Кого ни спроси, на Руси или даже в той Степи – все знают, что ты не проиграл ниодной битвы!
- А… Стугна? –помолчав, напомнил Мономах.
- Так то не твоявина, князь! – уверенно отозвался смерд. - То Святополк, который тебя внеурочный час, неготовым уговорил против половца выйти, вместо того, чтобывыкуп ему дать. Эх, да что вспоминать…
- И то верно!По-новому все надо делать!
Мономах победновзглянул на Ставра Гордятича:
- А что, Ставка,поднимет этот молодец такими вилами половецкого коня вместе со всадником?
Боярин посмотрел насмерда, на вилы и кивнул:
- Думаю, поднимет!
- А, если ему боевоекопье в руки дать?
- Ну… тогда, пожалуй,он и меня с коня в силах сбросить…
- Вот видишь…
И Мономах, благодарнокивнув смерду, отправился обратно к своему возку.
- Сюда бы этогоСвятополка, чтобы народ свой послушал! – с горечью заметил он, и Ставр Гордятичохотно подхватил:
- Да что ему народ?Он ведь на него только глазами своих бояр смотрит да их ушами слышит!
На это даже Мономахне сумел найти, что возразить своему давнему другу.
- Ангела в спутники!
- Доброго пути!
- Скатертью дорога! –ласково, с любовью понеслось ему вослед.
Мономах задумчиво селв возок и дал приказ возничему как можно быстрее продолжать путь.
Даже ему, умевшему заглянутьна несколько десятилетий, а, может, и веков вперед, невдомек было, что вбудущем это последнее пожелание ровного и гладкого, как скатерть, путиприобретет совсем иной, прямо противоположный смысл.
Да и не до того былоему сейчас, когда решалась судьба этого самого будущего…
3
Воспоминания охватили Мономаха…
Долго ли он так ехал,нет - раздумья, как омут, все глубже затягивали его в себя, и, наконец,раздалось громкое:
- Киев!
- Что? – не понялдалеко ушедший в свои мысли Мономах.
- Киев, говорю! -показывая рукой на далекие маковки церквей, пояснил Ставр Гордятич.
- Вижу, - кивнул емукнязь и истово перекрестился: - Слава Тебе, Господи! Приехали…
- Едем сразу наДолобское озеро? – нетерпеливо спросил боярин.
Чувствовалось,что, несмотря на долгую дорогу в седле, он прямо сейчас был готов вступить вборьбу с Великим князем.
- Нет! – остудил егопыл Мономах. – Сначала заедем в собор Святой Софии. Без Бога не до порога, атут на такое дело идем!
- Верно! - поддержалигумен. – Воздадим сначала Божие – Богови, а кесарю – кесарево всегда воздатьуспеем!
Ставр Гордятичнедовольно подернул плечами: в собор, так в собор, и высоко поднял руку,останавливая движение.
- Сто-ой! Последнийпривал! Всем отдохнуть и… поглядите, на кого вы похожи - привести себя впорядок! Чтоб в Киеве сразу поняли, кто к ним пожаловал!
Дружинники охотноспешились и, весело переговариваясь, как это бывает после дороги, принялисьчистить коней, а потом заботиться и о своих плащах, доспехах да оружии. СамМономах переоблачился в княжеский плащ, надел новую, опушенную мехом парчовуюшапку.
- Вперед! –придирчиво оглядев всадников, снова скомандовал боярин, и под стягом со строгимликом Спаса Нерукотворного дружина переяславльского князя вступила в стольныйград.
Возок не быстро и немедленно, а ровно настолько, как приличествует княжеской чести, катил по хорошознакомым Мономаху с детства улицам.
Да и в юности онздесь немало пожил.
И в молодости,гостя у отца…
В огромном Софийскомсоборе было пустынно и гулко. Служба давно отошла. И только немногие людинаходились сейчас тут. Одни, среди которых было несколько монахов и монахинь,молились. Другие, приехав из далеких мест и, наверное, впервые в жизни видятакую лепоту, разинув рты и задирая головы, осматривали все вокруг.
Мономах первым делом,как учили его с детства, прошел к главной иконе, перекрестился и поцеловал ее.
Затем – направился кмраморному надгробию, над которым на стене было нацарапано, что здесь покоитсяпрах Великого князя Всеволода Ярославича.
Ратибор со Ставкой,хорошо знавшие отца Мономаха, немного потоптались рядом, а затем, изделикатности, разошлись в стороны. Воевода - сначала к могиле Ярослава Мудрого,у которого начинал службу, а затем - к иконе своего небесного покровителя,святого Климента, с частицей его мощей. А боярин - сразу к черноризцам, где очем-то заговорил с отведшей его в сторонку монахиней…
На большомподсвечнике перед надгробьем горело великое множество больших и малых свечей.
«Сегодня поставили,прознав о моем приезде, или так и горят здесь всегда? – подумалось вдругМономаху. – А почему бы и нет? Отца всегда уважали и даже любили больше егобратьев…»
Свечи радужнозасияли, заиграли, превращаясь в огромный сплошной клубок. Воспоминанияохватили Мономаха. Он словно вернулся сюда на десять лет назад, когда этотсобор был переполнен людьми и в нем не гулко, а мягко, торжественно звучалголос произносившего надгробную речь епископа.
«Сей благоверныйкнязь был с детства боголюбив, одеял бедных и убогих, воздерживался от пития ипохоти…»
Мономах глубоковдохнул, чувствуя, как мешает ему дышать засевший в горле комок.
За несколько месяцевдо смерти отца он уже знал, что тот не жилец на земле, и даже после того, какВсеволод Ярославич умер у него на руках, он долго еще не мог поверить в то, чтоего нет…
Рядом в моментпохорон стояли самые близкие ему люди: жена Гита, дети, Ратибор, Ставка…
Гита плакала.Ратибор как всегда сурово молчал. А Ставка… Ставка наверняка изо всех силсдерживал себя, чтобы даже тут не продолжать уговаривать Мономаха удержатьвласть отца, не уступая ее Святополку.
А как было неуступать? Святополк, хоть всего на несколько лет родился раньше Мономаха, новсе же был старшим в роду. Оставить за собой стол отца, значило нарушить Закон,преступить завет Ярослава, - покосился Мономах на мраморное надгробие своеговеликого деда. И в его памяти возникли иные слова, звучавшие в этом Соборе:
«Он был отличаемотцом своим князем Ярославом, возлюбившим его более прочих детей и повелевшимположить сына рядом с собою…»
Нет, сделать так, какпредлагали тогда многие – означало восстановить против себя без малого всехбратьев. И, самое страшное, подняли бы головы князья-изгои, оставшиеся безстолов. Эти готовы на любое зло, чтобы всеми правдами и неправдами ухватитьхоть частицу власти.
И тогда превратиласьбы вся Русь в сплошную Нежатину Ниву.
А так – посленескольких лет споров и войн на Руси снова хоть хрупкий да мир и единство.Самое время собрать ее в единый кулак, и…
Слезы на глазахМономаха мгновенно высохли. Радужный клубок снова распался на горящие свечи. Ион увидел стоявшую неподалеку сестру. Ту самую монашенку, с которойразговаривал Ставр.
- Янка? – обрадованноокликнул он и тут же поправился, вспомнив о ее монашеском чине: - Прости,Анна!..
Сестра подошла истепенно поклонилась брату.
Как князю.
Тот, помня, какой онанепоседой была она в детстве, только подивился и сделал низкий поклон.
Как невестеХристовой.
- Сообщили, чтодолжен приехать? – не зная, как и обнять-то ее теперь, смущенно шепнул Мономах.
- Да нет, сердцемпочуяла! – тихо отозвалась Анна.
- Что сразу неподошла? – упрекнул ее князь.
- Не хотела тебемешать!
- Да чем же ты можешьмне помешать, глупая?
- Как это чем? - непоняла Анна. - С батюшкой поговорить, и хотя бы вон, - кивнула она на лицо брата,- вдоволь наплакаться.
Мономах утер сглаз и щек слезы, с грустью улыбнулся и сказал:
- А я как развспоминал тебя сегодня. Ту ночь, когда мы из Переяславля в Киев от половцевмчались. И как ты молилась. Почти всю дорогу в санях на коленях стояла! Бог,наверное, только по твоим молитвам и спас нас тогда!
- Надо же, - покачалаголовой Анна. – А я и не помню совсем…
- Ты вот что… тыпомолись сегодня так, как тогда! – с жаром попросил Мономах. - То было самое ихначало, а теперь нужно, чтобы наступил их самый конец! –– Очень прошу…Понимаешь? Надо!
Теперь уже Анна,помня, что ее брат с детства всегда отличался сдержанностью, удивленнопосмотрела на него и сказала:
- Ладно. Помолюсь. Тытолько не сомневайся – услышит тебя Святополк!
Мономах быстро взглянулна сестру. Что это – действительно правду люди молвят, что его родная сестрапрозорливицей стала или же… Ставка успел разболтать?
- Помолюсь, помолюсь!– повторила Анна. – А ты ступай!
Мономах сделал шаг ксестре...
И Янка, теперь вмонашестве Анна, которая могла стать женой самого византийского императора, авыбрала этот строгий монашеский путь, широко перекрестила его и сказала однотолько слово:
- Иди!..
-… и победишь! –явственно послышалось вслед за тем Мономаху, хотя губы его сестры даже нешевельнулись.
И он, самый уважаемыйи непобедимый князь Руси, только покорно кивнул ей и, придерживая рукойбьющийся в ножнах по ноге меч, решительно направился к выходу.
Ратибор иобрадованный Ставр Гордятич быстро пошли за ним следом.
Выйдя изсобора, Мономах перекрестился на его кресты и молча сел в свой возок. У негоеще оставалось несколько минут езды, чтобы подвести итог мыслям: чем все-такиубедить Святополка пойти на половцев, как некогда тот уговорил его пойти на