Инадзо Нитобе проводит следующую параллель между христианством и бусидо: «Я чувствую разницу, не будучи в состоянии ее точно формулировать, между христианской любовью и доброжелательностью, проповедуемою бусидо. Во внутреннем ли их характере, в степени ли их интенсивности, в том ли, что первая демократична, вторая – аристократична, заключается эта разница, или в способе проявления этих чувств? В том ли, что христианская любовь – вечно женственна, а японская доброжелательность – вечно мужественна? Или наконец в том, что первая снизошла с небес, небесного происхождения, а вторая – нечто земное? На все эти вопросы ответить не берусь, но я верю одному: бусидо, создавая тот яркий свет, который озаряет всякое существо, появляющееся на свет божий, предупредило более слабое откровение христианской любви».
Генерал Ноги объясняет бусидо как проведение в жизнь (и не только словом) принципов законности, уважения к родителям, честности, храбрости и совершенных манер самурая. Учение нашло отклик в национальной религии Японии, синтоизме, почитании духа умерших, постепенно распространившейся на весь народ.
В 1904 году Окума писал: «Для современной Японии, имеющей всеобщую воинскую повинность, термин бусидо – анахронизм. Теперь бусидо есть общее стремление, чисто национальное качество, путь храбрости и чести есть не только путь самураев, но и всего японского народа».
В 1882 году микадо в рескрипте военным рекомендует:
– верность,
– этикет,
– храбрость,
– простоту и выносливость.
После войны 1904-1905. гг. бусидо признано одной из причин побед.
Бусидо преподается в японских школах в курсе морали.
Бог (или кто там?) с тобой, Валя! Отстань! У каждого своя дорога!
Но Валентин Палыч Дробязго не терял надежды при встрече с Колчиным склонить его к согласию. Затевал не лишенные резона разговоры о стыке поколений, костерил «шестидесятников», как бы проговаривался о нравах-тайнах московского двора. Но КАК БЫ проговаривался – самоконтроль у Дробязго был абсолютный. Во всяком случае, шахматные войны Колчин проигрывал Вале удручающе неизменно. Хотя заявлялся Валя к Колчиным (когда заявлялся) удручающе неизменно в состоянии «на бровях». (См.: «Конъюнктурные соображения, мне кажется. Например, все знают, что президент играет в теннис. Ну играет и пусть себе, казалось бы. Но вся элита теперь считает своим долгом играть в теннис…»). Пара мордоворотов, положенных по рангу, блокировала дверь и малозаметно коротала время. То ли на лестничной площадке, то ли внизу в подъезде, то ли на ближних подступах… Сказано ведь: малозаметно!
Определенно – быть Валентину Палычу первым, не вечно ему быть вечно вторым (внимание! можно считаться чем-то трехзначным в табели о рангах, но быть первым…). Всяко, читайте Кун-цзы, следуйте Кун-цзы, чье учение и поныне востоковеды толкуют как именно учение об управлении людьми, теория для будущих губернаторов (это уж как минимум!). И глаголено актуальным Кун-цзы:
«Как можно управлять другими людьми, если не умеешь управлять самим собой?!. Если же упорядочил себя, упорядочить государство будет совсем нетрудно. Ибо когда человек управляет самим собой, людям не приказывают, но они исполняют; когда же человек не управляет собой, хоть он и приказывает, ему не повинуются».
Дробязго управлял собой, и «бровастость» состояния выражалась у него в некоторой говорливости за шахматной доской, которую, впрочем, можно уподобить д’артаньяновской молотьбе языком в поединке с равным соперником, а еще в блеске глаз, что тоже, впрочем, можно уподобить мушкетерскому предвкушению неминуемой победы – равный-то соперник равный, но сдает партию за партией. Есть такая партия!
– А то хочешь, Юр, попробуем по-старинному? Ферзя усилим? Попробуем?
Пробовали, но тогда Колчин сдавал партию еще быстрей. Ход конем – выражение, потерявшее первоначальный смысл. Почему именно ход конем считается сильным и неотразимым? Ну, легкая фигура, ну, движется несуразно – вперед и потом вдруг нырк в бок! И что?.. А просто ранее, много ранее – ферзь, помимо своих многочисленных достоинств, имел и такое – МОГ ходить конем. Но – отказались. Ибо в таком случае ферзь просто неубиенная фигура, сколько ни мудрствуй, сколько ни комбинируй – противостояние бессмысленно, белый ли ферзь, черный ли… Вот и ограничили свободу маневра. Иначе не игра, а черт-те что! Бессмыслица. Потому что смысл в игре – победа.
Приняв ново-, а точней, старовведение, «олошадив» ферзя, Колчин уступал тестю стремительней, практика небогатая. Вот если б в го… А Валентин Палыч шахматишками баловался. И даже всячески привечал Каспарова в период кавказско-темпераментного увлечения большой политикой чемпиона, всячески споспешествовал.
– Вот если б в го… – предлагал Колчин, норовя отыграться не в том, так в другом.
– Го – это иероглиф. Государство, так? Так, Инь? – окликал Дробязго дочь. – Я не путаю?.. Bоот, Юра. Играть в государство надо не среди деревянных фигур, а среди реальных. О, кстати! Который час?! О-о, пора-а мне, пора-а!
Играть в государство среди реальных фигур – в этом Валентин Палыч был дока. Так что перспективы воодушевляют.
Разве что фамилия странноватая, малоблагозвучная. Ну да это раньше, это в застой на космическую орбиту запускали только пользительных Иванова и Джанибекова, вынуждая отрекаться от фамильных Какалова и Дуракова. Исключения лишь подтверждают правило. Исключения, к примеру – главные редакторы главных питерских журналов «Нева» – «Звезда» в тот же застой: надо же, идеологические органы под руководством Хренкова и Холопова! Ну, на то он и вольнодумный Питер… Валентин Палыч тоже, к слову, урожденный питерец, пусть вольнодумствует, Дробязго, пусть.
Но и тут он не вольнодумствует, а соответствует. Кто знает, по каким таким мотивам, но будто некто незримый подбирает ныне в самый верхний эшелон власти человеков по принципу странности фамилии! Это ж остановиться, оглянуться и отдать себе отчет: Беложыпин. Хухрай. Мущинко. Бичуйс. Сосконец. Залепуха. Набралис. Еще парочка замечательная, ориенталистской ориентации – Уринаев и Энурезов! Даже деятели с нормальными фамилиями, типа Букин-Лoтырев-Яблонский, и те объединяются в единый блок и сами себя именуют аббревиатурно, по первым фамильным буквам:… БЛЯ.
Как говорит Егор Брадастый, хронический охмуритель: «Разве можно влюбиться в девушку, которая говорит: эзотерика… или парадигма?!».
Разве можно поверить политику с фамилией – см. выше?!
Так что Дробязго на общем фоне и не выделяется, с одной стороны, и даже благозвучит, с другой… Особенно учитывая Дэ-Ло-Би-Цзи-Го…
Да и все относительно. Колчин – нет претензий к благозвучности? Полезайте в Даля и спросите! Нет, вы полезайте и спросите! И как?
«КОЛИА – колченожка, колченогий, колтыногий, хромой, если одна нога короче или ступня выворочена, или берца кривы, ноги колесом либо хером; кто ходит вперевалку, ковыляет».
Ха-арошенькая припечатка для непревзойденного мастера Косики каратэ! Нет уж, пусть лучше по-китайски: опустошать и делать чистым!
А Дробязго пусть сам выбирает, на каком ему соответственней. В соответствии с положением в табели. Да! Про табель. Все-таки не консультант Валентин Палыч, нет. Забавно, однако упомянутый Даль наперед постарался! Оказывается, есть такое определение: рекетмейстер. Что такое рекет (рэкет), не надо растолковывать последнему российскому безграмотному. Что такое мейстер – пожалуй, тоже. Ан…
«РЕКЕТМЕЙСТЕР – стар., ныне: статс-секретарь у принятия прошений». Ну, а статс, понятное дело, – государственный.
Эка?! Умри, Даль, – лучше не скажешь! Впрочем, он так и поступил. В смысле, умер. А лучше него все равно так никто и не сказал…
Колчин не намеревался подавать прошение, набрав мало кому известный (только избранным!) служебный телефон Валентина Палыча. Несколько покривил мимикой, представившись: «Это Колчин, зять Валентина Палыча». Как там, в бусидо? По нисходящей в ряду непременностей? Верность – ну ее! Но следующее – этикет. Мало ли, что ты сам по себе Колчин, а чуть мордатому плотному баритону должна быть известна- уважаема фамилия заслуженного сэнсея! Мордатый баритон – не в твоем до-дзё, он на службе, каковая и в том, чтобы случайных или нежелательных дозвонившихся отфутболивать с присущей баритону мягкостью, но твердостью. Зять – неслучаен, зять – желателен. В крайнем случае: «Свяжитесь с нами через тридцать пять минут, если вас не затруднит». И ясно – Валентин Палыч участвует в некоем государственно-значимом, но в обусловленный срок рад будет, будет рад, да. Так?
Не так.
– Валентин Павлович в отъезде, извините… – сообщил хранитель телефонной трубки.
– Надолго?
– Не могу вам сказать.
– Но он в городе?
– Не могу вам сказать.
– Когда есть смысл еще раз позвонить?
– Попробуйте через неделю.
Вот – привилегия, которой удостоился зять Дробязго: при всей конспиративности «не могу вам сказать», тем не менее сообщено – через неделю. Значит, Вали нет в досягаемых пределах. Нет, неделя – многовато. Сидеть сложа руки в ожидании отца жены, дабы спросить, куда делась жена… то есть дочь… Это Валя будет в своем праве спросить, когда объявится: где дочь? Любой полагает, что дело, которому он служит, есть единственно-исключительно важное. Да, Колчин пробыл в Токио, Колчин привез оттуда комплект серебра. Но и Дробязго убыл (куда бы ни убыл), Дробязго вернется через неделю. Отличительная особенность мужей государственных – крайности в освещении маршрутов следования и конечных пунктов. Или громогласное оповещение по всем радио- и телеканалам: прибыл-посетил-убыл, и хоть на нет изойди, пытаясь выяснить, что-где-когда? «Не могу вам сказать». Но объявится. Через неделю – это вам как родственнику сообщено, конфиденциально, вы понимаете…
И ладно. Придется самому. Надо сказать, Колчин и предпочитал действовать в одиночку. И Валя нужен был ему не как подмога (хотя возможности различных охранных структур на уровне московского двора почти беспредельны, когда это НАДО) – Колчин полагал вчерашнее (и сегодняшнее) отсутствие Инны недоразумением, но объяснимым – тем же Дробязго. Но, выясняется, Валя сам в отсутствии, и весьма возможно, что Валя и не подозревает о пропаже дочери. Иначе те же охранные структуры встали бы на уши и простояли в таком неестественном положении до тех пор, пока. Но плотный