– Да-да… – Он скорбно покачал головой. – В ней ничего нет. Папка практически пуста.
– Вам как-то объяснили это в архиве?
– Сказали – берите, что есть. Дескать, все так и было.
– Да тут же нечего брать. – Стерхова растерянно огляделась. – Три листа с перечнем документов, из которых в деле остались только… – Она достала две тонких тетрадки. – Копия медицинской карты Зориной и конспект урока литературы по роману Достоевского «Преступление и наказание». Для чего к уголовному делу приобщили конспект?
– Зорина составила его за день до исчезновения. В деле нет ни показаний свидетелей, ни фотографий ее комнаты, ни перечня личных вещей. – Сказал Добродеев. – Нет ничего, кроме этой фигни.
– А что со вторым делом?
– Там – полный порядок. Все проверил, документы в сохранности.
Он медленно опустился на стул замер. Только теперь Анна заметила, что Добродеев вымотан до предела: лицо осунулось, на щеках – двухдневная щетина, под глазами – темные мешки. Под расстегнутой курткой виднелась мятая рубашка с пятном от кофе, воротник расстегнут, галстук болтался на груди бесформенным узлом.
– Вы, наверное, устали? – осведомилась она.
– Если, честно, едва держусь на ногах.
Стерхова перевела глаза на Астафьева:
– Отвезите Вадима домой. Пусть отоспится. О делах поговорим завтра.
– Нет, постойте. – Добродеев решительно припечатал рукой столешницу. – Сначала обо все доложу, а уж потом поеду отсыпаться.
– Ну, хорошо. Давайте.
– Первое. Я отыскал пилота Громова и опросил его по поводу второго прилета на Совиную Плаху. Документ лежит в файле. Вы его найдете, но он вам вряд ли пригодится.
– Почему? – удивилась Стерхова.
– Громов ничего не помнит. Информации – ноль.
– И я почем-то не удивлена…
– Что касается личного дела учащегося ПТУ Лубнина, – Добродеев указал на тощую папку. – Вот оно. Но и здесь с информацией небогато.
Анна раскрыла папку и первое, что увидела – фотографию чубатого парня на анкете.
– По крайней мере есть фотография.
– С этим – все. – Отсек Добродеев. – Теперь самое главное. В Краевом управлении мне сообщили, что вы сделали запрос. У меня было свободное время, я сам решил им заняться. Чтобы значит, побыстрее…
– Ну-ну! – воскликнула Стерхова.
– Я все расскажу, но после того, как сам спрошу. – Он сделал паузу и поднял указательный палец вверх. – Каким из этих трех дел мы занимаемся?
– А вам еще не ясно, что все три дела связаны между собой? Завтра, когда отоспитесь, займитесь оформлением документов для возобновления следствия по делам об исчезновении Зориной, Лубнина и Лаврентьевой.
– Я так и думал. В Северске мы засядем надолго. – Констатировал Добродеев.
– Так что там у вас по запросу? Есть результаты?
Добродеев вытащил из пакета прозрачную папку, стал методично доставать из нее документы и выкладывать их на стол.
– Зорина училась на филологическом факультете в Красноярском педагогическом институте. Вот список студентов ее группы на пятом курсе. Здесь… – он указал пальцем. – Помимо Ларисы Викторовны Зориной вы найдете имя Ольги Сергеевны Лаврентьевой.
– Пропавшая журналистка?! Она и Зорина учились в одной группе?! – голос Стерховой оборвался, словно у нее перехватило дыхание, а глаза расширились до предела.
– И не только. – Добродеев положил на стол еще один документ. – Все пять лет учебы в университете они были подругами.
– Как же вы это раскопали?
– Бывшая одногруппница теперь преподает в том же университете. Я с ней общался.
– Взяли телефон?
– В папке есть визитная карточка.
– Спасибо! – Анна с благодарностью взглянула на Добродеева. – Вы очень хорошо поработали. Теперь отдыхайте.
Астафьев прошел к вешалке и стал надевать пуховик. Оглянувшись на Стерхову, спросил:
– А вы почему не собираетесь?
– Еще поработаю. – Ответила она.
– Но кто же вас отвезет домой?
– Об этом не беспокойтесь. Захочется спать – заночую здесь. Главное, предупредите охранников.
– Так дело не пойдет, – протянул Иван, стягивая с себя куртку. – Тогда я тоже останусь с вами.
– Не глупите. – Анна посмотрела ему в глаза и продолжила приказным тоном. – У вас дома больной ребенок. К тому же, кто отвезет Вадима?
– Я могу вернуться обратно, – не сдавался Астафьев.
– Можете, – согласилась она. – Но такой необходимости нет. Так что – до завтра!
Глава 20Шифр
В тот день Добродеев и Астафьев приехали в управление раньше обычного. В вестибюле было тихо и почти безлюдно. Офицер, сидевший у входа, поднял голову от бумаг и сообщил:
– Ваша Стерхова всю ночь оставалась в кабинете.
Мужчины обменялись взглядами и направились на второй этаж. Нельзя сказать, что это известие стало для них неожиданностью. Ни тот, ни другой не знали привычек Анны Сергеевны. Возможно, она не тяготела к сверхурочной работе, но вчерашняя информация не оставляла ей выбора.
Когда они подошли к кабинету, дверь была чуть-чуть приоткрыта. Внутри было темно, и только свет от настольной лампы освещал заваленный бумагами стол. Стерхова сосредоточенно читала документ, не обращая внимания на звук их шагов. Было видно – она целиком поглощена работой.
Добродеев зашел в кабинет первым, подошел к столу и постучал по столешнице костяшками пальцев. Тихий, чуть слышный звук подсказал, что ночь прошла, и новый день уже наступил.
– Доброе утро, Анна Сергеевна, – сказал он, улыбнувшись.
Стерхова оторвалась от бумаг и подняла голову. Ее сосредоточенный и усталый взгляд говорил, что работа не оставляла времени на отдых. Она отложила ручку и слегка потянулась, подавляя зевок. Потом посмотрела на часы.
– Очень хорошо, что вы пришли раньше, – проговорила она. – У меня много интересного. Надо бы обсудить.
Астафьев, стоявший чуть в стороне, скинул куртку.
– Давайте! – в его голосе прозвучало нетерпение и тревога.
Стерхова не стала долго тянуть и перешла к делу.
– Журналистка Лаврентьева приехала в Северск не просто так, – начала она, внимательно следя за реакцией коллег. – Задание редакции написать статью о комсомольцах училища было только прикрытием. На самом деле она приехала расследовать исчезновение Зориной. Теперь мы знаем, что они были подругами.
Вадим Добродеев наклонился вперед, и его лицо посерьезнело.
– Получается, она что-то знала?
– Лаврентьева знала что-то, чего не знали другие. – Ответила Анна. – Поэтому она не столько интересовалась комсомолом, сколько расспрашивала всех про Зорину. И вот что меня насторожило: Лаврентьева не просто искала следы исчезнувшей Зориной – она осознавала, что это расследование может привести к неприятным, а может быть, к трагическим последствиям. Собственно, так и вышло.
– Не понял, – тяжело проронил Астафьев.
– А я сейчас объясню. Чтобы избежать подозрений, Лаврентьева придумала или реально получила от редактора газеты задание написать статью. Зачем? Это очевидно – из-за опасения быть заподозренной в расследовании исчезновения Зориной.
– Да ей бы в милиции спасибо сказали. – Вадим Добродеев казался скептически настроенным. – Лаврентьева должна была понимать, что ее расспросы не останутся без внимания. И, если кто-то не хотел, чтобы правда о Зориной всплыла, Лаврентьевой было рискованно идти на такой шаг.
– Да, она рисковала. – Выслушав его, заметила Стерхова. – Но иногда люди идут на риск, если уверены в своей правоте. В подтверждение этой версии вот что я нашла в материалах следствия. – Поворошив бумаги, Анна взяла машинописный документ.
Оба ее сотрудника дружно придвинулись к столу, и она продолжила:
– В списке вещей Лаврентьевой, оставшихся на зимовье после ее исчезновения, не было записной книжки, о которой рассказывал Семочкин.
– Но она не могла взять ее с собой на маршрут – это бессмысленно. – Заметил Астафьев. – Выходит, ее украли?
– Не думаю, – ответила Стерхова. – Записная книжка была важна для Лаврентьевой. Возможно, в ней была информация, компромат или просто важные записи, которые не должны были попасть в чужие руки.
– И что?..
– Я уверена, Лаврентьева не оставляла записную книжку в своих вещах.
– Куда же она ее дела?
– Да куда угодно. Могла спрятать.
– Мне кажется, что это притянуто за уши. – Сказал, как отрубил, Добродеев и, нахмурившись, откинулся на спинку стула. – Мы не можем цепляться за подобные мелочи и строить маловероятные версии.
– Мы обязаны рассматривать все версии. Предлагайте, если у вас есть другие.
Стерхова механически переложила с места на место бумаги. Его взгляд был сосредоточен, она явно пытался что-то связать в голове. Наконец, она снова заговорила:
– Теперь самое главное. Когда я изучала конспект урока Зориной, наткнулась на странную пометку на полях: заглавная буква А, число 14, знак стрелки, цифра 7, обведенная кружком, и звездочка. На первый взгляд – ерунда. Но я уверена, что эта пометка содержит важную информацию.
Усмехнувшись, Добродеев посмотрел на нее.
– Какая-то дичь! Для чего эти ребусы? Нельзя было просто записать?
Не обращая внимания на его замечание, Стерхова продолжила разбирать детали:
– Сначала я тоже подумала, что это ничего не значит. Потом вспомнила номер комнаты, в которой жила Зорина – 1-14. Но зачем записывать номер комнаты, который и так помнишь?
– А если это дата? – предположил Астафьев и вдруг поднял брови, как будто его осенило. – Зорина писала свой конспект тринадцатого июля – на нем проставлена дата. Ну, а четырнадцатого, на завтрашний день, она могла запланировать что-то важное. Что-то, о чем боялась забыть. И это могло быть связано с ее исчезновением, потому что она пропала четырнадцатого июля.
Добродеев покачал головой, но спорить не стал. Тем не менее он спросил:
– Но зачем шифровать? Почему бы не записать все подробно? Это, знаете, какой-то конспирологический, странный способ.
– Странный? – повторив, Астафьев улыбнулся. – Ты когда-нибудь шарил в классном журнале или в учительских тетрадках на перемене? Особенно, если знал, что никто не видит?