В Петрограде братья никогда не бывали. Знали только, что это очень большой город. Такой большущий, что если утром с одного конца выйдешь, то только к вечеру до другого конца дойдёшь. И заблудиться в Питере легче, чем в лесу. Они и боялись, что им придётся поехать в этот город, и в то же время были бы огорчены, если бы им пришлось сойти с поезда раньше.
Но станции следовали одна за другой, а тётя Ксюша ехала всё дальше. Это братья знали твёрдо. Как только поезд сбавлял ход, они выглядывали один в правую, другой в левую дверь. Пассажиров было немного, поэтому мальчишки видели всех, кто выходил из вагонов.
Ехали уже около часа. Холод стал пробирать братьев. Чтобы согреться, они устроили в тамбуре петушиный бой. Каждый прыгал на одной ноге и старался посильней толкнуть другого плечом. Кто вставал на вторую ногу — тот и проигрывал. Потом они тёрли друг другу уши, а когда согрелись, поезд подходил к перрону Балтийского вокзала.
Федька выглянул в дверь и с уважением и страхом прошептал, оглянувшись на брата:
— Питер!
Платформа наполнилась людьми. Высыпали из вагонов и стали строиться красноармейцы. Все устремились в одну сторону — туда, где виднелось здание вокзала. По узкой платформе люди шли довольно густым потоком. Федька вытягивал шею, чтобы увидеть серый пуховый платок на голове тёти Ксюши. А Карпуха был пониже и смотрел на ноги. Он-то и заметил впереди желтоватые бурки, отделанные коричневыми полосками кожи.
— Вон она!
Тётя Ксюша теперь шла очень быстро, обгоняя других пассажиров. Её бурки так и мелькали.
У вокзала рядами стояли санки и тележки — самый ходовой транспорт того времени. Извозчиков в Петрограде было мало. Только один виднелся на привокзальной площади. К нему никто не подходил. Люди знали, что за проезд придётся платить хлебом.
Мальчишки, пристроившись за спиной грузного мужчины, который нёс две большие корзины, перекинутые на ремне через плечо, видели, как тётя Ксюша подошла к извозчику, вытащила из сумки полкаравая хлеба.
— К Елагину острову! — услышали братья и, приоткрыв рты, растерянно уставились вслед пролётке, которая быстро скрылась за домами.
— Всё? — разочарованно спросил Карпуха.
— Всё! — ответил Федька. — Можно назад ехать.
— И дураки же мы с тобой!..
Федька не стал спорить. Ему нечего было возразить. Глупо получилось. Ехали, мёрзли… А зачем? Чтобы увидеть, как она на извозчике поедет? На извозчиков они и в Ямбурге нагляделись. Братьев уже не радовало, что они оказались в Питере. Ничего особенного вокруг не видно. Впереди— речка какая-то. За ней — дома. По площади снуют люди. Одни спешат на вокзал, а другие — с вокзала. Пересекают площадь и исчезают за бесконечными, уходящими во все стороны домами. Федька с Карпухой тоже могли бы пойти в любую сторону. Только зачем?
— Куда она сказала? — спросил Карпуха.
— На остров на какой-то.
— Какой же тут остров? Это же не озеро, а город!
— А я откуда знаю!
Они вернулись на вокзал и огорчились ещё больше: их поезд отправляется через четыре часа. Федька подсчитал, что дома они будут часов в семь. Да и будут ли? Ещё неизвестно, как всё обернётся.
Братья долго слонялись по залам и переходам, пропахшим карболкой. Им хотелось посидеть где-нибудь в тепле, но на лавках — ни одного свободного места. И никто не вставал, не уходил. Казалось, что люди устроились тут на всю жизнь. Какая-то молодая женщина укачивала ребёнка и напевала привычно, по-домашнему. Мужчина в барашковой шапке жадно ел хлеб и громко разгрызал крупные кристаллики соли, густо посыпанной на ломоть. Многие дремали, подсунув под ноги мешки и корзины, — и спать удобнее, и не украдут.
В углу зала, где скамейки сходились и образовывали тупичок, толстая старуха, широко расставив ноги, разжигала на полу примус. Едко запахло керосином. Старуха поставила на огонь кружку с какой-то бурой жидкостью, но ей помешали — зашумели со всех сторон.
— Спятила, старая?
— Пожар устроишь!
— Кухню нашла!
Старуха бойко отругивалась, пока кто-то не пригрозил сходить куда надо и привести кого следует. Тогда она выпустила из примуса воздух, спрятала его в кошёлку и молча вышла из зала.
Братья заняли её место.
— Поесть бы! — мечтательно сказал Карпуха, пригревшись у Федькиного плеча.
— Долго ещё до еды… Сначала с мамкой будет…
— Ну и что?.. Зато потом накормит!
Они готовы были вынести любую взбучку, лишь бы поскорей добраться до дома. А время тянулось медленно-медленно, и никакими силами нельзя заставить его двигаться быстрее.
Под негромкий нудный шумок, ни на секунду не прекращавшийся в зале, Карпуха привалился к брату и заснул. А Федьке было не до сна. Он — старший. Ему и отвечать за всё. И перед мамкой, и перед матросом.
А Зуйко обидится, конечно, разозлится. Кто им велел ехать за тётей Ксюшей? «А мы и не скажем ему ничего!» — решил Федька, но тут же сообразил, что это неправильно. Хоть и мало, но кое-что они всё-таки узнали. И может быть, это очень пригодится чекистам. Ничего скрывать не надо. Наоборот, нужно как можно скорее сообщить матросу обо всём. А ещё лучше бы — самому дяде Васе.
Только Федька подумал о Крутогорове, как что-то словно кольнуло его. Можно же позвонить! Мамка звонила с полустанка, а из Питера ещё легче!
— Карпыш!
Карпуха испуганно дёрнулся, приоткрыл глаза.
— Чего?.. Приехали?
— Идём!
Карпуха понял, что они всё ещё на вокзале, и спросил:
— Пешком?.. Далеко же!
— Да проснись ты! — Федька даже потряс брата и рассказал про телефон.
Мальчишки во многом были похожи на мать — такие же неробкие, напористые. Посоветовавшись, они решили пойти прямо к начальнику вокзала и потребовать, чтобы он соединил их с дядей Васей.
Комната начальника вокзала помещалась в левом крыле здания. В приёмной сидела женщина в военной гимнастёрке, подпоясанной широким ремнём.
— Вы куда?
Федька кивнул на дверь, за которой слышался приглушённый мужской голос.
— К нему.
— Зачем?
Но Федька уже открыл дверь в кабинет. Карпуха не отставал от него ни на шаг. Первое, что увидели ребята, — это телефон. Начальник вокзала, молодой, курчавый, с широким носом и насмешливыми глазами, говорил в трубку:
— Седьмой не могу… Пускаю четвёрку… Да, четвёрку!
Прислушавшись к тому, что отвечали на другом конце провода, он внимательно осмотрел мальчишек и махнул рукой. Ребята догадались по взмаху, что этот жест относится не к ним, а к кому-то сзади них. Они обернулись. Погрозив им пальцем, секретарша вышла из кабинета.
У стола стояли два стула. Братья сели и выжидательно уставились в рот курчавому начальнику. А он всё объяснял, почему вместо семёрки пускает четвёрку. Положив трубку, он подпёр голову кулаком и подался всем корпусом вперёд — к ребятам.
— Работает? — спросил Федька, дотронувшись пальцем до телефона.
— Работает… Слышно плоховато, — пожаловался начальник, будто перед ним сидел мастер по телефонной связи.
Федька улыбнулся. Он любил шуточки.
— А поговорить можно?
— Пожалуйста!
Начальник вскочил и подвинул телефон к ребятам. Федька, не подумав, потянулся к трубке, но не взял её — отвёл руку.
— Ты сам вызови, а я поговорю. Ораниенбаум, Чека, самого главного — Василь Васильича…
— Самого главного? — переспросил начальник. — Тогда к Дзержинскому нужно — в Москву.
— Мы серьёзно! — твёрдо произнёс Карпуха. — Мы не шутим!
Начальник вокзала ещё раз окинул взглядом пареньков, по-хозяйски сидевших у его стола, снял трубку, назвал какую-то фамилию. И произошёл такой разговор.
— Слушай! Это Пашин говорит… Кто там из ваших в Ораниенбауме заправляет?.. Так! А звать?.. Спасибо.
Ничего не сказав ребятам, начальник вокзала принялся накручивать телефонную ручку и вызвал ораниенбаумскую Чека. В трубке щёлкало так громко, что и ребята слышали. Наконец Ораниенбаум ответил.
— Товарищ Крутогоров? — спросил кудрявый начальник. — Пашин говорит — с Балтийского вокзала. Тут вас два паренька добиваются… А это уж они сами доложат.
Получив трубку, Федька закричал что есть духу:
— Дядя Вася! Это мы — Федька!.. Ну — Дороховы! Прошку-то помните? Мы тут с Карпухой в Питере — на вокзале, а она на извозчике уехала! Кто она?.. Да эта!.. Яшку-то помните? Умер который!.. Куда? На остров какой-то!.. Не-е, не на Васильевский!.. Во-во! На Елагин! Точно!.. Зуйко? Он за её мужем потопал!.. Не-е, не в Питере! Там — в деревне! В деревне… Ага!
После этого «ага!» Федька надолго замолчал. Карпуха по выражению его лица догадался, что брат слышит сейчас очень неприятные слова. Видно, дядя Вася крепко его отчитывал.
— Да едем уже, едем, дядя Вася! — жалобно пробурчал Федька в трубку. — Поезд? — Он взглянул на начальника вокзала. — Когда поезд?
— Через двадцать минут, — подсказал тот.
Через двадцать! — прокричал Федька. — Ладно! Слезем!
Федька положил трубку, встал и, как оглушённый, пошёл к двери. Карпуха бросился за ним.
— Что? Что он сказал?
— То и сказал! Пообещал десять суток!
Позабыв о кудрявом начальнике, мальчишки вышли из кабинета и миновали приёмную с секретаршей, которая удивлённо встряхнула стриженой головой.
— В Ораниенбауме приказал сойти, — рассказывал Федька. — Он нас с машиной ждать будет.
— И сразу на десять суток? А мамка?
— Это ж так! Постращал просто! — успокоил Федька брата. — Ничего он нам не сделает!.. Вот про остров — он прав! Название-то мы забыли! Курицы, говорит, беспамятные!
— Так и обозвал? — обрадовался Карпуха.
Та-ак!.. А чего ты развеселился?
— Значит, ему нужно было знать, куда она поехала! Значит, она контра! Гидра!
Для ребят это было настоящим открытием. Вся их поездка теперь приобрела большой смысл, и предстоящий разговор с матерью не пугал их.
Окрылённые, вышли мальчишки на перрон и не заметили тётю Ксюшу, которая была уже там и вместе с другими пассажирами ожидала поезда.