— Я помню всё, — прошептала она, поднимаясь со стола с грацией танцовщицы. — Всю свою жизнь, каждый день, каждое мгновение. Но теперь воспоминания не причиняют боли. Прошлое стало частью меня, но более не определяет меня.
Её разум вырос многократно, словно дерево, что за одну ночь достигло размеров вековых исполинов. Теперь она могла не только исполнять сложные поручения, но и самостоятельно планировать военные операции, анализировать поступающие сведения, даже проводить собственные магические опыты.
Один за другим сержанты проходили через горнило перерождения. Каждый получал сердце, выкованное специально под его способности и предназначение, словно меч, кованный для руки определённого воина. Бывший охотник Крон стал мастером скрытности, способным растворяться среди снегов, как призрак в тумане. Воин Гарт превратился в ледяную машину смерти, чьи удары замораживали противников, превращая их кровь в лёд в венах.
Но самые поразительные изменения произошли с теми немногими, кто обладал магическими способностями ещё при жизни. Старая знахарка Морра, что лечила своё племя травами и заговорами, превратилась после преображения в истинную ведьму льда. Она могла исцелять раны, создавая ледяные протезы взамен утраченных конечностей, и насылать проклятия, что превращали кровь врагов в смертоносные кристаллы.
— Покажи мне, на что ты способна, — велел он Морре, когда её трансформация подошла к концу.
Старуха — теперь выглядевшая как вневременное существо изо льда и снега, прекрасное в своей нечеловеческой красоте — протянула руки к увядающему растению в углу пещеры. Засохшие листья мгновенно покрылись инеем, но вместо окончательной гибели растение начало удивительное превращение. Стебли стали прозрачными, словно выточенные из горного хрусталя, листья обратились в ледяные пластинки, что звенели на ветру, как колокольчики, а корни углубились в каменный пол, извлекая жизненные соки из самого льда.
— Жизнь и смерть — лишь две стороны одной монеты, — прошептала Морра голосом, в котором слышался шёпот зимних ветров. — Теперь я могу обращать одно в другое, создавать новые формы бытия, неведомые живым и мёртвым.
Процесс преображения всех двадцати сержантов растянулся на целый месяц — тридцать дней и тридцать ночей непрерывной работы. Каждая операция была неповторимой, требовала индивидуального подхода и тщательнейшей настройки магических параметров. Но плоды превзошли самые смелые ожидания.
Его элитные слуги более не были мертвецами в том смысле, в каком это слово понимали живые. Они стали чем-то средним между жизнью и смертью, между людьми и Иными — новой расой, что вобрала лучшие качества обеих природ. Сохранили разум и творческие дарования живых, но обрели бесстрашие и безграничную преданность мёртвых.
— Встаньте в круг, — повелел он, когда последнее преображение было завершено.
Двадцать фигур окружили его, и воздух наполнился гармоническими вибрациями их магических сердец. Каждое билось в собственном ритме, но все были настроены на единую частоту — частоту его собственной нетленной сущности.
— Отныне вы — мои истинные дети, — торжественно произнёс он. — Не просто слуги, но живое продолжение моей воли. Через вас моя власть расползётся по миру, как паутина паука, что опутывает добычу.
Он поднял руку, и все сердца забились в унисон, словно огромный оркестр, ведомый единым дирижёром. Магическая связь между ними усилилась многократно — теперь он мог видеть их глазами, думать их разумом, действовать их руками, даже находясь за тысячи лиг.
— Ирра, ты поведёшь северное войско. Торн возглавит восточный поход. Крон займётся разведкой южных земель. Остальные получат назначения в должное время.
Новые возможности открывались одна за другой, словно комнаты в бесконечном замке. Через преображённых сержантов он мог управлять множеством операций одновременно, координировать действия разных отрядов, получать донесения из самых отдалённых уголков растущих владений.
Но главное — теперь у него появилась возможность создавать новых Иных. Каждый из сержантов мог передать часть своей силы особо преданным слугам, постепенно расширяя касту высших существ, словно круги на воде от брошенного камня.
— Начинайте отбор среди живых подданных, — приказал он. — Самые способные, самые верные удостоятся дара преображения. Но помните — это привилегия, которую следует заработать кровью и потом.
Опыты с магическими сердцами открыли новую главу в его великом замысле. Теперь он мог создавать не просто армию, но целую цивилизацию существ, связанных с ним нерушимыми узами крови и льда. Цивилизацию, что переживёт века и тысячелетия, неся его власть в самые дальние уголки мира.
***
Сон пришёл неожиданно — если то, что изредка случалось с ним в минуты покоя, можно было назвать сном. Обычно его разум погружался в холодную пустоту, лишённую образов и воспоминаний, словно в глубины замёрзшего озера. Но в эту ночь тьма расступилась, и перед ним развернулись картины, столь же чуждые его природе, сколь огонь чужд льду.
Он стоял в странном помещении с белыми стенами, залитом ярким, почти болезненным светом. Свет исходил не от факелов или свечей, не от очага или жаровни, а откуда-то сверху, из самого потолка, равномерно освещая всё пространство, словно само солнце заключили в четырёх стенах. Пол был покрыт мягким материалом ярких расцветок — красного, как кровь дракона, синего, как летнее небо, жёлтого, как золото Ланнистеров. Цвета резали глаза своей неестественной насыщенностью, словно кто-то собрал все краски мира и выплеснул их в одном месте.
По комнате были разбросаны предметы непонятного назначения — деревянные фигурки, что могли быть игрушечными солдатиками, разноцветные кубики, что не походили ни на один строительный материал, круглые шары, гладкие, как речная галька. На стенах висели изображения существ, которых он не мог опознать — зверей с неправдоподобно большими глазами и улыбающимися мордами, людей в странных одеждах ядовитых оттенков, что ни один красильщик из Вольных Городов не смог бы создать.
И повсюду были они — маленькие люди.
Не дети в том понимании, к которому он привык за Стеной, где отпрыски одичалых рано взрослели, обучаясь искусству выживания в мире, что не знал пощады. Эти создания казались... иными. Их лица светились какой-то внутренней радостью, словно каждый из них проглотил по кусочку солнца. Одежда была чистой и яркой, лишённой заплат и дыр, движения — беззаботными, словно они не ведали ни голода, ни холода, ни страха.
Он смотрел на них с высоты своего роста, и они тянули к нему маленькие ручки, что-то лепетали на незнакомом языке. Звуки были мелодичными, как птичьи трели на рассвете, лишёнными страха или боли, что обычно сопровождали детские голоса в его мире. Некоторые из маленьких существ обнимали его ноги, прижимались к нему с доверием столь абсолютным, что оно казалось безумием.
Внезапно его собственные руки начали двигаться помимо воли, словно ими управлял кто-то другой. Они были тёплыми — ощущение столь странное для того, кто давно забыл, что такое тепло живой плоти. Пальцы подбирали разноцветные кубики, складывали их в башни, что маленькие люди тут же с восторгом разрушали, смеясь так звонко, что воздух наполнялся музыкой.
— Мистер Алекс! — кричали они, и звук этого имени отдавался болью в его черепе, словно кто-то вбивал гвоздь в кость. Алекс. Было ли это его имя? Кем был этот Алекс, чья память всплывала из глубин забвения?
Одна из малышек — девочка с золотистыми волосами, что сияли, как пшеница под солнцем Простора — потянула его за руку к столу, где лежали листы белой бумаги и цветные палочки. Его рука взяла одну из палочек, словно она всегда знала это движение, и начала рисовать. Линии ложились сами собой, создавая изображение... дома. Простого дома с треугольной крышей, квадратными окнами и дверью посередине, такого, какие строили простолюдины в тёплых южных землях. Рядом — дерево с круглой кроной и жёлтый круг в углу листа.
— Солнышко! — радостно воскликнула девочка, тыча пальчиком в жёлтый круг.
Солнышко. Он знал это слово, но оно казалось пришедшим из другого мира, далёкого, как легенды о Валирии. Солнце было врагом — источником тепла, что прогонял благословенный холод. Но здесь, в этом странном видении, жёлтый круг вызывал у маленьких людей восторг, словно они видели самого доброго короля на троне.
Сцена сменилась, как меняются картины в волшебном фонаре фокусника. Теперь он сидел на полу в кругу, а маленькие люди устроились вокруг него, словно рыцари вокруг круглого стола. В руках у него была книга — не свиток из пергамента, какие переписывали мейстеры, а странный предмет с множеством листов, скреплённых вместе. На страницах были яркие изображения и чёрные знаки, которые его разум почему-то мог читать, словно он изучал их всю жизнь.
— Жили-были три медведя, — слышал он собственный голос, но звучал он по-другому — мягче, теплее, словно мёд, растворённый в молоке. — Папа-медведь, мама-медведица и маленький медвежонок...
Медведи. Он знал — могучих хищников, что бродили по северным лесам, способных разорвать человека одним ударом лапы. Но медведи в книге были иными — они жили в доме, словно люди, носили одежду, ели из тарелок. Абсурд, что заставил бы любого разумного человека рассмеяться, но маленькие люди слушали с захватывающим интересом, их глаза горели восторгом, словно они внимали песням самого искусного барда.
Когда сказка закончилась, они захлопали в ладоши — тонкий, радостный звук, что напоминал шелест листвы под летним ветерком. Некоторые потянулись к нему, желая обнять, и он чувствовал их тепло, их безграничное доверие. Странные эмоции шевельнулись в груди — что-то тёплое и мягкое, совершенно чуждое его нынешней ледяной природе.
Видение изменилось снова, словно перелистывалась книга. Теперь он помогал маленьким людям есть. Еда была странной — не мясо убитых зверей, не коренья и ягоды, что составляли рацион одичалых, а какие-то непонятные смеси ярких цветов. Сладкие вкусы, мягкие текстуры, что таяли на языке. Он вытирал испачканные лица, поправлял одежду, следил, чтобы никто не подавился — заботился о них, словно о собственных детях.