Тот хотел было возразить, но вмешался Белый Бобр и взмахом руки приказал ему удалиться. Скрипнув зубами так, что мы услышали, офицер Хуареса подчинился.
– Что теперь скажет мой брат? – обратился вестмен к вождю команчей.
– Лицо бледнолицего выдало его, – ответил Белый Бобр. – Но я еще не до конца уверен, что они враги.
– Пусть мой краснокожий брат хорошенько подумает. Он уже знает, что бледнолицый побывал в Ла-Гранхе у некоего Кортесио и ведет отряд в Мексику?
– Да. Мои уши слышали это.
– Значит, он сторонник тех, для кого Кортесио вербует добровольцев.
– Да, так оно и есть на самом деле. Однако откуда Белому Бобру знать, для кого тот Кор-те-си собирает воинов, для Хуареса или Наполеона? – не хотел сдаваться вождь.
– Посмотри на это, – торжественно произнес Олд Дэт, доставая из кармана паспорт за подписью Хуареса и протягивая его Белому Бобру. – Я и мой молодой друг решили выяснить, кому служит Кортесио, а потому пришли к нему и заявили, что хотели бы воевать на стороне Хуареса. Тот принял нас как друзей и вручил нам эти бумаги. Мой друг может показать тебе такую же.
Вождь осторожно принял в свои узловатые руки лист бумаги, повертел ее перед глазами и с усмешкой отозвался:
– Белому Бобру незнакомо искусство бледнолицых, он не может заставить говорить бумагу. Но его глаза хорошо видят здесь тотем Хуареса, – и он ткнул грязным ногтем в то место, где стояла печать и подпись президента. – Среди моих врагов есть сын скво команчей и бледнолицего, он умеет говорить с бумагой. Я позову его.
На громкий зов из круга команчей выступил молодой воин лицом несколько светлее остальных, подошел к огню, взял из рук вождя паспорт и бегло перевел. Я не понял его слов, но лицо Белого Бобра по мере чтения прояснялось. Краснокожий дочитал до конца, вернул бумагу вождю и, гордый своим умением, удалился.
– Мой брат желает увидеть бумагу моего друга? – обратился Олд Дэт к вождю.
Тот отрицательно покачал головой.
– Теперь Белый Бобр убедился, что бледнолицые обманули его? Верит ли он, что я сказал правду?
– Да. Я сейчас же позову на совет вождей и лучших воинов, чтобы решить, как поступить с лжецами.
– Ты позволишь мне принять участие в совете?
– Нет. Мой брат мудрее многих старейшин, а в бою отважнее многих молодых воинов, но сейчас он уже доказал то, что хотел доказать. Бледнолицые обманули команчей, и команчи сами решат, как наказать их.
– Позволь мне задать еще один вопрос. Мне очень важно услышать твой ответ. Почему мой краснокожий брат идет так далеко на юг? Почему он стремится углубиться в эти пустынные горы?
– Сначала воины команчей шли на север, но потом им стало известно, что Виннету собрал отряды в южных землях апачей и двинулся к Рио-Кончос, оставив свои стойбища без охраны. Поэтому мы поспешили повернуть к югу, чтобы напасть на них и взять большую добычу.
– Виннету двинулся с отрядами к Рио-Кончос? Но что ему там делать? И кто тебе сообщил об этом? Не те ли двое краснокожих, что встретились вам вчера?
– Уфф! Вы видели их следы?
– Да, в дне пути отсюда. Кто они?
– Воины из племени топи, отец и сын.
– Они еще в твоем лагере? Я хотел бы поговорить с ними.
– Мой брат волен поступать как ему вздумается.
– Могу ли поговорить и с теми двоими белыми, которых ты мне отдал?
– Мой белый брат свободный человек, а не пленник. Никто не может запретить ему это.
– Тогда, может быть, ты мне также разрешишь обойти лагерь? Мы в стране врагов, и я хочу убедиться, что проведу ночь в безопасности.
– Белый Бобр не мальчик и знает, как следует вести воинов по тропе войны, Он выставил часовых и выслал вперед разведчиков. Но ты волен поступать как знаешь.
Вождь команчей действительно считал старого вестмена своим большим другом и доверял ему, как себе самому, он даже не обиделся на просьбу позволить осмотреть лагерь. Тем временем гонцы побежали созывать старейшин и самых опытных воинов на совет, остальные команчи разошлись и принялись устраиваться на ночлег у своих костров. Обоих Ланге и Сэма тоже посадили к огню и дали им по куску жареной конины. Олд Дэт взял меня под руку и увлек к костру, у которого сидели белые люди. Навстречу нам вышел офицер, с которым недавно так нелюбезно обошелся Олд Дэт, и грубо спросил:
– Какого черта вам понадобилось устраивать мне экзамен, да еще в присутствии краснокожих?
– Я воздержусь от объяснений, так как чуть позже команчи сами все растолкуют, и, клянусь Богом, очень доходчиво. И не советую вам разговаривать с Олд Дэтом таким тоном. Во-первых, потому что вы конокрады, во-вторых, потому что команчи доверяют мне, а не вам, в-третьих, потому что достаточно одного моего слова, чтобы с вас содрали скальпы.
И он с презрением отвернулся от офицера, но остался на месте, чтобы дать мне возможность заняться Гибсоном и Уильямом Олертом. Мошенник и его жертва сидели у того же костра. Олерт показался мне больным и до предела изнуренным: щеки провалились, глаза горели безумным огнем. Казалось, он не замечает, что происходит вокруг. Его пальцы судорожно сжимали карандаш, на коленях лежала мятая четвертушка бумаги. Я понял, что он все еще оставался безвольной игрушкой в руках Гибсона.
– Наконец-то мы с вами встретились, мистер Гибсон. Надеюсь, что мы продолжим наше путешествие вместе. Буду рад лично препроводить вас в Нью-Йорк.
– Это вы мне, сэр? Но мы с вами не знакомы, – издевательски улыбнулся мерзавец.
– Конечно, вам!
– Как странно! Вы, кажется, назвали фамилию Гибсон?
– Да, именно так я вас назвал.
– Но это не мое имя.
– Разве это не вы улизнули от меня в Новом Орлеане?
– Сэр, вы что-то путаете!
– Я знаю, что вы меняете имена, как щеголь перчатки, и мне известно, что в Новом Орлеане вы выдавали себя за Клинтона, а в Ла-Гранхе именовались сеньором Гавиланом.
– Меня действительно зовут Гавилан. Что вам угодно? Я повторяю, мы с вами не знакомы, а потому оставьте меня в покое.
– Неужели вы меня не узнаете? Даже если это так, я постараюсь, чтобы вы меня запомнили на всю жизнь. Теперь вам от меня не уйти. Представление окончено. Не для того я мчался за вами от самого Нью-Йорка, чтобы выслушивать ваши насмешки. Пойдете со мной туда, куда я вас поведу.
– Как бы не так!
– А если будете сопротивляться, я привяжу вас к хвосту моего коня. Надеюсь, тогда вы станете сговорчивее.
Гибсон вскочил на ноги и выхватил револьвер со словами:
– Так вы мне угрожаете? Да я…
Он не успел закончить и не успел выстрелить. За его спиной вырос Олд Дэт и прикладом ружья ударил по руке. Револьвер упал на землю.
– Поубавьте свою прыть, Гибсон, – негромко, но грозно произнес вестмен. – Вы забыли, что я здесь, а в моей колоде козыри старше.
Гибсон схватился за ушибленную руку, скорчился от боли и крикнул:
– Ну погоди, я еще посмотрю, какого цвета у тебя кишки. Ты думаешь, я испугался, потому что тебя зовут Олд Дэт?
– Ни в коем случае! Я не пугало, бояться меня не надо, меня надо слушаться. Еще одна глупость, и я всажу тебе пулю в живот. Ты вряд ли ее переваришь. Надеюсь, что джентльмены будут мне благодарны за то, что я освобожу их от общества мошенника и негодяя.
Гибсон понял, что коса нашла на камень, сник и заюлил:
– Я совершенно не понимаю, в чем дело, господа. Вы принимаете меня за кого-то другого.
– Ну уж нет! Чтобы я принял тебя за кого-то другого? Вот он будет главным свидетелем обвинения. – И Олд Дэт указал на Олерта.
– Он будет свидетелем обвинения? – переспросил Гибсон. – Ну-ну, попробуйте поговорить с ним.
Я тронул Уильяма за плечо и назвал его по имени. Он медленно, словно во сне, поднял голову, посмотрел на меня бессмысленным взглядом и ничего не ответил.
– Мистер Олерт, вы слышите меня? – повторил я. – Меня послал к вам ваш отец.
Он так же молчал и так же бессмысленно глядел на меня. Внезапно раздался окрик Гибсона:
– Эй, ты! Как тебя зовут? Отвечай сейчас же.
Дрожа всем телом, словно испуганный ребенок, Уильям Олерт повернулся к Гибсону и тихо ответил:
– Меня зовут Гильермо.
– Кто ты?
– Поэт.
Я снова вмешался в разговор, пытаясь вопросами пробудить в нем память.
– Твое имя Уильям Олерт? Ты из Нью-Йорка? Кто твой отец? Он банкир?
Уильям, не раздумывая, отвечал отрицательно. Очевидно, его хорошо подготовили к подобным вопросам. У меня не оставалось больше сомнений, что, с тех пор как он попал в руки к мошеннику, его болезнь заметно усугубилась.
– Вот вам и свидетель! – рассмеялся мне прямо в лицо негодяй. – А теперь будьте так любезны, оставьте нас в покое.
– Позвольте, я задам ему последний вопрос, возможно, его память сильнее лжи, внушенной вами.
Мне в голову пришла, может быть, и не блестящая, но очень удачная мысль. Я вытащил из бумажника газетную вырезку со стихотворением Олерта и прочел вслух первую строфу. Мне казалось, что от собственных стихов в помраченной душе поэта блеснет тонкий лучик света, но он так же безразлично продолжал рассматривать пустую четвертушку бумаги. Прочтя вторую строфу, я без особой надежды приступил к третьей:
Знакомо ли тебе, как средь ночи
Душа кипит от жажды воли?
Но яд обмана сердце точит,
И сердце корчится от боли?
Две последние строки я прочел с особым чувством, и вдруг Олерт поднял голову, встал и протянул ко мне руки. Я продолжал:
Ужасна эта ночь, она забвеньем манит,
И солнце для тебя уже не встанет.
Несчастный поэт подбежал ко мне и выхватил у меня из рук газетный клочок. Наклонившись ближе к огню, он громко, от начала до конца, перечитал стихотворение, затем выпрямился и воскликнул с торжеством в голосе:
– Это мои стихи, стихи Уильяма Олерта! Я – Уильям Олерт, а не он!
Только сейчас мне в голову пришла неожиданная и страшная догадка: Гибсон завладел документами Уильяма Олерта. Неужели он, несмотря на разницу в возрасте и во внешности, выдавал себя за него? А может?.. Но мои рассуждения прервало появление вождя команчей. Звонкий голос поэта прозвучал в ночной тишине внезапным воплем, и Белый Бобр, забыв о собственной гордости и бросив совет, подбежал к Уильяму и одним ударом сбил его с ног.