постойте. – Стерхова напряглась. – Мне показалось, или вы говорите о конкретной сове?
– Так и есть. Но вы-то откуда знаете? – Он посмотрел на Астафьева. – Ты рассказал?
– Неееет, – протянул тот.
– О чем он должен был рассказать? – спросила Анна.
Ромашов удивленно взглянул на нее и произнес:
– При осмотре в нескольких метрах от избушки на большом камне лежала убитая сова.
Глава 12Клинок и коготь
Когда поздним вечером Анна подъехала к дому, в поселке царили зимняя спячка и холод. Беспроглядное небо затянуло черными облаками, и в воздухе пахло дровяным дымом. Во дворах усердно лаяли собаки.
В доме Пелагеи Михайловны потрескивала печь, наполняя кухню уютом и теплом. Анна стянула с себя полушубок и валенки. Старуха поставила на клеенку заварник и пару чашек. На блюде посреди стола высилась горка румяных пирожков.
– Супчику похлебаешь? – спросила Пелагея Михайловна.
Анна покачала головой:
– Нет, не хочу.
Она отхлебнула из чашки горячий чай, а потом поднялась со стула и ушла к себе. Пелагея Михайловна проводила ее задумчивым взглядом, подперев рукой щеку.
Через несколько минут Анна вернулась. В ее руке была замшелая медная пластина.
– Пелагея Михайловна, у вас уксус есть? И соль. А еще – ненужная кастрюля.
– Это тебе зачем? – спросила старуха, но тут же поднялась, чтобы достать из шкафа все, что нужно.
– Попробую отчистить эту штуковину, – ответила Анна, принимая у хозяйки бутылку уксуса, пачку соли и старую эмалированную кастрюлю с облупившимися дном.
Пелагея Михайловна устроилась за столом, положив перед собой руки. В ее взгляде читалось крайнее любопытство.
– Чего ж ты все сама? Отдала бы Ваньке. Он бы почистил. – Проговорила старуха, наблюдая, как Анна кидает пластину в кастрюлю.
– Самой намного быстрее. – Стерхова насыпала в кастрюлю две горсти соли, потом открыла уксус и вылила его туда же.
Пелагея Михайловна сморщила нос от резкого запаха.
– Фу ты, какая едкость!
Анна сняла с печки чайник и налила в кастрюлю кипятку, так, чтобы полностью покрыть пластину. Пошли крупные пузырьки, что-то зашипело и пахнуло резким и кислым. После этого она поставила кастрюлю на огонь.
Пелагея Михайловна скрестила руки на груди.
– А кипяток-то зачем? Неужто очистится?
– Должна, – ответила Стерхова, присаживаясь рядом с хозяйкой. – Теперь надо ждать.
Минут через двадцать жидкость в кастрюле приобрела зеленовато-коричневый цвет. Анна взяла шумовку и осторожно подцепила пластину. Теперь она не казалась такой окисленной. Сквозь патину на поверхности меди проступили первые детали гравировки.
– Пелагея Михайловна, дайте мне тряпку.
– Подожди… – старуха поднялась, порылась в ящике, достала кусок полотна и протянула Анне.
Та принялась методично оттирать пластину, одновременно соскребая ножом остатки налета. Постепенно на медной поверхности стала вырисовываться самодельная гравировка: стилизованный клинок и сова с растопыренными когтями. Под изображением читались буквы: «Клинок и коготь».
Анна провела по надписи пальцем и удивленно пробормотала:
– «Клинк-ког…». – Теперь звук пружин казался зловещим.
– Надо же! – восхитилась старуха. – И вправду отчистилась.
В этот момент в дверь постучались и в кухне появилась Светлана – говорливая дочь Пелагеи Михайловны.
– Доброго вечерочка! – Она стряхнула с платка снег, скинула шубу и уселась за стол.
Заметив медную пластину, тут же схватила ее, чтобы рассмотреть.
– Ого! – вырвалось у нее. – Я видела такую же!
– Когда? – Стерхова резко вскинула голову. – Где?
– Давненько. Лет тридцать пять назад.… – Наморщив лоб, Светлана припомнила. – Я тогда училась в Северском ПТУ. После занятий часто бывала в общежитии у мальчишек. У нас приезжие учились. Всякие были.
– У кого видели такую пластину? – В голосе Анны послышалось нетерпение.
– У парня моего такая же была. Прям один в один. Я тогда еще удивилась, спрашиваю: «Зачем тебе это?», а он плечами только пожал. Говорит, типа такая у них, пацанов, традиция.
– Что еще за традиция?
– А кто его знает! Только вот, что странно: пластина была пришита на подкладку, внутри пэтэушного пиджака. – Светлана ткнула пальцем в уголок пластины. – Видите дырочки по углам? Это для ниток.
– Как его звали? Где он сейчас?
– Семочкин Никита. После окончания ПТУ он остался в Северске. Сейчас у Зварыкина работает диспетчером.