поодиночке!
Половцы…
Как ни хотел недумать об этой своей вечной боли Мономах до встречи с Великим князем, но и этимысли, и все вокруг так и напоминало них.
По обеим сторонамдороги росли могучие деревья. Помнили они, наверное, как он, совсем ещемальчишкой, вместе с отцом, матерью и насмерть перепуганной сестрой Янкой даСтавром Гордятичем, который был тогда просто Ставкой, убегал от их первогонабега в Киев…
Сколько же лет емубыло?
Мономах намгновение задумался, шевеля губами - восемь!
Детская память – чтобыстрая река с островами да каменистыми порогами. Многое уплывает безвозвратно.Но то, что озарит ее, словно вспышкой молнии, или обо что поранишься – остаетсяв ней навсегда!
Много радостного иприятного было для него в детстве и юности. Чтение книг на половине дома отца,который, на изумление всем, знал пять языков и много чего мог рассказатьинтересного… игры и пение на материнской стороне, где все было обставлено нагреческий манер, потому что она была дочерью византийского императора –Константина Мономаха…
Но, к сожалению,самым ярким впечатлением детства осталось неприятное – половцы.
Ни когда его,по древнему обряду, в три года сажали на коня, ни первое занятие в школе, нидаже радостная весть о том, что в тринадцать лет он стал ростово-суздальскимкнязем, - не могли затмить тех страшных воспоминаний.
Темные фигуркиполовцев в мохнатых шапках, на низких лошадях под стенами родного города… Чудомспасшаяся от них, за едва успевшими захлопнуться воротами, дружина отца… Чужие,длинные стрелы, летяшие в город одна за другой… И наконец, вот эта самаядорога, по которой он ехал сейчас…
И которая теперь во многомдолжна была решить будущую судьбу Руси…
2
- Как с княземразговариваешь? – возмутился Ставр Гордятич.
Ехали, торопясь,поэтому остановки были не часты. Первый раз остановились, чтобы пообедать.Нашли большую, чистую поляну. Слуги расстелили прямо на снегу ковер, положилина него скатерть и попотчевали князя с воеводой, боярином и игуменом –по-дорожному просто, но сытно. Дружинники, расположившись чуть поодаль, ели тоже, что и их князь. Некоторые из них даже не слезли со своих коней.
Поели, попили…
И вновь замаленьким слюдяным оконцем потянулась многострадальная Переяславльская земля.Как щит лежала она между Степью и Русью, принимая на себя первые, самыестрашные удары половцев. И потому то тут, то там виднелись следы пепелищ,развалины и вновь оживающие веси…
Изредка Мономахприказывал возничему остановиться и накоротке беседовал с жителями этих чудомуцелевших деревень.
Несмотря на статьСтавра Гордятича и почтенный возраст Ратибора, одетых куда богаче, чем князь,Мономаха все узнавали сразу. И, обращаясь только к нему, с поклонами на еговопросы отвечали:
- Да, былиполовцы, но, слава Богу, ушли!
- Надолго ли?К осени жди опять…
- И так,почитай, каждый год…
- Не успеешьотстроиться - новый набег…
- Ох, жизньпошла: на родной земле, словно звери, по норам прячемся…
Светло-голубые глазаМономаха темнели. Молча он выслушивал смердов и так же молча, жестом приказывалвозничему продолжать путь.
А что он мог сказать,чем обнадежить своих подданных, не зная сам, чем закончится его разговор со Святополком?
Особенно запомниласьему молодая печальная женщина, сидевшая на краю проехавших мимо саней. На ееруках сидел ребенок, который показывал пальцем на возок и что-то спрашивал.
О чем он могспросить, и что, интересно, могла ответить ему мать, если даже он не знал,какая судьба ждет его княжество в самое близкое время?..
Наконец,переяславльская земля закончилась, и началась киевская – пошли владенияВеликого князя.
Видно было повсему, что в этот год половец успел похозяйничать и тут.
Увидев грузившего накраю поля сеном повозку смерда, могучего, едва ли не как его Ставр, Мономахприказал остановиться и, осматриваясь хозяйским взглядом по сторонам, медленнопошел к нему.
Игумен с Ратибором,решив размять ноги, направились следом.
И хоть Ставр Гордятична коне успел обогнать князя, чтобы грозно предупредить смерда, чтобы ведал, скем ему предстоит беседовать, тот степенно отложил огромные деревянные вилы,стянул с головы треух и, словно не замечая боярина, сам сделал несколько шаговнавстречу Мономаху и земно поклонился ему.
- Будь здрав исчастлив на долгие годы, князь Владимир Всеволодович!
- Будь здрав и ты! –отозвался Мономах. – Великого князя смерд?
- Да, княже,Святополка Изяславича!
- Ну, и как живешь? –спросил князь, в намерении, получив в ответ, что плохо, сразу пойти обратно,как вдруг услышал неожиданное:
- А хорошо, княже!
- Что? –приостановился Мономах. – У вас что – давно половцев не было?
- Почему? Были!
- И не голодаешь?
- Как это неголодать, все голодают. А я чем лучше?
- И что же тогда втвоей жизни хорошего?
- Все очень просто,княже! – пожал плечами смерд и принялся объяснять. - Что плохо было, так топрошло. Слава Богу, жив остался! Что будет, то, может, еще хуже будет. Так что,по всему выходит, что живется мне сейчас – хорошо!
- Да ты, я погляжу –философ! – усмехнувшись, покачал головой Мономах.
- Уж, каков есть! -не зная, похвалил его или, наоборот, ругает таким словом князь, неопределенноответил крестьянин.
- Каков ни есть, атакого первый раз за последнее время встречаю. Как хоть звать-то тебя?
- Очень просто –Сувор!
- А во святомкрещении? – строго уточнил игумен.
- А – Никола!
- Вот видишь, Николай- в честь самого чудотворца! А ты, прости Господи, все за языческое имяцепляешься! Да уж христианин ли ты, а может, Перуну до сих пор поклоняешься вдубовых лесах?
Смерд, не переча,хотя лучшим ответом был большой темный крест на его широкой груди, в ответ лишьпоклонился игумену, и это тоже не осталось незамеченным Мономахом.
- А скажи мне, Сувор…гм-мм… Николай, - поправился он под недовольным взглядом игумена и кивнул наробко подошедших к скирде и упавших на колени смердов. – И все ли у вас, ивсегда ль хорошо живут?
- Да нет, Владимирсвет Всеволодович! Не все и не всегда! Когда, не в обиду тебе будет сказано,вы, князья, столы между собой делить начинаете, то покойникам и то, пожалуй,лучше живется…
- Но-но, как с княземразговариваешь? – возмутился Ставр Гордятич, но Мономах жестом велел емузамолчать и с интересом посмотрел на смерда – продолжай!
А тот и не думалостанавливаться:
- Все мы под Богомходим! – ответил он боярину и уже снова Мономаху продолжил: - Чужой князь верхвозьмет – беда. Весь разорит, жёнку с детьми в рабство угонит. А егоподдержишь, так свой князь не помилует.
- Смело говоришь! –покачал головой Мономах и выжидательно взглянул на смерда.
Но у того и наэто нашлось достойное слово.
- По законуживу, по совести и отвечаю!
- Хорошо сказал!
- Потому хорошо иживу! Так что, прости, если что не так, и спаси тебя Господи, княже!
- За чтоблагодаришь-то?
- А вот, выслушал!
- Толку-то!
- Не скажи. Всетеплей на душе стало. Иной князь, тот же Святополк Изяславич, не в обиду емубудет сказано, проедет мимо, даже не заметит. Будто не люди, а березы илиосинки вдоль дороги стоят.
- Ну, положим, тыбольше на кряжистый дуб, чем на осинку похож! – улыбнулся князь.
- Так я не осебе. Я о том, что за вырубленные деревья Святополк Изяславич с тиуна строжеспросит, чем за загубленные половцами жизни!
- Не Божье это дело –смерду на Великого князя голос возвышать! – не выдержав, встрял в беседуигумен. Но теперь крестьянин осмелился возразить даже ему и с вызовом спросил:
- А по-Божьемубросать православных на растерзание поганым язычникам? Пускать их на святуюРусь- веси разорять да Божьи храмы жечь?
- Ну и отчаянный ты!– забывая свою всегдашнюю сдержанность, воскликнул Молномах. Видно было, чтоэтот смерд нравился ему все больше и больше.
- Знаю! – сдержанноусмехнулся тот.
- Да, от старости искромности ты, я вижу, не помрешь! – кивнул ему князь. - И откуда же это тебеведомо?
- А ты сам мне этооднажды сказал, отчего и осмеливаюсь величать тебя не как смерд, а какдружинник!
- Я? Когда? Где?!
- А в той печальнойбитве, когда едва не погибли все наши, да и сам ты едва уцелел, – на Стугне… Мыведь тогда, княже, совсем рядом с тобой против поганых бились.
Лицо Мономахавнезапно помрачнело. Но он быстро взял себя в руки и с неожиданной живостьюспросил:
- А вот скажи мне,Сувор-Николай. Пошел бы ты снова со мной в поход на поганых?
- Прямо сейчас? –ахнул смерд.
Мономах оглянулся наРатибора, на боярина и улыбнулся:
- Ну, к чему такаяспешка? Скажем, в конце…
- Лета?! –обрадовался смерд.
- Зачем так долгождать? Этого месяца!
Теперь ужекрестьянин растерянно оглянулся - на поле, на свою весь, на людей…
- Но ведь пахота… севна носу… А… была не была… пошли! – решительно махнул он рукой.
- Прямо к ним, на ихвежи[2]– в Степь! – уже без улыбки, продолжал допытываться Мономах.
- Да хоть на крайсвета!
- И не забоишься?
- А чего бояться?