– Ради бога извините, – не перебарщивая в просительности, сказал Колчин, – Святослав Михайлович еще не ушел?
– Он еще спит… – угрюмо отозвался женский голос. – А куда он должен уйти?
– В институт… – само собой разумеюще произнес Колчин тоном коллеги, старшего коллеги. Столь естествен был обычно отец, Дмитрий Иванович, по телефону – профессор, легкое недоумение: как же так, коллега? а мы вас ждем… Хотя такое случалось крайне редко – проф. Д. И. Колчин кого-то ждет, а сей кто-то забыл-проспал-проигнорировал. И не переспросить под спудом значительного тона, а кто спрашивает. Неужто непонятно?
– Я могу его разбудить, – угрюмо отозвался женский голос. Угрюмый-угрюмый, но уже готовый к сотрудничеству. – Он же к трем собирался… – угрюмый-угрюмый, но уже с ноткой извинения. – Разбудить?
– Ну что-о вы! Лучше я через час перезвоню. Через час – как? Не рано?
– Пожалуйста-пожалуйста! – отозвался угрюмый женский голос. Но угрюмость теперь переключилась со звонившего на спящего: ты тут дрыхнешь, а тебе звонят из института! не знаю кто, но оч-чень важно, судя по голосу…
За час Колчин многое успел. Привести себя в форму: ката, ката и ката. Досконально изучить распечатку с компьютера, до которой за истекшие сутки руки как-то все не доводили (вот и удачно, что часок выдался, есть теперь тема для завязки беседы со Святославом Михайловичем Лозовских – не просто: был я, знаете ли, вчера у лучшей подруги своей жены, а она сообщила, что вы как лучший друг мой жены…).
Потом он позавтракал – «чем богаты, тем рады».
Да-а, богаты в «Чайке», богаты. Не будь у Колчина вчера задачи посетить непременно и только «Метрополь», вполне сгодилась бы «Чайка» на отшибе для ужина с дамой в пристойной обстановке! Мало сказать – в пристойной. Был «австрийский зал» – с роялем, венскими стульями. Был «финский зал», более походящий на внутренности сауны. Был «русский зал» – сплошь зеркальный, с морозным розовато-голубоватым орнаментом… Все пустовало. Обитатели восстанавливались в номерах после вчерашнего. Только две дамочки поедали, грузные пирожные с кофе. Им, дамочкам, бессонные ночи не впервой и нипочем. Здра-асьте, дамочки! Пассажирки «порша»-сопровожденца. Их спутник, вероятно, на заслуженном отдыхе, в нумерах, – а они восстанавливаются отнюдь не сном, сон для них работа (и все же! как правильно? выспаться или переспать? о, великий, могучий!..). Иных бы с такого количества сладкого-сливочного разнесло, но нет, ничего – поджары, голодны… организмом сжигается все дотла (вот, и – тьфу, тьфу! – Найоми Кэмпбелл, не псевдо в «Метрополе», но натуральная, жрет пирожные вволю, злорадно хихикая над конкурентками, изнуренными диетой: трахаться надо чаще-чаще-чаще, интенсивные физические упражнения – залог поддержания веса на должном уровне). Есть резон, есть. То бишь интенсивные физические упражнения необязательно в постели, но от любых диет избавляют. Колчин, к примеру, может себе позволить что угодно в еде – пирожные так пирожные…
Он светски кивнул дамочкам (почти знакомы!), присел на венский стул в «австрийском зале». Персонал вышколен – молчалив, приветлив, воспитан. А кофе-то, кофе! По-венски? По-венски. Однако! Это – кофе! Тот, кто утром кофе пьет, никогда не устает. Это – кофе.
Пока он смаковал (времени пока в достатке), дамочка лицом к нему что-то проговорила неслышно – дамочке спиной к нему. Обе хихикнули.
Колчин не умел читать по губам, но почуял – о нем, хотя дамочка не глядела в его сторону, а вторая не обернулась после неслышной реплики.
Он расплатился. Вышел на этаж к лифтам.
Тут же дамочки снялись со своих мест. Присоединились – в ожидании. Лифт. Биополе у них было сильное и однозначное. Особенно ощущаемое в тесноте лифта.
– На седьмой… – оповестил Колчин.
Кивнули, мол, нажимайте-нажимайте.
Нажал.
Приехали. Выпорхнули вслед за ним. Одна принялась рыться в сумочке, якобы в поисках ключа. Вторая якобы раздраженно пыхтела: вечно ты так!..
Колчин открыл свой номер. Зашел. Заперся. Даже не шагнул из коридора в комнату. Дальнейшее настолько предсказуемо, что он даже от двери не стал отворачиваться – все равно сейчас открывать.
Ну, конечно! Робкий стук.
Открыл. Дамочки мялись у порога. То есть мяться мялись, но застенчивость мешалась с зазывностью:
– Знаете, ключ не найти. Посидим у вас? – логика здесь не при чем: мол, ключ не найти, так спуститесь к портье, мол, все понимаю и сочувствую, но почему «посидим у вас»? Ключ от этого, что ли, найдётся?!
И той и другой стороне все ясно-понятно. И дело лишь за тем, насколько не возражает другая сторона, согласна ли с позитивным предложением той стороны.
Сю – отдых, праздник, развод.
Полчаса времени.
Еще двести баксов – на ветер? (Ибо отнюдь не воспылали внезапно дамочки к полузнакомцу внезапным чувством. Не за так. Просто отдыхают остальные, а тут – бодр-свеж и при деньгах, как ими вчера замечено).
Супружеская верность? Один из поводов для выдворения жены из дома, один из Ци-Чу, это ревность – с пояснением: жена препятствует и дерзит, когда муж хочет взять новых наложниц. Широко жилось китайским мужьям!
«А как вы решаете проблему с… интердевочками? – Очень просто! В упор не видим. Каждый проживающий волен проживать по своему разумению, по своим привычкам».
М-мда, так вот! Колчин волен проживать по своему разумению, по своим привычкам.
– Какси колме какси… – дружелюбно напомнил он.
– То есть?
– Двести тридцать второй… – дружелюбно перевел он. – Вам, девочки, пятью этажами ниже.
– Импотент, что ли?! – моментально схамила одна.
– Просто гомик! – моментально подхватила вторая.
Обе они обменялись версиями друг с другом, вроде бы и нет тут Колчина в дверях.
Колчин закрыл дверь, повернул ключ. Еще из коридора просочилось: «Может, онанист? – Да нет, жлоб!».
Он набрал номер портье:
– Добрый день. Проследите, пожалуйста, чтобы меня не беспокоили… Нет, я в том смысле, что по этажам у вас шляются две особы… Нет, насколько мне известно, из двести тридцать второго… Да. Да, спасибо.
Он не импотент, не гомик, не онанист, не жлоб. Но не надо навязывать ему даже то, от чего бы он, в общем-то, и не отказался. Только – окончательный выбор Колчин оставляет за собой, он решает, но не за него!
Первым делом, первым делом…
Он еще набрал номер телефона, который вчера запомнил-снял у сиделки на Скобелевском.
– Диспетчер слушает.
– Я по поводу одной из ваших подопечных. Скажите, у вас остаются данные о работниках, которые уволились?
– Мы таких справок не даем.
– Даже если у ваших подопечных возникают претензии к уволенным? Обнаружение пропажи вещей, денег, драгоценностей.
– У нас такое невозможно.
– Ну, а если? Вы можете найти тех, кто уволился?
– Назовитесь, пожалуйста. Оставьте номер, по которому вы находитесь. Мы перезвоним.
– Слушайте! Я с вами не в игрушки играю! И не про ваших клиентов спрашиваю, а про тех, кто уволился! – он подпустил праведного гнева. Он не про одиноких-пожилых выпытывает, у него претензии к обслуживающему персоналу, ныне уволенному, но ранее нанятому вот этой самой конторой типа Милосердия. И не он должен отчитываться, а – перед ним!
– А что пропало? Вещи? Или деньги? – отступил на попятную диспетчер.
– … Ну так что? Сведения об уволенных сиделках у вас сохраняются? – предварительной паузой дал понять Колчин, что не намерен обсуждать подробности претензии с диспетчером. Сами разберемся – вы только на вопрос отвечайте, не юлите.
– Знаете… я не знаю. Я – только диспетчер. Подойдите к нам с трех до семи. Сегодня. Или завтра с десяти до часу. Начальство вас примет. Фамилию только назовите нашей подопечной, чтобы мы могли по картотеке посмотреть.
– Спасибо. Всего хорошего.
На вопрос ему не ответили. То ли честь мундира- халата берегли. То ли следовали строгим инструкциям: спрос в нашем деле дорого стоит. То ли осторожничали на всякий случай – времена-то какие!
Нахрапом не удалось. Отложим на потом. Не исключено, придется наведаться в контору лично, представиться, изложить суть, вуалируя первопричину визита: начхать Колчину на Ревмиру Аркадьевну, а вот не помнит ли прежняя сиделка того дня, когда к Ревмире Аркадьевне дочь приехала? о чем говорили? долго ли? настроение? как скоро расстались?.. Впрочем, не факт, что сведения о прежних сиделках будут ему оглашены. Вам что, товарищ? По адресу, ли вы обратились, товарищ?
Однако задачки надо решать не по мере поступления, а по принципу первостепенности.
Задачка с прежней сиделкой Ревмиры Аркадьевны превратилась в третьестепенную, когда всплыла Мыльникова с явочной квартирой для Инны, когда всплыл Лозовских Святослав Михайлович с крепкими завязками на Публичку, пусть сам и в ИВАНе. А он, Лозовских, в ИВАНе? Именно сегодня, именно сейчас? Пора, молодой человек, пора на работу!
– Святослав Михайлович? Я от Инны. Колчиной. Из Москвы. Я от нее кое-что привез… Не могли бы вы посмотреть взглядом профессионала?
– Простите, с кем я разговариваю?
– Это ее муж. Я сейчас в Петербурге на несколько дней. Где бы нам встретиться?
– Я сейчас выезжаю на работу. В институт. Знаете, где это? На Дворцовой наб…
– Знаю-знаю. Мне Инна объясняла.
– Через минут сорок буду ждать вас у входа. Вы в чем будете?
– Я буду… в машине… – Колчин непроизвольно усмехнулся. – «Девятка»…
– Я в машинах не разбираюсь, – со сварливой горечью сообщил Лозовских, мол, некоторые на собственных авто разъезжают, а мы, грешные, предпочитаем пешочком-пешочком.
– Мы узнаем друг друга, Святослав Михайлович, – располагающе посулил Колчин. – Значит, сорок минут?
– Плюс-минус…
– Разумеется! – охотно согласился Колчин.
– Да! Простите… Вы мне сегодня не… Не вы мне звонили сегодня?
– Когда? – как бы расплошно переспросил Колчин.
– Час назад?
– Н-нет, не я.
– Минут тридцать назад?
– Да нет же. Вообще первый раз вам звоню… – почел за благо Колчин не признаться. Тон-то он сменил с профессорско-недоуменного на априорно-приятельский – слышал о вас только хорошее, не сомневаюсь, что и вы обо мне то же… и вот я здесь, от Инны…