нем есть храм, который был еще со времен Мономаха и будет стоять там теперь –всегда! А вообще, - уже открыто зевнул Стас, - долго рассказывать, вы самилучше как-нибудь приезжайте в Покровку и увидите все своими глазами!
- А что? –поднимаясь, пообещал бригадир. – Вот возьму и приеду. Как только отпуск будет,непременно загляну. А ты спи-спи, вон, гляжу, как умаялся!
Он открыл дверь иуслышал уже полусонное:
- Остановитесь там вгостинице!
- Там даже гостиницаесть? – задержался на секунду бригадир. – Бронь, надеюсь, не нужно заказывать?
- Вам – нет!Обратитесь прямо к ее начальнику. Скажете, что от меня. Да, впрочем, вы и самиего сразу узнаете… Это тот самый парень - мой лучший и надежный друг Ванька! Акормить вас будет его сестра – Ленка… - Тут губы Стаса расползлись в улыбке, онопустил голову на подушку и тут же уснул…
5
Славко поднял голову и недоверчиво покосился на Мономаха…
Долго ли нетдлилась беседа Владимира Мономаха с отроками, то знало только усталоклонившееся к земле солнце, да нетерпеливо переминавшиеся с ноги на ногуприскакавшие с докладом тысяцкие пешцев и старшие дружинники, дожидавшиесясвоего князя.
Вышедший изшатра с написанными грамотами игумен протянул их на подпись Мономаху, но тотлишь предложил ему посидеть рядом и немного отдохнуть, послушать отроков.
И беседа,точнее, рассказ разгоряченного Славки, все продолжалась…
Но, каккончается все на свете, закончилась и она.
- Да, Славко…- выслушав отрока, задумчиво покачал головой Мономах. – Задал ты мне задачу.Даже не знаю, что и сказать на все это…
Он посмотрел надонельзя довольного собой, ожидавшего похвалы и наград Славку и, наклонившись куху игумена, чуть слышно спросил:
- Что скажешь, отче?
- Молодец! – шепотомотозвался тот. – Но больно уж горд и самонадеян! Как бы это его озорствооднажды до больших бед не довело!
- Вот и я тоже такдумаю…
Мономах немногопомолчал и, прокашлявшись в бороду, неожиданно строгим голосом молвил:
- Ну что ж, выслушаля тебя внимательно. Теперь буду суд судить!
- К-какой еще суд?Над кем? – опешил Славко.
- Как над кем? –сдвинул брови Мономах. - Столько дел натворил, да еще и спрашивает! Коня украл?Украл…А это… Эй, тиун!
Славко посмотрел наМономаха, на подбежавшего тиуна и не знал, верить ему собственным ушам иглазам, или нет.
А Мономах тем временем,словно ни в чем не бывало, продолжал:
- Какая там унас вира по Русской правде за кражу коня положена?
- Кража коня? -деловито уточнил тиун и, ни секунды не думая, ответил: - Кража коняприравнивается к краже оружия и одежды и наказывается штрафом - в три гривны!
- Ну ладно, допустим,оружие ты у половца украл, то не считается, – кивнув тиуну, снова обратился кСлавке Мономах. - Но ведь ты украл еще и одежду! Причем, очень дорогую!
- Я? У кого?!
- Да вон же, уЗвенислава! Ты сам говорил – на большой дороге!
- Да не крал я! Онсам мне отдал! – заколотил себя кулаками в грудь Славко. - У него самогоспросите!
Звенислав попыталсявставить слово в защиту друга, но купец сильно дернул его за локоть, что-тошепнул на ухо, и тот, опустив голову, закашлялся и промолчал.
- Видишь, молчит! –заметил Мономах. - Значит, это уже не кража, а грабеж, за который полагаетсякуда большее наказание! Но и это не все. Ты ведь и стог сена еще сжег!
- Так я же не длясебя… Для Руси старался!
- И мою грамоту ханупрочитал. Да… Хорошо хоть, про Корсунь додумался вставить.
Славко смотрелна Мономаха и никак не мог взять в толк – вправду тот все это говорит или нет?У него ничего нельзя было понять Прямо совсем, как у деда Завида! А может,мелькнула мысль, то дед Завид у Мономаха научился так говорить, когда еще небыл дедом? Вот и спасай после этого Русь…
Славко беспомощноогляделся. Но увидел вокруг себя только серьезные лица. Игумен, глядя на него,укоризненно качал головой. Купец кусал губы и прятал их в бороду. Гонец и вовсеотвернулся. Только плечи его почему-то изредка вздрагивали. А по лицу Ратиборавообще ничего нельзя было понять.
А по сторонам ужевовсю шептались младшие дружинники:
- Что там?
- Да вон, половецкогоотрока судят!
- Не половецкого,нашего! Просто одет он так!
- А за что?
- Коня, говорят,украл, знатного человека на большой дороге ограбил, поджог учинил, а главное –княжескую грамоту Степи выдал!
- У-у, плохи тогдаего дела!
- Казнят!
- Не казнят, аказним, нам-то ему голову рубить прикажут!
- Тихо, смотри,Мономах поднимается!
- Сейчас суд вершитьбудет!
Все поднялись сосвоих мест, и Мономах неожиданно для потерявшего всякую надежду Славки сказал:
- Ну, ладно! Палка,говорят, и та о двух концах. Вот украл ты коня у своих земляков, в голод,накануне весенней работы – за это и голову отсечь мало. Но, если бы не украл,гонец бы не выполнил мой приказ, и смоленский князь не успел бы подготовитьсвое войско. Звенислава раздел? В другой раз умней будет! И хотя сие вины этотвоей не умаляет, это помогло вам затем провести самого Белдуза и вовремясообщить мне, что он знает и верит про Корсунь! И все-таки, мнится мне, добродолжно быть добрым, без всякой примеси зла, как плохая монета! Но на этот разладно. Половцы сильны, а значит, мы должны были быть сильнее. Быстры – быстрее.Хитры – хитрее! Поэтому, если на твою вину посмотреть с этой стороны, тобольшое дело сделал ты для Руси!
Славко поднялнизко опущенную голову и недоверчиво покосился на Мономаха.
- Да-да, -глядя на него с отеческой улыбкой, подтвердил тот. - Смотри, какая слава гремиттеперь по всему миру. И в этой славе есть частичка и твоего труда. Посемуповелеваю зваться тебе отныне не Славкой, а Гремиславом! А теперь говори, какуюнаграду просишь?
Славковзглянул на князя и тихо сказал:
- Коня бы моимземлякам вернуть…
Мономахпонимающе кивнул и окликнул:
- Эй, тиун,выдели для веси, из которой этот славный отрок, пять… нет, десять коней! Дагляди, самых лучших отбери, а то я тебя знаю! Стой! Да еще три подводы зерна иодежды добавь!
- Будетвыполнено, князь! - кивнул Мономаху тиун.
- От себя ятебе, Славко, то есть прости, Гремислав, столько же добавляю! – шепнул Славкекупец. – И еще, если захочешь, сын мне все про тебя рассказал, возьму тебя впомощники. Через два-три года сам наипервейшим купцом будешь!
Он замолчал,потому что Мономах снова повернул голову к Славке.
- Но то,отрок, не награда, а долг, который возвращает твоим землякам Русь! – снова безтени улыбки сказал он. – Это тебе от меня! – надел он затем на шею Славке тяжелуюзолотую гривну и добавил: - Ну, а теперь проси лично для себя всё, что нипожелаешь!
- Все, что нипожелаю?! – ахнул Славко и выпалил: - Тогда… назначь меня, князь, гонцом!
- Гонцо-ом?! –изумленно протянул Мономах. - Эк, куда хватил! В твои-то годы? Хотя, - вслухзадумался он, - того, что ты уже сделал для Отечества, иному и за всю жизнь, досамых седин не успеть. Ладно. Слово князя твердо. Быть тебе, Гремислав –гонцом! Поедешь в Новагород, порадуешь великой вестью моего старшего сына,Мстислава!
- И грамоту ссобой дашь? – с восторгом уточнил Славко.
Но Мономахостановил его:
- Успеешь ещесам с грамотами наездиться! Для начала отправишься не один, а… - он кивнул наДоброгнева, - на пару со своим старым знакомым. Ну, что сразу заскучал? Он ещеот ран до конца не оправился, хорохорится только. Поможешь ему, если что. Аколь сляжет в дороге, или еще какая напасть случится, то тогда сам, лично моюграмоту вручишь!
Мономахподбадривающе кивнул Славке и повернулся к игумену:
- Ну что,отче? Правильно я свой суд совершил? На всю жизнь уроком будет! – шепнул он иснова громко добавил: - Или, может, ты ему какое церковное наказание – епитимьюназначишь? Ведь все-таки несколько лет без Бога в сердце прожил!
- А он уже самсебя этим наказал! – махнул рукой на Славку игумен. – И потом, такую долю себевыбрал… Эй, Доброгнев, - обращаясь к гонцу, спросил он: - Легка ли твоя служба?
- Нет ничеготяжелее! – честно ответил гонец и шепнул Звениславу: - Если б не твой советиконе в Смоленске поклониться, да не молитва перед ней, и не быть мне здесь!Вот, какая у меня служба!
- Видишь? –кивнув на Доброгнева, сказал Мономаху игумен. – Какое еще может быть к этомунаказание? Пусть и несет до конца эту ношу! Крест-то хоть на шее есть? – строгоуточнил он у Славки.
- Есть, а то!– показал свой нательный крестик Славко и добавил: - И еще один дома лежит, длясвятынь! Я туда, как только приеду, одолень-траву положу!
- Что-о? Какуюеще одолень-траву? – нахмурился игумен. – Да сколько же мы еще будем житьстариною? И кресту поклоняться, и всяким языческим вещам да гаданиям верить? НаРусь истинная вера пришла, а мы… Кого ни спроси… да вон хотя бы его… Эй! -окликнул он пробегавшего мимо тиуна: - Как дела-то?
-Тьфу-тьфу-тьфу, слава Богу! – отозвался тот.
- Вот! –назидательно поднял указательный палец игумен. – И не поймешь, кто перед тобой!Наполовину язычник, наполовину православный! И так еще лет сто, а то и двестипродолжаться будет… Поэтому, Гремислав, как тебя во святом крещении-то?
- Глеб!
- Поэтому,Глеб-Гремислав, - продолжил игумен, открывая ларь с заготовками для печатей,ладаном и церковными предметами. Он что-то отыскал в нем, крестясь, закатал вшарик воска и завернул в чистую тряпицу. – Даю тебе ниточку от одежды твоегонебесного покровителя, святого князя-страстотерпца Глеба. Вложишь ее в свойкрест-мощевик и носи всю жизнь, служа князю и Руси, - во славу Божию! Пусть она