Из Пекина прилетел отец. Дмитрий Иваныч. Обнялись. Он показался Колчину каким-то не таким, не настоящим, отличным от остальных. А! Вот в чем дело! Май. А отец – лицо покрыто плотным августовским долговечным загаром. Ну да, ведь Пекин… Там – солнце. Надолго отпустили? На неделю. Поговорим потом. Поговорим.
Валя Дробязго держался на уровне. Только когда Инну опускали в землю, дрогнул губой и задрал голову к небу, промаргивая и промаргивая.
За сдвинутыми столами (колчинский и принесенный от Борисенок) сначала молчали, потом скорбно произносили, потом пили, потом зашумели. Все как обычно в подобных случаях. Еще – предварительная чашка киселя, порции рисового пудинга. Зачем? Так надо. Таков обычай. Чей? Неважно. Христианский- иудейский-мусульманский-буддийский. Чей? Неважно. Так надо.
Потом все разошлись. Егор Брадастый пригнал колчинскую «мазду». Колчин отвез отца домой, в Марьину рощу. И остался там, с ним.
Валя Дробязго в сопровождении мордоворотов уехал на своей к себе – в Дом-На-Набережной. Завтра? Нет, завтра он никуда не собирается. Он будет дома. Да, он готов побеседовать с Колчиным. Нет, какие- либо изменения – вряд ли. Нет, его никуда не сорвут с места, не вызовут. Он будет дома. Он вчера похоронил дочь – кто и куда его посмеет вызвать?!
Он похоронил дочь. Что ж, а Колчин похоронил жену. Ди-Жэнь.
Жену, говоришь?! А я – дочь! Ты хоть знаешь, что такое – дочь?! (Только без истерик, Валя! Без суровых мужских истерик!). Жена? Да ты за полгода даже не поинтересовался, что с ней, где она, жива ли вообще! Что ты про нее вообще знал?! Как воспринимал?! Беглый штриховой набросок: «Твигги недоношенная», очки минус три, научный работник, любимый цвет- желтый, здоровье слабое… Все?!
А зачем ей «Книга черных умений», а?! Вот эта, эта книга! Она ее все-таки нашла. Зачем, скажи?! Не знаешь?! Сколько лет вы были вместе? Восемь?! И детей – никак?.. Ты хоть знаешь, что она отчаялась совершенно?! Выкидыш за выкидышем. Для нее «Книга черных умений» – шансом была. Может быть, последним. Она ведь все перепробовала. А «Книга черных умений» не только с рецептом «Как сделать врага бесплодным», среди прочих рецептов. Она считала, что если идти от противного, то – получится. Это не шаманство, не придурочный «Третий глаз» в телевизоре. Тибетской медицине – тысячи лет! Она считала, что и матери своей, этой кретинке дворянке-комсомолке, поможет. Если идти от противного, то рецепт «Как навести безумие на врага» может сработать в противоположность…
И вот она, «Твигги недоношенная», отправляется в Санкт-Петербург, роется в подвалах, теряет сознание – когда ее обнаружили там, состояние оценивалось как критическое! Только привлечение лучших специалистов помогло как-то стабилизировать… В Москву самолетом и – почти полгода – не поднимаясь с больничной койки. У нее уже был срок – восемьдесят недель. Угрожающий выкидыш. Плюс еще холодный подвал, где ее запер этот… ур-р-род!
А муж? А муж даже не потрудился связаться с отцом жены. За пол года ни разу! В Берлин, видите ли! Берлинские девушки его бодрят! В Питере тоже… Связался с какими-то гостиничными блядями! По кабакам с бабой шляться – оно конечно!..
Лучший способ защиты. Нападение.
Валя. Дробязго напал сразу же, в первый день, когда Колчин прилетел в Москву. Он напал горьковатым, сумрачным тоном. Не обвиняющим. Отрешенным. Сардоническим. «Нет, я все понимаю, конечно, жизнь есть жизнь, но хотя бы поинтересовался…».
Колчин молчал. Он молчал при общении с Дробязго (если это можно назвать общением) все то время, пока длились, так сказать, ритуальные приготовления, пока длились поминки… Любое слово: «Какие еще гостиничные бляди?! С какой бабой по кабакам?! «Метрополь», что ли?! Так я же… Почему это – не поинтересовался?! Да я только и…». Любое слово прозвучало бы не оправданием, но оправдыванием. А чего это вы оправдываетесь?! Давняя испытанная методика рекетмейстеров всех времен и народов: не виноват? будешь виноват!
Что же касается Инны… Ты, Валя, отец. Колчин муж. Как сказал Колчин восемь лет назад: «Валя, она моя жена. Остальное не имеет значения». Ди-Жэнь.
Он никогда не держал ее на поводке – даже струнном, почти невидимом, типа того, что отдарил мыльниковскому собаченышу-Юлу. Инна – не собаченыш. Инна – не ее «старшая подруга», которую, кстати, муж держит на почти невидимом поводке (и что? оба счастливы?). Инна – Ди-Жэнь. Если она решила отправиться в Питер, она отправляется в Питер. И задним числом корить мужа, мол, вполне можно было предположить заранее, чем это кончится, и воспрепятствовать, – м-м… некорректно. Он – не махапуруша новоявленный, предвидящий заранее, как оно все обернется – в соответствии с тэр-ма, с книгой из кладов… Вот, между прочим, ощутили? Уже, получается, как бы оправдывается. Не в чем ему оправдываться. Во всяком случае – перед Валей Дробязго и по поводу Инны. А насчет «не связался», то…
Странное дело! Колчин звонит Вале домой – там автоответчик. Колчин звонит Вале на рекетмейстерскую службу – там плотный голос советует звякнуть через недельку. Колчин возвращается из Питера – Валя Дробязго только-только тут был и нету. Записку оставил, толкуемую и так и сяк. «Держу руку на пульсе» – то есть? В курсе исчезновения дочери и взял поиски под свой контроль? Или неотрывно сидишь у больничной койки дочери, которая никуда не исчезла? «Привлечены лучшие специалисты» – то есть? Врачи-доктора имеются в виду? Или… специалисты в другой области? «Свяжись со мной» – то есть? Да пытался, пытался! Не раз, не два, не три! Странное дело! Ладно – Колчин. У него были свои причины не связываться с Валей Дробязго. Но захоти Валя Дробязго связаться с Колчиным – запросто связался бы, при его-то ранге-уровне, «вертушках», нарочных, поставляемых сведениях, компьютерных банках данных. Да вот же, не странное ли дело: телеграмма приходит аккурат на имя и адрес Колчина в Берлине. Значит, можем, когда захотим?! А, Валя?! Значит, просто не хотим до поры до времени?!
До какой поры? До какого времени? Полгода – ни гугу. А как только все позади, тут же: «А вот и я!». Что ж не звонил, не писал? Пропал куда-то! А у нас тут тако-о-ое!..
Какое? Инна исчезла? Колчин знает. И кое-что предпринимает в связи с этим.
Да нет, почему исчезла?! Никуда она не исчезла. Положение у нее было серьезное, но теперь даже очень ничего.
Какое положение? Хо-хо! Интересное положение, Юра. Она в интересном положении. Знаешь, что такое «быть в интересном положении»? Поздравляем сыном! Так что никуда она не исчезала. Генералы, да, было, исчезают куда-то. Но чтоб дочь, чтобы Инна Дробязго, – не-е-ет. Перекрестись. Ах, да! Ты у нас язычник… А генералы – да, исчезают куда-то. Не читал, нет? Хотя откуда у тебя там, в Берлине, наш «Вестник». Вот пробегись бегло. Вот здесь, на первой, – «Где спрятался зайчик?». Вот такие дела у нас тут, Юра. Такие дела-а-а… Между прочим, этот аферист очень кстати, очень вовремя исчез. И хорошо бы – не всплывал больше никогда. Он, при всем при том, что аферист, многих, очень многих за кадык держал. А потому, что подавляющее большинство там, наверху, ну, у нас там, – такие же аферисты. Круговая порука. Каждый готов закопать другого – и не в переносном, в прямом смысле. А не закапывают только по причине припасенного компромата. Ну, типа: «если со мной что-то случится, конверт, спрятанный в надежном месте, будет вскрыт надежным человеком, и содержимое обнародуется». Вот если бы появилась возможность закопать так, чтобы и следа не найти, чтобы не привлечь никого, даже наемного профессионала (ибо наемного всегда можно перенанять, и он укажет на того, кто его нанимал), чтобы ни единой стрелочки, указывающей на «заказчика», не было… тогда бы они там, наверху, ну, у нас, давным-давно друг дружку перезакопали. Да-а-а… Такие деда, Юра. А этот… генерал, между прочим, напакостил бы по-крупному. Не теперь. Рано пока. Но через год. Через год- то у нас что, Юра?.. Нет, ты все-таки абсолютно аполитичен. Все бы тебе – татами, маваши! Право, зря!
Шел бы к нам. Ко мне. В политике сейчас фатально не хватает честных людей. Энергичных, инициативных – это пожалуйста. Этот… аферист, между прочим, был куда как энергичен, куда как инициативен. Тут бы через год тако-ое перетряхнулось! Отворяй ворота! Сам-то по себе он – мелочь. Но… Маленький камешек вызывает большой обвал. Я-то – ты меня неплохо знаешь – наперед вижу. Получше, чем даже в шахматах. Так что это очень удачно… Ну, что камешек вытряхнулся. Сам по себе. Ну, РАЗУМЕЕТСЯ, сам по себе! Читай «зайчика», читай. А то, к слову, действительно партейку разыграем? Фора – в ферзя. Не разучился в Германщине-то своей? Давай, правда, расставляй. Инна нам чаю сделает. Инь! Чаю, а?.. Как пацаненок? Заснул? Мировой мужик у вас получился, ребятушки! Эхе-хе, а я-то уже и дед. Эхе-хе…
Так бы и было. Валя Дробязго – он такой, он наперед видит, он политик. В политике сейчас фатально не хватает честных людей. Раз – и обчелся. Раз – Валя Дробязго, рекетмейстер. А там поглядим. Через год, если угодно. Зараза популярных лидеров – она всегда из Питера шла. Петр Романов, Ленин, Киров… Устанавливай карантин, не устанавливай – зараза и есть зараза. Из Питера. А Валя-то – питерский, между прочим. Питерский он! Чем черт не шутит. Да не шутит он, не шутит.
И все ведь было Колчину сказано. Еще в Питере том же.
Алабышева-Дробязго, бред сумасшедшей: «Он у меня дочь отнял! Он ее-от меня спрятал! Он ее от всех спрятал! Я все-о-о знаю!». Бред?..
Святослав Михайлович Лозовских, в обиде на всех и вся: «Сыскари, расследуя обстоятельства кражи поутру… Шорох изнутри, из подвала. Гражданка? Документики! Ах, не только Колчина, но и Дробязго? Вы случаем не дочь старика Дробязго? Не старика, но того самого, который?… Дочь… Но проверочный звонок в Москву не помешает… Вот хорошо, что из Москвы сразу распорядились: случайную гражданку, НЕ ИМЕЮЩУЮ НИКАКОГО ОТНОШЕНИЯ к краже в Публичке, подобрать-обогреть, с нарочным отправить в Москву! И не касаться ни гражданки, ни граждан, ею названных!». Запальчивость обиже