—Тако! Эй, шкипер! Глянь, какую интересную рыбку я поймал!
Северо-западный ветер – который в Сарме называли ветром перемен, поскольку он приносил дурную погоду из Меррского котла, – крепчал с каждой секундой, и это означало, что вот-вот грянет буря. За долгую-предолгую жизнь рыбак по имени Тако пережил множество бурь, и еще одна его совсем не пугала. Но все-таки стоило принять меры, затянуть потуже пару-тройку узлов, кое-что убрать с палубы в трюм, а уж потом отвлекаться на всякие мелочи вроде Унаги с его рыбками.
«Верная», лодка Тако, была старой – куда старше, чем он сам. До него ею правили четыре других навигатора, но ни с одним из них она не бороздила моря столько, сколько с ним. Много лет они со всем справлялись вдвоем, и лишь недавно, устав от навязчивого внимания соседей и непрошеного сочувствия приятелей, Тако взял себе в помощники высоченного и очень сильного парня, про которого все говорили, что он тупее медузы, – взял просто так, не привязывая к себе и к лодке. Унаги оказался вовсе не тупым, и они втроем довольно быстро привыкли друг к другу. Но иногда Тако слегка жалел, что не может, как в прежние времена, побыть наедине с «Верной» – ведь на самом-то деле им никто не был нужен.
– утреннее солнце золотит крыши рыбацких хижин~
– ласково плещутся волны~
– корабли покачиваются у причалов как будто танцуют танцуют танцуют…~
– Спасибо, родная. Я тоже тебя люблю.~
– Шкипер, ты бы поспешил, а то рыбка сдохнет.
– Забери тебя кракен… – зарычал Тако, оборачиваясь, и осекся.
Здоровяк держал за шиворот утопленника – точнее, еле живого от жажды, многочисленных синяков, ушибов и солнечных ожогов мальчишку лет двенадцати, который угодил в одну из сетей вместе с двумя десятками толстеньких красноперых крылаток. «Верная» находилась в открытом море, и выловить здесь такую рыбку было, без сомнения, вещью из ряда вон выходящей. Впрочем, Тако хватило одного пристального взгляда, чтобы во всем разобраться.
Разобравшись, он заорал:
– Унаги, крабья твоя башка! Ну почему ты сегодня не спал на ходу, как делаешь всегда? Почему не мечтал, как вечером у Бассары в таверне будешь пиво хлестать кружку за кружкой, а? Почему вместо этого ты пялился куда не надо и поймал рыбу, какую ловить нельзя?!
От этой гневной речи парень обомлел и заморгал, словно прыгунец, сиганувший поперек лодки и повстречавший на пути мачту или другое препятствие. Но Унаги-то не был глупой рыбой, он почти все время проводил рядом с Тако и знал о происходящем в порту и окрестностях не меньше, чем старый рыбак; просто ему для нужных выводов понадобилось больше времени.
– Башня… – тихонько проговорил он наконец. – Укуси меня краб…
Отсутствие любопытства – отличное качество, особенно в то нелегкое время, когда ветер и волны предвещают скорое начало если не войны, то большой смуты. С того самого дня, как жители Сармы, маленького города с довольно-таки темной репутацией, узнали, что в далекой столице Империи схвачен и казнен по обвинению в государственной измене феникс Марко Фейра, Пламенный Князь, все они сделались очень нелюбопытными, и временами казалось, что Сарму окутало плотное покрывало, заглушавшее смех, песни и беззаботную болтовню. Они молчали, выжидали и присматривались друг к другу, особенно к морякам, которым доводилось бывать во владениях мятежного князя. Впрочем, к Тако это не имело никакого отношения, ибо он в Огненные земли давно уже не заглядывал, а если и заглядывал, то совсем ненадолго. Разве ящик-другой табака из Фого – достаточный повод, чтобы обвинить его в пособничестве мятежному клану? Да над таким предположением даже рыбы посмеются.
Вдобавок Тако не любопытен и не спросил имени того, кому продал табак.
Вот и три дня назад он не проявил ни малейшего любопытства, когда в северной части Сармы вдруг раздался страшный грохот, словно выстрелили из заряженных звездным огнем пушек, коих в маленьком провинциальном городишке отродясь не бывало. Ну, громыхнуло и громыхнуло, подумаешь. Тако и Унаги как раз перетаскивали из портового склада в трюм «Верной» ящики с товаром, который подрядились отвезти в Огами, раз уж Меррская мать, за что-то рассердившись на сармийцев, наслала на них холодные течения, прогнавшие всю мало-мальски ценную рыбу. Тако утомился – возраст, что поделать… и, присев на один из ящиков, достал свою любимую трубочку. Он знай себе курил и грел на солнышке старые кости, а мимо шли люди, переговариваясь о случившемся. Через некоторое время в сетях, которые Тако раскинул, запуталось достаточно слов, чтобы он во всем разобрался, не сходя с места.
Взорвалась, разумеется, Башня – об этом рыбак догадался и без подсказок, потому что в Сарме не было жилища, чей хозяин занимался бы более странными и темными делишками (в городе контрабандистов это означало скорее комплимент, чем приговор, но только не в смутные времена). Лейст Крейн – так звали владельца Башни – был вороном-алхимиком, а это означало, что все его уважали и боялись, но испытывали примерно столько же теплых чувств, сколько красноперая крылатка испытывает к сковороде, на которой ее собираются зажарить. Вороны вели себя с людьми гораздо приветливее, чем прочие небесные дети, магусы, – они не зазнавались, не издевались попусту, помогали чем могли и брали за помощь разумную плату. Хотя вблизи от людей жили только птицы с самых нижних жердочек, а то и вовсе бескрылые, – пресловутый Лейст Крейн принадлежал к боковой ветви раскидистого вороньего древа, довольно хилой и не пользовавшейся особым влиянием ни в семье, ни в Империи, – земные дети все равно были многим обязаны алхимикам. Но любовь, как известно, штука сложная, а ее младшая сестра – привязанность – ничуть не проще, и потому никто Лейста Крейна не жалел. Ворону – вороново.
С его учеником дела обстояли лишь самую малость получше.
Мальчишка появился в Сарме несколько месяцев назад, и Тако даже успел с ним как-то раз столкнуться на рынке. Кристобаль – так его звали – был худым и нескладным, точно вывалившийся из гнезда птенец, и очень нелюдимым. Он проводил в Башне едва ли не больше времени, чем сам Лейст Крейн, ни с кем из портовых сорванцов не свел знакомства, и оттого никто из сармийцев понятия не имел, откуда у ворона вообще взялся ученик и чему он учится в Башне. Имя – вот и все, что они про него знали, да еще имелась забавная примета, в правдивость которой Тако не верил, пока сам не увидел: правый глаз Кристобаля был синего цвета, а левый – зеленого.
Левый глаз теперь заплыл, запекшаяся кровь склеила веки. «Уцелел или нет? – подумал Тако, почесывая в затылке. – Если нет, то даже лучше. Жить можно. Одноглазых немало, а вот разноглазые – большая редкость. К кракену такую примету, в самый раз для объявления о награде… тьфу!»
Ход собственных мыслей не понравился старому рыбаку, и он нахмурил брови.
– Говорят, к Крейну заплыли три рыбки в черном, – проговорил Унаги негромко, словно опасаясь, что кто-то их услышит. «Утопленника» он при этом без особых усилий продолжал держать на вытянутых руках. – Они ушли – и Башня рванула, словно ее напичкали звездным огнем… Думаешь, это были цепные акулы?
– Кто ж еще? – мрачно отозвался Тако. – А теперь мы с тобой растопырим плавники и станем ждать, кто первый подплывет, разинув пасть…
– Эй-эй, не гони волну! – воскликнул Унаги, впервые повысив голос на старшего товарища. – Ты ведь сам знаешь: что в море случилось, то в море осталось. Только вот… мне как-то жаль отправлять мальчишку к крабам. Он ведь чудом выжил. Может, Эльга уберегла?
– Эльга, как же! – фыркнул Тако. – Уж скорее сам Великий Шторм.
У него теперь не осталось сомнений, что этот Кристобаль – магус.
Высшие силы – Светлая Эльга, многочисленные боги, в которых сами магусы верили и не верили, а может, и Великий Шторм собственной персоной – щедро наделили небесных детей самыми разными подарками, но если их особенным дарам мало кто завидовал всерьез, ибо с тем же успехом можно было завидовать солнцу или луне, то вот железное здоровье магусов и жизненный срок, стремящийся чуть ли не к бесконечности, уже три тысячи лет заставляли детей земли скрипеть зубами, тоскливо вздыхать и ронять горькие злые слезы от бессилия пред ликом судьбы, отсчитывавшей их собственные года, дни и минуты с видом сквалыги-ростовщика. Эльгиниты усердно воспитывали в прихожанах смирение, но слушали их только те, кому редко приходилось встречаться с магусами. То есть считаные единицы.
– Шторми твою мать, я не хочу неприятностей, – сказал Тако. – Я всего лишь… рыбак. Как и ты. Понимаешь, чем это может закончиться? Когда цепные акулы пронюхают, что случилось, они придут за нами… или сразу же пришлют щупачей. Тебе очень хочется, чтобы кто-нибудь поковырялся в твоей башке и узнал обо всем, что там спрятано?
– Если мы его бросим, он угодит прямиком на Крабьи луга… – гнул свое Унаги. – От трех дней в море без еды и воды даже магус подохнет, и не сомневайся…
– Да знаю я, знаю! – раздраженно воскликнул старый рыбак. – В моей груди – живое сердце, а не выеденный моллюск! Опусти его на палубу, медузий сын, ему же больно!
Унаги с непривычной и трогательной аккуратностью положил свой «улов» на палубу «Верной», а та, мгновенно выпустив из основания мачты невидимое щупальце, самым кончиком потыкала мальчишку, который по-прежнему был без сознания. Раз-другой… Что же ее так заинтересовало? Кристобаль казался мертвым – лишь особое чутье нашептывало Тако, что несчастный юный магус все еще дышит, что сердце его пока что не перестало биться. «Бедняга…» – подумал старик, смягчаясь, и вдруг заметил кое-что весьма неожиданное.
– Ого, – растерянно проронил он и прищурился. – Интересный нарисовался курс. Так вот как ты выжил, птенчик…
– Чего-чего? – спросил Унаги.
Вместо ответа Тако рванул к правому борту и взмахом руки поманил помощника за собой.
Совсем рядом с «Верной» обнаружился фрегатик длиной в три локтя, с чуть великоватым парусным плавником и огромными разноцветными глазами – зеленым левым и синим правым. Существо до смешного усердно работало всеми прочими плавниками, стараясь не отстать от «Верной», такой большой, такой сильной… и чуть-чуть сердитой. Так сердится, пряча истинные чувства, увядающая прелестница при виде молодой девицы, еще толком не осознавшей силу своей красоты.