их быстро, профессионально. А кто? Этот вопрос Колчин непременно собирался задать, когда обстановочка разрядится. Но если она сейчас (вот сейчас!) разрядится пулей в Колчина, тогда не он будет задавать вопросы, но ему. Серьезных повреждений пуля из «Дрели» не нанесет – попадая в кость, плющится, не гуляет по телу. Уйти от крепышей он уйдет в любом, случае, даже с пулей в плече, в руке, в ноге – но и вопросов не избежать, начиная от портье в «Чайке», кончая дежурной сменой травмпункта. Это лишь видеобарахло вводит в заблуждение: перетянул рану носовым платком, накинул что-нибудь сверху, продолжаешь гулять, прихрамывая-приволакивая-скособочившись, – и окружающие бровью не ведут… А если упредить «Дрель» броском сёрикена (да успел бы, успел метнуть!) – то… в кого? Физически повредить блюстителя, который при исполнении? Уйти он уйдет, но тут-то его искать начнут, ох, начну-у-ут. Опять же «девятка» – вот она, номера московские, крепышами «срисованные».
Прятаться на данном этапе – не входит в планы ЮК. Особенно не «светиться» – да, входит, но не прятаться. Не прятаться, а наоборот, искать! Вот искал-искал и нашел гражданина Лозовских… Где, пардон, нашел? А тут он, тут, Святослав Михайлович, – внутри. Отдайте!
Не отдают… С оружием наголо охраняют.
Колчин сдался. То есть не так чтобы у него опустились руки. Руки у него как раз обезоруживающе поднялись, мол, сдаюсь-сдаюсь. Тактический ход. Если крепыши – спецура, то – договоримся. И про Лозовских выясним в спокойной обстановке. Если крепыши – бандиты, то… одолеть их никогда не поздно, пусть и прибарахлились они где-то «Дрелью».
– Руки на борт! – скомандовал вооруженный крепыш, – Ноги! Шире ноги! – и подбил ступней.
Колчин подчинился. Даже из этой, как считается, беспомощной позы есть шанс (и не один – для мастера!) извернуться. А тот, кто тебя поставил эдаким манером, невольно расслабляется, уже не тычет стволом в спину, уже не держит на мушке.
Колчин был готов среагировать на любой удар сзади. Трое крепышей вряд ли побороли искушение долбануть обидчика: крутой, да? н-на! Если и не все трое, то самый из них обиженный, вдолбленный ранее мордой в «фольксваген-транспортер». Вот тогда бы и «Дрель» не уберегла блюстителей (бандитов?).
Никто его не долбанул. И не внезапный приступ милосердия нахлынул на крепышей. Была это элементарная опаска – произвел ЮК должное впечатление, произвел. Так называемая аура – не на-а-адо его сейчас трогать! Только в пределах допустимого. Он допустил, чтобы его обхлопали по бокам, чтобы влезли и нагрудный внутренний карман. Документики, гражданин! Притом обыскивали как-то осторожно, приговаривая полушепотом «Не бойсь! Не бойсь!». Не столько Колчина увещевали, сколько себя.
Паспорт и водительское удостоверение – в машине, в «бардачке» (вот и ладненько! а то неувязочка: Юрий Колчин? Ильяс Сатдретдинов? сличайте! сличайте!). Футляр-чехол с оставшимися сёрикенами. Ежели спецура, то от придирок он запросто избавится: поезжайте в «Строительные материалы» и там спросите, нет, вы поезжайте и спросите! Бумажник…
– Ого! – издал кто-то из крепышей.
Да уж. Материально ЮК для поездки в Питер обеспечился. Ну? Вы кто? Спецура или шпана?
Они рылись в бумажнике. Потом вдруг все смолкло. Будто все четверо дематериализовались. Колчин даже повернул голову – незаметно, только чтоб краем глаза. Никто из четверых не дематериализовался. Были они тут, никуда не делись. Но – не дыша. Но – соляными столпами. Вооруженный крепыш вовсе утерял цель, направив ствол «Дрели» в небо, как в копеечку, – в этой же руке с пистолетом он держал-расматривал колчинский бэдж с токийского чемпионата. Остальные тоже пялились в бэдж, заглядывая через плечо, норовя потрогать: дай-ка мне, дай-ка! отцепись!
Обычный бэдж, закатанный в пластик, с цветной колчинской фотографией:
’94 WORLD KOSHIKI KARATEDO CHAMPIONSHIP Kengo Or Juri Kolchin
Чувство боевой ситуации Колчину не изменило – и дало недвусмысленно понять: бой кончился. Иппон!
Не спецура, не бандиты. Серединка на половинку.
Бэдж, удостоверивающий сэнсея ЮК, не панацея от нападок спецуры ли, бандитов ли. Сказано в качестве вопроса в недавнем интервью: «… выражая почтение и признавая заслуги российских единоборцев. И в то же время на родине известность наших мастеров менее… м-м… чем в Японии. Как бы вы, Юрий Дмитриевич, прокомментировали…».
Он бы прокомментировал так, применяясь к ситуации на Дворцовой набережной: «Лучшая помощь, это когда не мешают!».
Для питерской спецуры, для питерских бандитов – он достаточно смутная фигура, да, что-то про такого слышали, сами не сталкивались, при встрече сразу в толк не взяли бы.
А вот для КОНКРЕТНОЙ серединки на половинку ЮК – это моментальный столбняк, руки по швам, поклон. ЮК для них – это ЮК! ТОТ САМЫЙ! Глава АОЗТ «Главное – здоровье» на видном месте фотографию имеет: «Сэмпаю от сэнсея». О, Колчин, о!
«Мы вернемся к вопросу», – посулил Вика Мыльников сэнсею Колчину. Вернулся. Своим путем. Пути пересеклись.
Вероятно, Вика Мыльников не стал допытываться у жены Галины Андреевны, чем и зачем занимался с ней сэнсей в рождественскую-вчерашнюю ночь. Сэнсею видней, да и жена демонстративно молчит или же не менее демонстративно говорит: «Юрий велел не говорить». И ладно. Отношение «учитель – ученик» – сие свято (да никакой Мыльников не колчинский ученик! ну пусть, пусть Вика тешится мыслью…), однако надо и другое отношение (муж – жена) уважить: про сэнсея он, сэмпай, не спрашивает, но он, сэмпай, обещал сэнсею навести все возможные и невозможные справки по поводу «младшей подруги»: «Она ведь твоя подруга! Она же у тебя останавливалась! Ты же не можешь не знать, с кем она здесь была, общалась! Ты скажи, с кем, – а куда она делась, это выяснять мне. Ответственность-то перед сэнсеем на мне. Что с жены взять, какой с нее спрос!».
Пробежка-прощупка по, так сказать, «крутым крышам», наследникам Толи-Кунфу-Комарина-Гладышева и прочим-прочим, – само собой разумеется. Но подлинный профессионал никогда не работает по одной-единственной версии, он – сразу в нескольких направлениях. Вика Мыльников – профессионал, бывший мент, – опрос свидетелей первым делом! Мягкий, но дотошный…
Кто-кто? Что еще за ДРУГ?! А фамилия? Лозовских. Да ничего никто с ним не собирается делать. А, это который в Институте востоковедения? Я его, кажется, даже видел, ты нас и знакомила. И что, он с твоей подругой ЗДЕСЬ встречался? Ночевали?.. А я и не вообразил что-то, я просто спрашиваю: У ТЕБЯ они оба были?.. Да, конечно, общее дело, общая работа. Где, говоришь, он работает? Точно – в Институте востоковедения? Я не ошибся?.. Так-так. А ты с ним встречалась, говорила после уезда своей подруги? Почему?.. Ну, теперь-то повод есть. Я сам поговорю. Нет-нет, не надо тебе. Тебе – не надо. Какой, говоришь, у него телефон? Что значит – не говоришь!
Давай, давай, – говори. Да ничего ему не будет! Сама же утверждаешь: он не при чем. Просто убедимся… И… нашему московскому гостю не советую рассказывать. А то поставим в неловкое положение – и его, и себя. Ну как же! Этот… Слава… У ТЕБЯ ведь с твоей подругой встречался? Жена, значит, у этого… у Славы… ревнует?
В общем, способность профессионала-дознавателя извлечь максимум сведений из ненавязчивого разговора со свидетелем. А затем подключаются имеющиеся в наличии силы охранного предприятия «Главное – здоровье». И установка приблизительно такова: брать фигуранта по возможности незаметно, у дома не рекомендуется (соседи, окна во двор – а санкцию прокурора на задержание хрен получишь, даже если ты мент в законе, про АОЗТ и не упоминать!), лучше – у института (он туда-то непременно явится, проверено телефонным звонком, а там малолюдно, и фигурант – один из немногочисленных прохожих); брать фигуранта жестко, жутко, чтоб в штаны напустил, чтоб деморализовался. И куда его? А сюда, на Каменный остров, к нам, «Главное – здоровье». Вика Мыльников сам с ним побеседует!
Беседа с подозреваемым – это не беседа со свидетелем. Она – в наступательной манере, сурово. Никаких: «Простите великодушно, не вы ли?». Сразу: «Ты! Мы знаем, что ты!».
Вероятно, Вика Мыльников подобными методами и добился бы хоть какого-то результата. А то и не добился бы! Залысо-курчавые субтильные интеллигенты замыкаются намертво, когда речь о близких друзьях, тем более – о близкой подруге. Опыт общения с компетентными органами недавней-давней поры: ни слова! иначе только хуже будет! всем!.. Всякое, конечно, бывало – и раскалывались, шли на диалог, со страху набалтывали, бывало. Вот на этих примерах и убеждались: лучше – ни слова! иначе только хуже будет! всем!..
Вот действительно! «Лучшая помощь, это когда не мешают!». Еще то ладно, что Вика Мыльников не посвятил своих бойцов в суть, мол, тут же наезжайте на клиента: «Куда девал такую-то?! Кому сдал?!». Хватило ума! За собой оставил эту процедуру. Только теперь придется Вике Мыльникову и от этой процедуры воздержаться. Колчин сам займется.
Но ранее выработанная линия поведения искривилась, закрутилась в штопор! Спаси-и-ибо, «сэмпай», спаси-и-ибо! Как бы из штопора выйти! Попробуй теперь объясниться с Лозовских Святославом Михайловичем на уровне «конфетку хочешь?». Старший научный сотрудник пусть и гуманитарий, но сложить имеете один да один да один в состоянии:
Один: муж близкой подруги, дундук-сэнсей, назначает встречу елейным голоском.
Да один: на месте встречи набрасываются бандиты, заламывают руки, швыряют в автобус.
Да один: вдруг откуда ни возьмись появляется дундук и всех побеждает, освобождая пленника.
Нет, не зря Святослав Михайлович столь невеликого мнения об умственных способностях тех, кому от природы досталась сила. Сила есть – ума не надо! А у Святослава Михайловича есть ум, есть, есть! Им, умом, и раскидывать не надо особенно: ишь, муж- силовик! только и хватило фантазии на банальную инсценировку сродни подростковой «она идет, вы – на нее, тут – я, бац-бац, вы разбегаетесь, она – моя!».
Очень трудно переубедить Святослава Михайловича в случайном совпадении, практически невозможно.